Анна пила только хлебный, и фруктовые терпеть не могла. Про то все знали кроме бедного Михаила Голицына. А Лакоста специально ему про малиновый намекнул.
Лакоста был умен и понимал, что Анне повод нужен для унижения Голицына публичного. Не зря она именно его послала с приказом к новому шуту.
Императрица взяла бокал и отхлебнула. Но тут же почувствовав не тот вкус, выплюнула напиток.
— Ты чего мне суешь? — закричала она на шута и выплеснула ему в лицо все содержимое кружки.
Голицын такого не ожидал и после квасного душа закашлялся. Вся его голова была в квасной пене. Все стали смеяться выходке царицы. А Балакирев тут же Голицыну шутовское прозвище придумал:
— Квасник!
Анне прозвище понравилось, и она сказала:
— Говорила я, что найду тебе прозвище шутовское! И нашла. Ваньку Балакирева благодари! Быть тебе Квасником отныне!
— Квасник дурак! — заверещала карлица Новокшенова.
Но Буженинова её осадила и передразнила:
— Сама ты дура безмозглая! Бу-бу-бу, сидит ворон на дубу!
Новокшенова обиделась и думала завыть, но Буженинова дала той подзатыльник.
— Не порть слезами твоими веселья матушкиного!
— Не бей её, куколка, — примирительно заговорила императрица. — Вот лучше спроси её, как она скороговорку мою выучила?
— Куда ей, матушка! То токмо я смогу быстро произнести. Слушайте! Собака лает, лягушка кричит, ямщиком свищет, кошкой мяучит, стрикодоном стрикодонит, а пузырем лопнет! Вот! А ну повтори, дура безмозглая?
Новокшенова попыталась, но у неё ничего не получилось. Но сама попытка вызывала смех императрицы и придворных.
Затем повторила скороговорку сама императрица:
— Собака лает, лягушка кричит, ямщиком свищет, кошкой мяучит, стрикодоном стрикодонит, а пузырем лопнет!
Все придворные зааплодировали государыне. Анна спросила Артемия Волынского своего обер-егермейстера:
— Кто лучше из нас скороговорку произнес, Артемий Петрович? Только правду говори.
— Да трудно сказать, государыня-матушка. Но предпочтение моей монархине отдаю.
— Вот так всегда. Снова льстишь, Артемий? Ну да ладно. Все равно жалую тебя, хоть и вор и казнокрад ты изрядный.
Волынский поклонился, не смея возражать императрице. Да и по правде то и возражать не стоило.
Был Волынский Артемий Петрович казнокрадом известным. И еще Петр Великий молодого Волынского своей дубиной часто поучивал. Не воруй, мол, Артемий, не воруй, а служи державе честно. Но Волынский, сопли после побоев утирая, воровал все равно.
И уже при Анне Ивановне его хотели судить за воровство и растраты казенных денег в бытность его губернатором Казанским. Волынского вызвали в столицу и даже разбирательство по делу о казнокрадстве учинили, но Анна приказала дело замять. Дядя императрицы по матери граф Семен Салтыков* (*Мать Анны Ивановны была из рода Салтыковых) вступился за Волынского и от суда тот был освобожден и даже новую должность обер-егермейтсера высочайшего двора получил. Да и граф Бирон тогда на сторону Волынского стал.
Анна тогда спросила Кульковского:
— А, ты Тимофей, каково рассудишь? Прав ли Волынский?
— Не прав матушка. Льстит он тебе. Буженинова лучше тебя произнесла ту скороговорку, матушка. Ты, так как она не сумеешь.
— Так рассудил? — засмеялась императрица.
— Так, матушка!
— Да врет он, — вмешалась лейб-стригунья Юшкова. — Ты матушка лучшее Бужениновой. Куды ей до тебя.
— Вот от судей мужчин и зло все, — засмеялась Анна. — Отчего баб в судьи не берут? Одни мужчины в России судить право имеют.
— Да то не вопрос, матушка. Ответ виден и так, — ответил Кульковский.
— И чего тебе видно, Кульковский? — спросила Анна. — А ну подробнее! Отчего баба на Руси судьей не станет?
— Дак по законам империи Российской судьей может стать мужчина после 40 лет. А разве у нас есть сорокалетние женщины? Спросите любую даму вашего двора, и она скажет что ей нет сорока, хоть на деле ей и за пятьдесят уже.
Анна захохотала. Умел шутить этот шляхтич малороссийский. Иногда самому Лакосте спуску не давал. Императрица бросила шуту кошелек, и в том кошельке Кулькоский дома обнаружил 200 золотых! О таких деньгах будучи простым офицером он и мечтать не мог. Правильно он службу тогда сменил….
Год 1736, январь, 19 дня. Санкт-Петербург. Дом на Мойке.
Пьетро и не думал, что станет так ревновать Дорио. Он и ранее знал, что она принимает не только его одного, но в душе надеялся, что скоро его страсть поможет ему овладеть сердцем капризной и избалованной певицы.
Пьетро заскочил в сани и приказал кучеру гнать за тройкой Столетова.
— Только смотри не упусти его!
— Не упущу, барин! Хоть и лошаденка моя не чета тройке того барина. Но я его все одно догоню! Я знаю, что это за тройка. И знаю, куда он поедет. Барин сей кататься любит и домой кратким путем не поедет. А мы срежем и будем на месте раньше его.
— Тогда гони. Плачу рубль, если не врешь.
— А чего мне врать? Смогу!
Кучер погнал свою лошаденку. Пьетро закутался в шубу.
— А ты того барина знаешь? — крикнул он мужику.
— Знаю. То охфицер Семеновского полку. Большой барин. При самом фельдмаршале князе Долгоруком служит. И часто мамзелей к себе возит. Вот и сейчас везет. Покатаются по городу и в дом.
— А сложно ли попасть в дом этого офицера, братец?
— Нет не трудно сие. Зачем сложно? У него кто только не бывает. Проходной двор, а не дом. Ведь не он один там проживает. Он токмо комнаты снимает. Мне его слуга знакомец давний. А тебе чего, барин, надобно?
— Хочу в дом его попасть, но так, чтобы никто не заметил меня. Устроишь? Если получиться, дам тебе 20 рублей!
— Чего? А не врешь? — кучер повернулся к Пьетро. — 20 рублев! Да мне за год такого не заработать.
— Слово даю. Но после того как в доме офицера окажусь, никем не узнанный.
— За то могу поручиться. В дом барина того тебя проведу! Готовь денежки.
— Они при мне. 20 рублей серебром!
— Эх, и денек сегодня!
Мужик и вправду провел Миру в дом, где снимал комнаты капитан Столетов, и он спокойно проник в спальню хозяина. Там он спрятался в шкафу, понимая, что ежели его поймают, то он будет выглядеть смешно.
Пьетро хоть и был шутом императрицы, но смешным лично не бывал еще никогда. Императрица и придворные смеялись его шуткам и отдавали дань остроумию итальянца. Но его опасались трогать как иных шутов. И если Левенвольде мог перетянуть Балакирева тростью и дать ему пинка, то с Пьетро он так поступить бы побоялся. Адамку Педрилло знали как забавника, но и как мастера шпаги и кинжала.
Но в сей час, сеньор Пьетро иначе поступить не мог. Ему хотелось знать, что за отношения у Дорио с этим капитаном гвардии. А где он мог это узнать, как не в спальне хозяина дома?
Столетов и певица прибыли скоро и заявились сразу в спальню. Не любил капитан с красивыми мамзелями время попусту терять. Мира не ошибся. Знал куда идти за интересом своим.
Столетов сразу повалил Марию на широкую кровать и стал рвать на ней платье. Впрочем, она сама сопротивлялась слабо.
"Вот шлюха! — негодовал Мира про себя. — Выйти бы сейчас да проткнуть этого капитана шпагой, а Дорио отхлестать по щекам. Но нельзя. Хотя за такой анекдот мне и убийство этого гвардейца императрица простит. Но я не Арайя и героем рогатым быть не желаю. Это пусть господин капельмейстер рога носит принародно".
И скоро он возблагодарил бога, за то, что не обнаружил себя. Судьба помогла Пьетро узнать то, что многие в империи узнать хотели бы. А начальник тайной канцелярии Ушаков за сие и 2 тысяч рублев бы не пожалел.
После страсти, или как тогда говорили после "махания"* или марьяжу любовного, Столетов и Дорио откинулись на кровати. (*Махаться — в XVIII веке в придворных кругах это слово обозначало то же самое, что сейчас обозначает слово "трахаться". "Махателями" называли тогда любовников).
— Скоро я больших чинов достигну и тебя подарками задарю, Богиня моя! Любишь бриллианты?
— Да откуда у тебя бриллианты? Вон в каких комнатах живешь. Бедно у тебя. Но любовник ты хороший. И это иногда поважнее бриллиантов. Их есть кому мне дарить.
— На комнаты не смотри. Я скоро съеду отсюда и в эту квартиру более ни ногой. Я стану жить во дворце.
— Кто же тебя туда позовет? — спросила Дорио. — Не на место ли графа Бирена метишь, милый?
— Нет. Я на свое место мечу. И многие со мной желают положение в империи исправить. А я тогда из капитанов в генералы выйду! Вот тогда в бриллиантах недостатка не станет, милая.
Дорио засмеялась. Она подумала что Столетов врет. Русские имели такую привычку — врать и хвастать. Причем делали они это просто так без надобности и повода к тому.
— Но это будет нескоро, милый. Так что мне придется подождать.
— Не скоро? Завтра уже все сбудется! Али, думаешь, что Столетов врет? Я никогда не вру! Ежели, сказал, что так будет, то так и будет! Так, а не иначе! Скоро я соберусь и выйду из дома, а вот ты останешься здесь ждать. И утром я принесу тебе весть о том, что сбылось все, по-моему.
— Шутка? — спросила Дорио.
— Нет! — Столетов схватил бутылку шампанского со стола и выпил половину залпом. Затем он бутылку отбросил и сказал. — Завтра здесь будет генерал Столетов! А ты жди! Сиди здесь!
— Но я не могу остаться! — вскричала Дорио. — Мне завтра петь перед императрицей Анной!
— Нет.
— Что значит, нет? — не поняла Дорио.
— Только то, что завтра Анне будет не до певиц. Я прямо в казармы семеновские еду и с одной ротой оттуда во дворец.
— Во дворец? — не поняла Дорио. — Но зачем?
— Мы арестуем графа Бирена!
— Что?
— Арестуем во дворце графа Бирена! Затем арестуем Миниха в его доме. И цесаревна Елизавета Петровна станет новой императрицей.
Дорио побледнела. То, что произнес Столетов было страшно. За такие слова не только голову снимут, но кое-что похуже сделают.
— Ты пошутил? Скажи что это не правда. Я не предам тебя, и про твою шутку никто не узнает!
— Какие шутки? Я не шутил. Оттого и выпустить тебя из дома не могу. Завтра свободу верну тебе.
"Но во дворце измайловские караулы! — подумал Пьетро. — Что же он сможет сделать с ротой солдат?"
Столетов ответил на его мысленный вопрос, словно слышать его мог:
— Мы арестуем Бирена и снимем измайловский полк с охраны, и все караулы займут семеновцы. Бирена, Миниха и Анну в крепость. И Елизавета на троне!
"Черт! А ведь Бирен ничего не подозревает! И это у них может получиться. Ведь многие гвардейцы полка Измайловского вино пили!"
Пьетро Мира сразу забыл про Дорио и про ревность. Готовился настоящий гвардейский дворцовый переворот! А во дворце никто ни ухом ни рылом!
"Что делать? — думал шут. — Выскочить? Но что сделают слуги капитана и сам он? На меня и накинуться. Может не получиться. Пусть уедет сперва. Пусть уйдет".
Когда Столетов ушел, и все затихло, Пьетро Мира покинул свое убежище в шкафу. Мария Дорио вскрикнула, увидев его:
— Пьетро? Ты?
— Ты меня не ждала сейчас?
— Но как ты попал сюда? В этот дом просто так войти нельзя.
— Ты думаешь, Мария? Но я здесь, и уже давно.
— И ты все слышал?
— О заговоре? Слышал. И потому не стану тебя сейчас ни за что попрекать. Впереди важное дело. Нужно срочно выбраться из дома и предупредить Бирена.
— Не знаю, как ты попал сюда, но если не по волшебству, то выйти отсюда скоро тебе не удастся. Он меня здесь запер, и снаружи меня стерегут. Окна заперты и снять запоры без шума не получиться.
Пьетро бросился к окну. Дорио права. Но придумать что-то нужно было.
— А если ты постучишь в двери, то тебе откроют? — спросил он.
— Если что-то нужно будет то да. Но там не меньше трех человек. И все дюжие парни. Они шпагами махать не обучены, но палками тебя отделают так, что жив не будешь.
Мира понял, что и на этот раз она права. Развернуться в коридорах дома со шпагой он не сможет и лакеи его легко скрутят.
— Но это не лакеи твоего любовника? Разве нет?
— И что с того? Они тебя не пропустят все равно. Или ты собрался их подкупить? Бесполезно. Капитан обещал им слишком много.
— Всегда можно предложить больше, Мария.
— Предложить можно. Но предать капитана они просто побояться. Понимаешь? И потому нам придется ждать. И тебе снова придется нырнуть в шкаф. Этот гвардеец слишком опасен. Может и убить. И когда мы с ним уйдем, ты покинешь шкаф и выберешься отсюда.
— Так долго я ждать не могу. И не намерен.
— Но как ты тогда все решишь? Как выберешься отсюда?
— Страх, — прошептал Мира. — Страх может все решить.
— Что? — не поняла его Дорио. — Что ты сказал? Какой страх?
— Обычный человеческий. Мне нужно срочно упредить графа Бирена о заговоре. Дорога минута каждая.
Мира бросился к двери.
— Пьетро! Что ты задумал? — крикнула Дорио.
— Сыграть на страхе! Эти лакеи бояться твоего капитана?
— Еще как бояться!
— Но я знаю то, чего русские бояться больше!
— Ты сошел с ума. Они убьют тебя! Не смей!
Но Мира ужа стал барабанить кулаками в двери. Мария отошла в сторону. Незачем ей попадать под удар. Если Пьетро сошел с ума, то это его дело.
Двери отворились. На пороге был высокий малый, косая сажень в плечах:
— Ты кто такой? — спросил он. — Как ты здесь?
— Слово и дело! — громко закричал Мира.
Лакей осекся. Язык прилип к его гортани. Вот чего боялись русские! Леденящий крик "слово и дело" обязывал каждого повиноваться. Тот, кто кричал его, знал то, что стоило знать Тайной розыскных дел канцелярии.
— Знаю слово и дело государево! — снова закричал Мира.
В коридоре собрались, привлеченные криками, люди.
— Эй, Митроха! Он "слово и дело" кричал государево! Надобно исправнику его спровадить.
— Верно! С таким шутки плохи.
— К исправнику его.
— Но глядите чтобы не убег!
— Не убегет!
И Мире связали руки за спиной и вывели из дома. И вскоре он уже стоял перед исправником, старым полицейским лет 60 с толстым брюхом, что вылезало из под камзола. Пуговки на животе полицейского не застегивались. Имя ему было Дитрих Нейрат.
— Так ты молодец кричал "слово и дело" государево? Назовись? Как прозываешься? По роже ты видать из немцев?
— Пьетро Мира мое имя, и я слуга государыни Анны Ивановны!
— Все мы здесь слуги матушки-государыни. Ты из каких будешь, молодец? И почто "слово и дело" кричал?
— Заговор против государыни императрицы знаю. И раскрыть его спешил! Вот и закричал!
— Заговор? — исправник вскочил со стула.
— Заговор! И дело то отлагательства не терпит.
— Тогда тебя следует сопроводить до тайной канцелярии. Там пусть разбирают то дело. Я не могу в сие вмешиваться.
— Сопроводи меня во дворец к графу Эрнесту Иоганну Бирену, обер-камергеру двора её императорского величества!
— Да ты что, малый, белены объелся? К графу Бирену? Во дворец? Ты…
— Не время спорить, сударь. Вы в чинах небольших, а возраст у вас почтенный, — начал Мира. — И сейчас Фортуна дарит вам шанс подняться. Меня лично граф Бирен знает, и за раскрытие заговора вы большое награждение получите!
Нейрат задумался. Он уже слишком давно жил в России и понимал, что такое заговор. И если этот незнакомец правду говорит, то все так и будет. Но если нет? Ведь тому, кто кричал "слово и дело" без весомых оснований могли и голову снести.
— По правилам я должен того, кто знает "слово и дело" государево в тайную канцелярию переправить.
— Но в этом случае, гер Нейрат, и все награды получат господа из тайной канцелярии. Я вас понимаю. Вы боитесь влезть не в свое дело. Но иногда стоит рисковать. Риск в этой стране вознаграждается….