Но заседание возобновляется, и становится ясно, что все остальные тоже сформировали свои союзы. Брови хмурятся. Выходит, отдельные лица, пользуясь реорганизацией, хотят взять на себя повышенную ответственность? Обвинения – сначала замаскированные, потом более откровенные, потом лобовые – сопровождаются шлепками ладоней по дубовому столу. Обвиняемые яростно все отрицают. Можно подумать, им повысят оклады, если под началом у них будет больше людей! (Между прочим, до события, известного как инцидент семи секретарей, так и делалось.) Чем больше отдел, тем больше работы!
Да, это верно. Людям, непричастным к менеджменту, может показаться, что администрация готова самоотверженно взвалить на себя лишнюю работу для блага компании. Именно поэтому такие люди не занимаются менеджментом. Чураясь ответственности, в высшие эшелоны «Зефир холдингс» не пробьешься. Ее надо хватать обеими руками, жадно заглатывать и просить еще. Администрация делает это инстинктивно, как разевающий клюв птенец. Это присуще ей от природы. Оглядывая стол и встречая повсюду голодные жесткие взгляды, администрация сознает, что день обещает быть долгим.
Элизабет выходит из туалета. К десяти утра она побывала там уже трижды. Один раз ее вырвало – значит вторая рвота по установившемуся образцу последует минут через двадцать. В промежутке Элизабет навещает Западный Берлин – не сидеть же ей целый день в обнимку с унитазом. Стоять, согнувшись над раковиной, еще хуже – вдруг Сидни увидит? Или Холли? Холли и так уже подозревает, а может, даже знает, только пока не выводит на созидательный уровень. По Элизабет еще ничего не заметно, но груди сильно набухли, и она просто падает от усталости. Она чуть не заснула на недавнем собрании, а очнувшись, заметила, что Холли на нее смотрит.
Ей снятся ленты – красные, зеленые, красные, которыми завязывают волосы девочки – или, скорее, матери им завязывают. Элизабет все время видится, как она причесывает маленькую девочку. С тех пор как полетела местная сеть, Элизабет только и делает, что предается этим глупым опасным грезам, не в силах избавиться от них.
Огонек ее голосовой почты мигает. Это не сообщение для всего персонала – его она уже прослушала. Оно напугало ее не меньше, чем Фредди и Холли, и она успела сделать с полдюжины звонков в целях сбора информации. Наверное, эта почта – ответ на один из них. Да, Элизабет немного сбавила темп и отлучается в туалет чаще обычного, но кое-что еще соображает. Она садится и набирает код.
– Доброе утро, – произносит бархатный мужской голос. – Говорит отдел кадров. Нами замечены нарушения в вашем рабочем процессе. К вам есть вопросы. Просьба явиться на третий этаж.
Первое, о чем она думает, – это Роджер. Но он говорит по телефону:
– Я, наверно, смогу устроить тебе место в тренингах, если все обслуживающие отделы объединят. А что ты мне предложишь, если уберут тренинги? – Если в этом замешан Роджер, он наверняка наблюдал бы за ней.
Значит, не Роджер. Это действительно отдел кадров. У Элизабет сводит живот. Это гораздо, гораздо хуже.
Она встает и уходит из Западного Берлина.
Несколько минут спустя она выходит из лифта на третьем этаже. За все время работы в «Зефире» она ни разу не была в кадрах, поэтому темно-синие стены и мягкий свет приводят ее в изумление. Она идет по коридору, утопая в толстом ковре, и останавливается перед пустым контрольным столом. Одна из двух дверей – та, что справа, – открывается перед ней.
– Хелло?
Ответа нет. Элизабет это не впечатляет. Кадровики всегда казались ей скользкими типами, но такое уже просто смешно. Сжав губы, она входит в другой коридор.
Здесь, кажется, теплее – или дело в ней самой? В ее состоянии это трудно определить. Блузка липнет к спине, и ее это раздражает.
Дверь слева от нее открывается.
Вся меблировка маленькой комнаты – пластмассовый стул, установленный перед зеркалом.
– Может быть, хватит? – досадливо говорит Элизабет.
Ответа нет. Она входит, подбоченивается, смотрится в зеркало.
– Намерены вы со мной говорить или так и будете прятаться?
Молчание.
– Хорошо. – Она идет к стулу. Тошнота проходит – сейчас Элизабет запросто сразилась бы с аллигатором. Она садится, кладет ногу на ногу. – Ну-с?
– Ваша фамилия, – произносит голос.
– Элизабет Миллер. А вы кто такой?
– Номер вашего удостоверения.
– 41488 39.
– Отдел.
– Вы знаете мой отдел. Вы мне звонили десять минут назад.
– Отдел.
Она сжимает губы. При своей привычке влюбляться в клиентов она и драться способна, как брошенная любовница.
– Я не собираюсь продолжать разговор в таком духе. Если хотите поговорить – выйдите и покажитесь.
– Отдел.
Элизабет молчит. Проходят секунды.
– Отдел.
– Если я на счет «десять» не увижу человеческое лицо, считайте встречу законченной.
Она ждет. Пот стекает по шее.
– Отдел.
Элизабет идет к двери. Она не слышала даже, как та закрылась, но теперь дверь на замке. Элизабет, руки на бедрах, поворачивается к зеркалу.
– Откройте.
– Отдел.
– Продажа тренингов, сами знаете! Откройте сейчас же! – Говоря это, она уже понимает, что совершила тактическую ошибку: сдалась, не получив взамен ничего.
– В вашем рабочем процессе отмечены нарушения. Частота и продолжительность ваших отлучек в туалетную комнату резко возросли.
Элизабет втягивает ртом воздух. Ходили же слухи, что отдел кадров держит туалеты под наблюдением, а она не верила. Она снова выходит на середину комнаты, лицом к зеркалу.
– Не вижу, как это может касаться вас.
– Если у вас какие-то личные проблемы, можете поделиться с нами. Мы здесь для того, чтобы помогать людям. Нас заботит только ваше благополучие.
– Тем не менее.
– Анализ предполагает несколько вариантов. Легкое пищевое отравление. Использование наркотиков. Беременность.
Элизабет молчит, но в животе у нее что-то трепыхается.
– Вы знаете, что отдел кадров соблюдает федеральный закон и закон штата относительно отпуска по беременности. Знаете, что «Зефир холдингс» – компания равных возможностей.
– Какое отношение это имеет ко мне?
– Вы беременны, Элизабет? – журчит голос. – Говорите, не бойтесь. Отдел кадров – ваш друг.
– Я не беременна, – с прямой спиной и поднятым подбородком заявляет она. Судя по отражению в зеркале, ложь получается убедительной. Выдает ее только румянец, но его они не должны заметить, если только у них нет мониторов. Неужели есть?
– Вы знаете, что беременных у нас не дискриминируют.
– Не замечала также, чтобы их повышали.
– Дискриминации у нас подвергаются служащие, опаздывающие на работу. Служащие, позволяющие себе не предусмотренные расписанием перерывы. Служащие, не способные к долгой и плодотворной деятельности. Беременные дискриминации не подвергаются.
– Я съела несвежий хот-дог, ясно? Теперь вы в курсе.
– Отдел кадров беспокоит только ваша производительность. Беспокоит, что личные моменты могут стать для вас важнее работы – и это после того, что мы для вас сделали. Вы не думаете, что ваша производительность может снизиться, Элизабет?
– Нет.
– Вы знаете, что сокрытие потенциального снижения производительности приводит к разрыву контракта.
– То есть как – к разрыву?
– Согласно контракту, отдел кадров платит вам за вашу работу. Сознательное понижение способности выполнять эту работу является нарушением доверия.
– Раз я не беременна, значит, и контракт не нарушен. Молчание.
– Какое тут может быть нарушение?
– Вы знаете, что разрыв контракта приводит к немедленному увольнению.
Сглотнув. Элизабет с большой осторожностью произносит:
– Насколько мне известно, я не беременна.
Долгая пауза, в которой чувствуется самодовольство. Но, может быть, это только ее воображение. Элизабет жарко, она не потела, ей хочется в туалет.
– Отдел кадров не интересует, беременны вы или нет.
– Как это? – вздрагивает она.
– Отдел кадров предпочел бы не знать точного ответа.
– Но вы только что…
– Отдел кадров не вмешивается в личную жизнь служащих.
Элизабет ждет.
– Единственная наша забота – чтобы ваши показатели не опускались ниже оговоренного заранее уровня.
Элизабет, застыв на стуле, выговаривает сквозь стиснутые зубы:
– Лучше вам не иметь в виду того, что вы, как мне кажется, имеете.
Замок щелкает, дверь открывается.
– Спасибо, что пришли, – произносит голос.
– Джонс. Джонс!
– Что?
Фредди стоит у входа в его клетушку.
– Что с тобой?
Джонс с некоторым усилием выпрямляется.
– Не выспался, вот и все.
– Обедать пора. – Фредди смотрит на часы. – Где Холли?
– Без понятия.
– Внизу, в переговорной, – сообщает Роджер, проходя мимо. – Во всяком случае, была десять минут назад.
– В переговорной? С кем у нее может быть встреча?
Роджер, пожав плечами, уходит.
– Гм-м, – говорит Фредди.
Десять минут спустя, с сумочкой в руках, является Холли.
– Прошу прощения. Меня задержали.
– Интересно кто?
– Да клиенты. Я, если помните, ассистент Элизабет.
– Какие такие клиенты?
– То есть с кем я встречалась?
– Да.
– А тебе-то что?
– Так, ничего. Как это самоотверженно – встречаться с клиентами Элизабет, когда все остальные бегают высунув язык и стараются сохранить работу перед слиянием.
– Ты прямо как Роджер. – Она понижает голос – Роджер всего в паре перегородок от них. – Ты как думаешь, Джонс? Джо-онс!
– Ну что еще?
– Что с тобой такое?
– Одно ясно, – говорит Фредди в лифте. – Никто не знает, когда будет это слияние, кого с кем будут сливать и зачем это вообще надо.
– У меня такая же информация, – вздыхает Холли.
– Зато я слышал, что Саймон из тренингов засветил Блейку Седдону. Прямо в глаз.
– Да иди ты! Блейку? Из администрации?
– И он теперь ходит с завязанным глазом, сечешь? Как пират. – Фредди переводит взгляд с Холли на Джонса, но Джонс даже не улыбается. Он уже видел эту повязку в семь тридцать, на утреннем заседании «Альфы». Его не сильно расстроило, что кто-то заехал Блейку, но это еще больше усилило впечатление, что Блейк вылез прямиком из дневного «мыльного» сериала. – Саймона, само собой, тут же вышибли, – продолжает Фредди, – и «Усердие», само собой, тут же его зацапало. Спорю, им очень пригодится чувак, который дал в глаз зефирскому боссу. Сразу тренером его сделают, точно.
– Кстати, – говорит Холли, – я звонила в кадры узнать координаты Меган, чтобы мы могли послать ей открытку…
– Хорошая мысль, – одобряет Джонс.
– Ну вот, а они не сказали. Сказали только, что она перешла в «Усердие». – Она боязливо смотрит на Джонса. – Все как ты говорил. Жутко, правда?
– Не знаю. Не очень.
– Не очень? Сам же говорил, это заговор.
– Я тут поразмыслил… – Лифт открывается, и Джонс жмурится от яркого света. – Если на рынке только две ключевые фигуры, то вполне естественно, что служащие переходят туда-сюда. – Это дословная цитата из справочного пособия «Альфы», которое Клаусман дал ему на прошлой неделе.
Холли, уже собиравшаяся что-то сказать, умолкает, потому что лифта дожидается Ева Джентис.
– Здрасьте, – улыбается Ева. – Привет, Джонс.
– Привет. – За этим следует вынужденное: – Ты знакома с Фредди и Холли?
– Мы, наверное, говорили по телефону, но я никогда не помню, как кого звать. – Она смеется, свеженькая и бодрая – а почему бы и нет? Ночью она проспала полных шесть часов. Джонс, все это время пролежавший без сна, точно знает.
– Очень рада, – говорит Холли.
– Умммммр, – говорит Фредди.
– Смешно, правда? – говорит Ева. – Столько времени здесь проводим и даже не знаем толком, кто есть кто. – На слове «толком» она делает легкое ударение.
– Ладно, пока. – Для интеллектуальных игр Джонс сегодня не в форме, поэтому предпочитает оборвать разговор.
Холли и Фредди догоняют его посреди вестибюля.
– Ты это видел? – говорит Фредди. – Она подумает, я отсталый.
Они выходят на солнце, идут по тротуару.
– Как будто в тебе два человека, – говорит вдруг Холли.
– Что? – пугается Джонс.
– Ева права. Ходишь на работу каждый день и почти никого не знаешь. Едешь в лифте с людьми, и без понятия, как половину из них зовут. Говорят, компания – одна большая семья, а для меня они незнакомцы. Даже знакомые – вы, Элизабет, Роджер, – разве я знаю, какие вы? То есть я хочу сказать, вы мне нравитесь, но ведь мы говорим только о работе. Я как-то попыталась объяснить сестре всю важность того, что Элизабет съела пончик Роджера, а она подумала, что я чокнулась. И я, знаете, с ней согласилась. Дома я сама понять не могу, почему это так важно. Потому что дома я другая. Уходя отсюда вечером, я чувствую в себе перемену. Как будто что-то переключается в голове. А вы и не знаете – вы знаете только, какая я в рабочее время, и это ужасно, потому что в нерабочее я, по-моему, лучше. Я сама себе не нравлюсь в рабочее время. Интересно, это только со мной так? Или все люди на работе одни, а дома другие? А если да, какие они на самом деле? Мы никогда не узнаем. Мы общаемся только в рабочее время.
– Господи, – говорит Фредди, – так это Элизабет съела пончик?
Холли прикусывает язык.
– Я имела в виду, что Роджер так думает.
– Ты по-другому сказала.
– Я оговорилась. – В голосе Холли прорезывается тревога. – Ты меня неправильно понял.
– Зачем она взяла этот пончик? – интересуется Джонс.
– Слушайте, если вы проговоритесь, Элизабет сразу поймет, что это я.
– Ладно-ладно, – кивает Фредди. – Все останется между нами.
– Это случилось под влиянием момента. Ну, проголодалась она, с кем не бывает. Ничего личного. Пожалуйста, обещайте сохранить это в тайне. – Лицо у Холли озабоченное, над бровями волнообразная черточка.
– Конечно, – говорит Джонс. – Правда ведь, Фредди?
– Да-да. – Фредди облизывает губы. В знании – сила, а он только что отхватил сочный ломоть этого самого знания.
Холли все еще нервничает.
– А насчет двух людей в одном я тебя понимаю, – говорит Джонс.
– Да? – В ее глазах загорается надежда. – Может, это со всеми так?
Оба смотрят на Фредди.
– А? – вздрагивает он. – Да не скажу я Роджеру про пончик, чего вы.
К концу октября производство слухов идет на спад. Без новой информации о слиянии они циркулируют вхолостую, делаясь все причудливее. Предел всему кладет сообщение, что администрация хочет сократить отдел кадров. Кто же в такое поверит? Атмосфера ужаса и полного неведения, присущая здоровым слухам, рассеивается, уступая место тихой паранойе. Воображаемые сведения ревностно приберегаются про себя. Под конец дня, когда снимаются с вешалок пиджаки и защелкиваются кейсы, в прощальных словах сквозит подозрение – вдруг коллега что-то скрывает? Каждый прикидывает, что может ждать его завтра и сколько дырок вскоре появится на кнопочной панели лифта.
Джонс болтается в вестибюле под программой компании. Это вошло у него в привычку: он надеется встретить Еву после работы, но пока еще ни разу не встретил. Официально она числится секретарем на контроле, но практически все время отсутствует – вся работа по приему посетителей ложится на Гретель. Еву он видит в «Альфе» по утрам, иногда в мониторном зале, но всегда при посторонних типа Блейка Седдона. Между тем ему просто необходимо повидаться с ней глазу на глаз и обсудить кое-какие вопросы, поднятые во время бейсбольного матча.
Он готов уже сдаться, когда слышит перестук каблучков.
– Джонс! – Ева улыбается ему еще издали. – Мне так и показалось на мониторе, что это ты. Что делаешь?
– Тебя жду, – без утайки брякает он, ободренный ее улыбкой. – Подумал, что ты, может, не откажешься выпить.