Он ждет, пока телефон прозвонит несколько раз, чтобы дать Ванессе понять, насколько она неправа. Затем нажимает кнопку громкой связи.
– Да?
– Извините, что беспокою, но к вам тут пришли.
– Вы не говорили, что у меня встреча.
– Ее и не было. Мне кажется… вам лучше выйти сюда. Стэнли хмурится. Это уж вовсе из ряда вон.
– Хорошо, – говорит он, красноречиво вздохнув в микрофон. – Иду.
Легкая улыбка на лице Стэнли быстро гаснет при виде Джонса, Фредди и Холли. Это явно не руководители, не инвесторы и не прочие имеющие значение лица. Он пробегает глазами их беджи (сам Стэнли такой не носит, считая, что это ниже его достоинства).
– Вам что-то нужно?
– Мы представляем здесь коллектив «Зефир холдингс», – говорит молодой человек. – У нас есть ряд требований.
Улыбка снова появляется на лице Стэнли, но никто из этих троих его не поддерживает, и он хмурит брови.
– Это, видимо, шутка.
– Нет. Это очень серьезно. Нам нужно видеть администрацию в полном составе.
– Это невозможно. Как вы вообще попали сюда?
– Мы полагаем, что условия труда в «Зефир холдингс» нуждаются в улучшении, – заявляет другой, низенький. – И хотим обсудить это с администрацией.
– В компании существует ящик для предложений. – Стэнли зол. Он понятия не имеет, кто эти люди, но ни один парень в обшарпанных ботинках не будет указывать Стэнли Смитсону, что ему делать. Нужна куда более дорогая обувь, чтобы командовать Стэнли. – Я просто не вижу, чего вы пытаетесь добиться, врываясь сюда таким…
– Вы нас не слушаете. Речь не о предложениях.
– Ну, довольно. Уходите немедленно. – Стэнли пытается оттеснить их к лифту, забывая при этом, что люди подчиняются ему, поскольку им платят за это, а вовсе не потому, что он являет собой образец харизмы и мужественности. Никто из троих даже с места не двигается, и Стэнли чувствует, что краска заливает его лицо. – Я звоню в службу безопасности. Надеюсь, вы понимаете, что винить за это вам придется только себя.
Он направляется к ближайшему секретарскому столу, снимает телефонную трубку. Рука у него дрожит. В физические конфликты такого рода он не вступал с семнадцати лет. В трубке что-то щелкает: незнакомая блондинка последовала за ним и выдернула шнур из розетки.
– Никто никуда не звонит, – заявляет она.
Дэниел Клаусман расхаживает по финансовому отделу, вытряхивая корзины для бумаг и наблюдая за интересной политической борьбой трех бухгалтеров. В это время у него в кармане оживает мобильник, поставленный на режим виброзвонка. Уборщик с сотовым телефоном мог бы встревожить работников «Зефира», навести их на мысли о соотношении их собственной трудовой деятельности и получаемой ими зарплаты. К такой же скромности он призвал всех агентов «Альфы», и большинство с ним согласились. Исключение составила Ева Джентис, которая паркует синий спортивный автомобиль прямо напротив здания. «Раз Блейк ездит на работу в такой машине, то почему мне нельзя?» – заявила она – и тот факт, что Блейк работает в администрации, а она отвечает на звонки, ее ничуть не поколебал. Клаусман уважает Еву, восхищается ею, но слишком уж заметна в ней эта жадность. Его уже давно грызет ощущение, что когда-нибудь Ева – по крайней мере политически – собьет его с ног и переступит через его неподвижное тело.
Оторвавшись от назревающей среди финансистов интриги, он идет в служебную комнату. Эти чуланы хороши тем, что любопытные сюда не заглядывают; кроме того, здесь в отличие от большинства помещений «Зефира» нет электронного наблюдения. Так было не всегда: камеры убрали после одного инцидента, когда Клаусман сказал что-то нелестное в адрес агента, сидевшего в это время у мониторов. Притом в чуланах иногда занимались сексом, кассеты с записью этих сцен любили крутить на рождественских вечеринках «Альфы», и Клаусман опасался, что, если тайна «Альфы» когда-нибудь раскроется, это будет выглядеть очень скверно. Орно дело построить модель компании, чтобы тайком наблюдать за служащими – даже если это когда-либо станет известно, Клаусман сможет все так же высоко держать голову в любом джентльменском клубе страны, – и совсем другое снимать скрытой камерой порнографию. Это представило бы их проект в совершенно неверном свете.
Закрыв дверь, Клаусман выуживает из кармана мобильник.
– Да?
– Мистер Клаусман, – это Мона, до странности напряженная, – можно спросить, есть ли у Джонса какой-то проект, связанный с администрацией?
– Конечно, нет. Это епархия Блейка.
– Тогда вам, думаю, лучше приехать на тринадцатый. Прямо сейчас.
– А что стряслось-то?
– Мм… сама не знаю.
Стэнли Смитсон отступает, но лишь для того, чтобы привести подкрепление. Вскоре он возвращается с Фениксом, хорошо известным Фредди и Холли. Для большинства зефирцев администрация – жюри, составленное из незнакомцев, но Феникса знают все. Шея у него толстая, лицо красное, рубашка голубая, волосы с проседью. Его рукава закатаны по самые бицепсы – последние, правда, стали уже не те, как в бытность Феникса грузчиком, но все еще впечатляют на фоне атрофированных мышц его коллег по администрации.
Согласно широко известному принципу, каждый человек в процессе карьерного роста должен достигнуть уровня своей некомпетентности, хорошего работника повышают, пока он не начинает работать плохо; на этой должности он и остается. Феникс, исключение из правила, плохо справлялся с любой работой, но это не мешало ему продвигаться по службе. Когда его обязанности заключались в перетаскивании ящиков, он часами просиживал у контрольного стола в вестибюле и шел работать лишь после нескольких телефонных звонков. После этого груз загадочным образом исчезал и оказывался на месте назначения не раньше, чем дня через два. Кроме того, скоро стало известно, что Феникса в коридоре миновать так просто нельзя. Спасения от него не было. Болельщики подвергались получасовой беседе на тему заработков в спорте, не-болельщики – ознакомительной лекции. Если у кого-то хватало глупости высказать свое мнение, Феникс набирал громкость и грозно хмурил густые брови. Если вы и тогда с ним не соглашались, он начинал тыкать в вас пальцем. Люди стали притворяться, что у них проблемы со слухом, или ждали, когда Фениксу попадется другой несчастный, прежде чем проскочить мимо с низко опущенной головой.
Настал день, когда склад сократили. Все тихо возрадовались свободе передвижения без риска нарваться на речь о падении мастерства бейсболистов – но Феникс, к всеобщему ужасу и удивлению, всплыл в отделе инвентаризации. Два года спустя этот отдел вследствие очередной глобальной перестановки влился в логистику. Двенадцать человек были уволены, но Феникс остался. Еще через десять лет, после неисчислимых катастроф, его поставили во главе проекта «Сигма-шесть». Проект, протянув десять месяцев, рухнул, и никто о нем больше не поминал. Всех его участников распустили или распихали по задворкам компании – всех, но не Феникса: за эти годы он накопил столько неиспользованных отпусков, что увольнять его стало слишком дорого. Его отправили обратно в логистику, несмотря на возражения менеджера. Дело дошло до вице-директора, и тот поставил ультиматум: он или я. К сожалению, вице-директор неудачно рассчитал время. Его положение в администрации было непрочным, и оппоненты, воспользовавшись случаем, взяли на его место другого, более покладистого. Так Феникс стал вице-президентом логистики, и «Зефир» уверовал в его бессмертие.
Фредди и Джонс при его появлении обмениваются нервными взглядами, глаза Холли прикованы к буграм мускулов под рубашкой.
– Чего приперлись? – громыхает Феникс, надвигаясь на них, как сердитый медведь. – Тут вам администрация, а не кафетерий. Катитесь отсюда.
– У нас есть ряд требований… – говорит Холли.
– Да хоть бы золотая медаль. – Феникс знаменит такими изречениями, якобы остроумными, но напрочь лишенными смысла. – Убирайте свои задницы со второго этажа.
Трое пятятся перед ним, но позади внезапно слышится «Дзыннь!».
Из лифта вываливается целая куча зефирцев. Они задержались из-за спора о грузоподъемности кабины. Все рассматривали табличку с указанием предельного веса и мерили взглядом чужие талии и зады. Затем перед первой партией, загрузившейся в лифт, встала задача: вовремя вытащить карточку Джонса и передать ее оставшимся, пока двери не закрылись. При первой попытке одна женщина, бывший дизайнер, так ловко управляющаяся с компьютерной «мышью» и прочей техникой, застряла в дверях; пришлось выходить на пятом и начинать снова.
Но теперь они здесь – больше двадцати человек: клерки, гномы, эльфы, бухгалтеры, инженеры. Они лезут из лифта, как клоуны из маленького автомобильчика: думаешь, что больше там поместиться никак не может, но вот, смотрите-ка, еще двое. Глаза Стэнли округляются. Феникс делает шаг назад.
– Мы не хотели действовать таким образом, – говорит Джонс, – но на всякий случай приготовились.
Рейды обычно предпринимаются на рассвете, когда противник максимально дезориентирован. Так же обстоит дело и на втором этаже «Зефир холдингс», хотя теперь половина пятого вечера. Администрация утомилась, весь день повышая стоимость акций; выпитое за ленчем вино уже выветрилось, а кофе в последний раз пили больше часа назад. Когда служащие врываются в их кабинеты и отнимают у них телефонные трубки, администраторы так одуревают, что не могут сопротивляться. Каждого. Блейка Седдона в том числе, вытаскивают из кожаного кресла, волокут в комнату для совещаний и усаживают за большой дубовый стол. Там они и сидят в полном шоке, окруженные гневной толпой. Каждые несколько минут слышится новое «дзыннь», и прибывает очередная партия мятежников. Вскоре толпа становится такой плотной, что превращается в единое существо, зверя-зефирника, обычно смирного и легко поддающегося дрессировке, теперь же агрессивного и непредсказуемого, не надо было его провоцировать. В комнате мелькает калейдоскоп блузок, рубашек, галстуков, стоит громкий говор, висит запах разгоряченных тел.
Администрация пытается протестовать, но служащие сердито трясут ее стулья. Она пытается общаться между собой с помощью мимики. Никто не имеет ни малейшего понятия, что здесь происходит, но когда какой-то молодой человек залезает на стол и поднимает руки, прося тишины, вся администрация с замиранием сердца осознает, что бастион ящика для предложений пал.
Шум утихает, Джонс откашливается. В этот момент для него очень важно не сплоховать, но знать это – одно, а вести себя соответственно – совсем другое. Он чувствует дрожь в коленках, видит ярость в глазах Блейка Седдона. Он сглатывает слюну, и горло у него сжимается, не пропуская ни звука.
Администратор – не Блейк, а пожилой, бровастый – теряет терпение.
– Что вы, собственно…
– Я собираюсь зачитать кое-что! – выкрикивает Джонс. – Это старая речь, но мы ее модернизировали. Главное то, что суть ее до сих пор остается верной. А вы, – его голос крепнет, перекрывая ответные реплики администрации, – будете сидеть на месте и слушать!
Мы признаем самоочевидной истиной,что все служащие созданы равными и наделены неотчуждаемыми правами, в том числе на достоинство, уважение и жизнь помимо работы.
Поэтому, если компания посягает на эти ценности, служащие вправе учредить новое правление, руководствующееся такими принципами, как их счастье и безопасность.
Благоразумие требует, чтобы это делалось лишь по самым серьезным причинам, и опыт показывает, что служащие предпочитают терпеть, пока зло еще терпимо, нежели чем восстать против привычной им власти. Но если длинная цепь оскорблений и унижений, предпринимаемых ради снижения затрат, приводит к абсолютному деспотизму, то право и долг обязывают их свергнуть такое правление.
Посему мы, служащие «Зефир холдингс», торжественно провозглашаем себя свободными и независимыми; мы заявляем, что более не подчиняемся администрации, и объявляем ее низложенной. – К этому времени многие стараются его перекричать, поэтому он повторяет еще раз, до предела напрягая голосовые связки: – Низложенной! [5]
Воцаряется бедлам. Администрация вырывается из цепких рук служащих, крича что-то о надлежащих каналах. Служащие выкрикивают что-то в ответ. Атмосфера накаляется, копившийся годами гнев изливается наружу.
– Мы не кадры! – орет красный от натуги Фредди. – Мы люди! Поняли наконец? Доходит до вас?
Тишину, некоторое время стоящую в мониторном зале тринадцатого этажа, нарушает слабый, неуверенный голос Моны:
– Что он делает?
Клаусман не отвечает. Он пока еще не испытывает ни гнева, ни шока, ни даже удивления. Просто тупо наблюдает за Джонсом.
– Разве он не понимает, что эта компания не настоящая? – жалобно продолжает Мона. – Не администрация управляет «Зефиром», а мы. Чего он хочет этим добиться? – Молчание босса придает ей уверенности, голос крепнет. – Вот возьмем и уволим половину этого митинга.
– Нет, Мона. Если уж увольнять, то всех. – Растерянность Моны отражается на лицах полудюжины других агентов, находящихся здесь. Они так привыкли действовать изнутри, что успели забыть обо всех внешних факторах. – Если мы вмешаемся, то раскроем «Альфу», и «Зефиру» придет конец.
– Там нет никого из отдела кадров и безопасности, – замечает Том Мандрейк. – Пока мы их контролируем…
– Джонс знает принцип нашей работы, – раздраженно перебивает Клаусман. Жаль, что Евы здесь нет – ей бы ничего не пришлось разжевывать. – Если он получит контроль над администрацией, все другие отделы подчинятся ему, можете быть уверены.
– Не понимаю, как такое возможно, – храбро возражает Мона. – Администрацию нельзя распустить просто так. «Зефир» – не демократическая структура, а корпорация.
– Джонс, вероятно, полагает, что одна концепция не исключает другую.
– Блейк ему не позволит, – упорствует Мона. – Он все это прекратит.
– Надеюсь. Не хотелось бы начинать все заново в шестьдесят три года.
Джонсу кажется, что ему все удалось и администрация Сломлена, но тут сквозь гвалт пробивается голос Блейка. Блейк не кричит – он просто говорит очень внятно, подняв голову, и все вдруг начинают прислушиваться к нему. Умеет завладеть аудиторией, ничего не скажешь.
– Хотите, чтобы эта компания перестала существовать? Я понял именно так. Вы хотите, чтобы «Зефир» обанкротился. – Блейк встает, и никто его не удерживает. Он поправляет манжеты, оглядывая толпу голубым глазом. – Вы недовольны условиями работы. Вы думаете, что мы о вас не заботимся. Да, правильно. В задачи «Зефира» не входит забота о вас. Это корпорация. Если вы думали, что у нас тут парк аттракционов, увольняйтесь. Если готовы работать, оставайтесь. Но не требуйте от нас заботы, которую «Зефир» не может себе позволить.
Восставшие поколеблены. Они не совсем понимают принцип корпоративного финансирования – с их точки зрения, «Зефир» выглядит неисчерпаемым источником денежных средств, независимо от того, насколько разумно эти средства расходуются, – но в словах Блейка явно присутствует доля правды.
– Мы брали вас на работу не для того, чтобы осчастливить. Наша цель – благополучие «Зефира», не ваше. Вы хотите вывернуть все наизнанку, поставить свои интересы выше интересов компании. Так вот, говорю вам прямо: это погубит «Зефир» на корню, и все вы останетесь без работы.
Плечи служащих никнут.
– Но ведь можно же сделать хоть чуточку лучше… – говорит кто-то.
В Джонса закрадывается страх. Он пришел сюда не для чуточных улучшений. Он пришел захватить власть. Любой компромисс для него смерти подобен.
Блейк, почуяв победу, смягчается и картинно воздевает руки вперед ладонями.
– Послушайте. У нас позади длинный день. – Он просто образец рассудительности, особенно по сравнению с потным взбудораженным Джонсом на столе заседаний. Блейк – это спокойное, твердое руководство в костюме за пять тысяч долларов. Как раз тот, кого хочется видеть в роли человека, обеспечивающего твой заработок. – Понятно, что все мы слегка перевозбуждены и, может быть, не всегда говорили то, что имели в виду. Конечно же, «Зефир» о вас заботится. Вы самое ценное, что у нас есть. Вы поступили правильно, обратив на это наше внимание. Мы действительно нуждаемся в переменах. Не в роспуске администрации, не в банкротстве компании, но в переменах. Чтобы доказать это, я обещаю: завтра администрация первым же делом возьмется за ящик для предложений и очень,очень внимательно рассмотрит его содержимое.