Сергей Федорович Чевгун
Если можешь — беги…
(повесть)
В порт Вакканай БМРТ «Академик Елистратов» пришел в последних числах июня.
Был полдень, время обеденное, когда в кают-компанию спустился вахтенный помощник Микулин.
— Павел Артемьевич, японцы дали радио: таможенный катер уже вышел, минут через пятнадцать будет у нас, — доложил он капитану Кузнецову, не забыв традиционно пожелать команде приятного аппетита.
— Ясно, — Кузнецов сдвинул в сторону недоеденное второе и взялся за компот. Сидевший за столом «грузовой» (второй помощник) Цапко вопросительно взглянул на капитана. — Давай, Дмитрий, заканчивай — и ко мне. Скоро и для тебя работа найдется.
С капитанского мостика хорошо просматривалась территория порта, вся в разноцветных пятнах двадцатифутовых морских контейнеров, выложенных аккуратными прямоугольниками. Сияли на солнце и резали глаз гофрированными металлическими крышами грузовые ангары. Размеренно и четко работали портовые краны, извлекая из трюмов бельгийскую сталь, российский лес, чилийскую медь, бразильский кофе…
— Вон они, только что из-за мола появились, — Микулин протянул Кузнецову бинокль.
— Вижу, — Наметанным глазом капитан уже выхватил из волн серого стального жучка, резво ползущего к «Академику Елистратову», и тут же потерял к нему всякий интерес. — Готовьте штормтрап. Я буду у себя. — И отправился на твиндек.
Оказавшись у себя в каюте, Кузнецов подсел к столу, закурил, окинул взглядом сделанный «под старину» резной шкаф со встроенным мини-баром и решил, что к предстоящей встрече с таможней вполне готов. Не первый раз он приводит судно в Вакканай, местная таможня его знает и препятствий не чинит. Приходишь, сдаешь груз консигнатору, загружаешься подержанными автомобилями — и полный назад, курс норд-ост, сколько-то градусов… А контрабанду, пожалуйста, на другом судне ищите.
Ударил о борт и погасил удар кранцами таможенный катер. Еще несколько минут, и в каюту вошел Цапко со старшим таможенником Хочигавой.
— Кённици-ва!
— Кённици-ва, Хочигава-сан! I glad to see you on sheep. Do you wаnt drink?
— Yes, of course…
Кузнецов оказался прав: таможенники ограничились лишь поверхностным осмотром судна. Коносаменты в полном порядке, вот доверенность на сдачу груза от консигнантов, сам консигнатор уже ждет груз на берегу… Стоит ли лишний раз в трюмы заглядывать? От Кузнецова таможенник вышел еще благодушней, чем полчаса назад, забрался в катер и уехал, еще раз напомнив, что скоро подойдет буксир.
— Good-buy, captain!
— Good-buy.
Наиболее рискованную часть операции по доставке контрабандного улова в Вакканай можно было считать завершенной.
Часа в четыре пополудни подошедший буксировщик принял с «Академика Елистратова» швартовые и повел судно в ковш.
Первым, кого встретил сошедший на берег Кузнецов, был представитель консигнатора, известной на Хоккайдо фирмы «Джапан Фиш Трейдинг, Лтд» господин Точито. Говорил он по-русски довольно неплохо, хотя и предпочитал вести деловые переговоры на английском языке. Впрочем, на этот раз они беседовали по-русски.
— Все ли у вас в порядке, капитан?
Кузнецов улыбнулся:
— Спасибо, не жалуемся.
— Что с грузом?
— Как договаривались: креветка, краб… Всего понемногу.
— O,key. Когда думаете встать под разгрузку?
— Завтра утром.
— Лучше сегодня вечером. Я говорил со стивидором, он не возражает. — Точито взглянул на часы. — Вы сможете сейчас поехать со мной в офис?
— Да, конечно. Вот только поставлю в известность грузового помощника… И захвачу кое-какие документы.
— Пропуск в город вам уже заказан, — любезно сообщил Точито. — Я буду ждать вас в машине.
Поручив Цапко начать готовить трюма к выгрузке, Кузнецов уехал в город. Проводив черный «мерс» господина Точито завистливым взглядом, Микулин спустился в камбуз.
— Дай мне, что ли, компотику, Глущук, — сказал он коку. — Что там на ужин сегодня готовишь?
— Ну, как что? Рыбу, конечно. Ловили бы свиней — отбивные бы зробил, — традиционной шуткой ответил кок. Хохлацкое «зробыл» прозвучало смачно, словно вареник в сметану шлепнулся.
— Ну, допустим, с отбивными я могу и до Корсакова подождать… А вот по паре котлет на ужин не помешает. Сделаешь?
— А то! Лишь бы мясо было…
Кузнецов вернулся на судно к восьми — как раз к вечернему чаю, но в кают-компанию идти не торопился. Спустившись к себе в каюту, он запер дверь на ключ и вынул из дипломата давешнюю пластиковую папку с документами. А также небольшую коробку, обернутую полупрозрачной бумагой, с напечатанной на ней рекламой какой-то фирмы.
В таких вот коробках симпатичные девушки-японки, часто улыбаясь и кланяясь, подают морякам в магазинах всяческие сувениры: фирменные зажигалки, дорогие ручки или же что-нибудь из мужской галантереи, например, запонки и булавку для галстука. Впрочем, и ручки, и галстук с булавкой у капитана Кузнецова были… Открыв сейф, капитан кинул в него папку с документами, отдельным ключом отпер специальный ящик для ценностей и положил в него привезенную с собой коробку.
Уже закрывая сейф, Кузнецов вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Капитан быстро обернулся к иллюминатору. Показалось, что кто-то не узнанный мелькнул за толстым стекло и пропал. Или же не было там никого?
«Нервы, — подумал капитан. — Скорее бы все закончилось!»
Закрыв каюту, Кузнецов отправился в кают-компанию. Чувство близкой опасности уже прошло, но оставалась какая-то тягостная расслабленность.
— Ну, как там наши фирмачи поживают, Павел Артемьевич? Не возмущались, что мы им столько много минтая привезли? — спросил Цапко, блаженствовавший над кружкой кофе.
— Ты, Дмитрий, не балаболь, — оборвал его Кузнецов. — Фирмачи свое дело знают. Ты лучше позаботься, чтобы рабочая команда была на месте. Разгрузку в десять начнем, — И повернулся к старшему механику Луценко, сидевшему за соседним столом. — Завтра утром ставь своих парней к оливейеру. Сколько нам до Корсакова топлива нужно?
— Примерно тонн шестьдесят. Это если с запасом, — ответил «дед», не задумываясь.
— Возьмем сто. Ничего, лишней не будет…
Без четверти десять на судне появился японец-стивидор. Осмотрел уже раздраеные трюмы, оценил состояние груза. На ломаном английском объявил условия разгрузки: русские работают в трюмах, японцы — на берегу, они же складируют груз в ангаре-холодильнике. Все ясно? Ровно в десять ноль-ноль ближайший сорокаметровый «GANZ» повернул свою стрелу к «Академику Елистратову», и началась разгрузка — быстрая, отлаженная и четкая, только успевай пот со лба утирать.
Уже под утро из глубин трюма выгрузили партию картонных коробок, до этого скрытую от любопытных глаз брикетами минтая. Коробки загрузили в рефрижератор и тотчас же увезли с территории порта. Выполнив все формальности, связанные с приемо-сдаточными документами, второй помощник отправился отсыпаться после бессонной ночи. Ушел и стивидор, улыбаясь, как и полагается японцу, хотя устал он ничуть не меньше, чем «грузовой» Цапко.
Бункероваться начали около девяти. Приняли на борт тонн восемьдесят горючего, и здесь засбоило — отказал оливейер. Кузнецов махнул рукой: ладно, мол, до Корсакова хватит с избытком, а лишний час простоя в иностранном порту — большая роскошь. Валютой приходится за простой платить!
— К полуночи мы должны покинуть порт, — объявил Кузнецов, подозвав к себе «чифа». — Сколько у нас там за «железом» собирается? Человек пятнадцать?
— Семнадцать, Павел Артемьевич, — поправил тот.
— Оформляй пропуска, и пусть ребята идут. Только предупреди: если кто после шести вечера свою «тачку» в порт пригонит — пусть пеняет на себя: грузить не будем. Пусть сам тогда с докерами договаривается!
Узнав, что ночью в порту разгрузилось русское судно, торговцы подержанными автомобилями уже с утра дежурили возле проходной. Безошибочно определив, что вот эта группа возбужденно-радостных парней и есть потенциальные покупатели «тойот», «блю бердов» и «каролл», торговцы взяли русских в кольцо и перешли к активным рекламно-торговым действиям.
— Кённици-ва!.. Трасите, таварисся!.. Hello, seamen! — на смешанном русско-японско-английском диалекте заверещали торговцы. Впрочем, русский язык, равно как и японский, дилеры тут же отбросили как бесперспективные, и перешли на международный английский: — What do you want to bay? A car? O, more cars? It,s wonderful!
Рынок подержанных автомобилей располагался тут же, у проходной. На отгороженной площадке рядами стояли подержанные автомобили, смотревшиеся после предпродажной подготовки так, что любо-дорого взглянуть. Покупатели разбрелись по площадке. Они открывали дверцы машин и садились в мягкие велюровые кресла. Они включали двигатели и сосредоточенно слушали их работу. Они опускали стекла и рассматривали протекторы. Они прикуривали от электрозажигалок и жали на тормоза.
Словом, они вели себя так, как и должны были вести себя покупатели, после бесконечно долгих, на десятилетия растянувшихся поисков вдруг случайно наткнувшиеся на нужный им товар. Дилеры это понимали и терпеливо ждали, пока моряки осмотрят машины со всех сторон. Хотя что там смотреть? Все на месте, и масло из картера, представьте себе, не капает. Значит, берем, Вася? Берем, Петя! Я — вот эту, с эмалированными бамперами, а ты — вон ту, с рекламной наклейкой на стекле.
…С погрузкой машин провозились почти что до самого отхода. Крепили найтовами так, чтобы не сорвалось сокровище за борт при бортовой качке — крепко и надежно. «Грузовой» лично проверил каждую растяжку. Свою красавицу — «тойоту» он закрепил по всем правилам перевозки неустойчивых грузов на верхней палубе. Работой Цапко остался доволен. Ему хотелось залезть в машину и не вылезать из нее до самого Корсакова. Но работа — прежде всего! Ладно, придется потерпеть…
Буксир вывел «Академика Елистратова» на рейд и там его оставил. Завели дизеля, опробовали на разных режимах. И в 23.00 по судовому времени «Академик Елистратов» отправился в обратный путь.
Кузнецов ушел с ходового мостика в начале первого. В эту ночь вахтенным помощником был «чиф» Павлюк.
— Кто у нас в четыре меняет рулевого? — спросил у него Кузнецов, уже собираясь уходить к себе в каюту.
— По графику должен Петелин, но он что-то заболел, просил подменить.
— Заболел? Случайно, не от сакэ?
— Да нет, вроде был вечером трезвый. Живот что-то у него… Судовой врач говорит, похоже на дизентерию.
— Ладно, Гурьяныч, ищи замену. А с Петелиным я потом разберусь.
«Придем в Корсаков — спишу на берег, к чертовой матери! — думал Кузнецов, отправляясь в каюту. — Пусть, вон, в подменном экипаже… на стоянке вахты несет. Всего второй рейс, и вдруг — живот… Не хрена тогда в моря ходить, если со здоровьем проблемы?»
В каюте Кузнецов скинул китель и прилег, не раздеваясь, на деревянную кровать, заправленную китайским одеялом с вышитым огненно-красным драконом. Спать не хотелось, но и не спать ведь тоже нельзя! Завтра к обеду судно должно подойти к Корсакову… Можно бы и пораньше, но — зачем спешить? Тише едешь — дальше будешь! Держать узлов двенадцать — и хорошо…
Кузнецов задремал — словно бы в море соскользнул по слипу.
Сквозь забытье ему вдруг почудились какие-то шорохи у двери каюты. Кузнецов тревожно приподнялся на локтях:
— Кто там? Да кто, я спрашиваю?
Мгновенно стало тихо у двери. Послышались мягкие удаляющиеся шаги.
Кузнецов накинул китель и отправился на ходовой мостик. Он знал, что только там можно найти сейчас бодрствующих людей. Остальные давно разошлись по каютам и спят, утомленные вчерашними хлопотами с «тойотами» и «ниссан-патролами».
На штурвале стоял уже не Цыпин, а Кудряшов, которого вахтенный поставил вместо заболевшего Петелина. «Значит, уже больше четырех», — подумал Кузнецов, и глянул на судовой хронометр. Все точно, двадцать минут пятого… «Чиф» был здесь же, в рубке — стоял, вглядываясь в экран радара.
— Туман опускается, Павел Артемьевич, — сказал Павлюк. — Боюсь, к утру придется гудки давать… Может быть, скинем обороты? Не дай бог, врюхаемся куда-нибудь сослепу.
— Куда ты врюхаться собрался, Гурьяныч? Не смеши людей, — пробурчал Кузнецов. — Сейчас у нас на траверзе мыс Крильон должен быть, так? Значит, бери на норд-ост — и до самого Корсакова чистая вода обеспечена, ни мелей тебе, ни блуждающих банок… Дай лучше закурить, а то я свои в каюте оставил.
Капитан взял сигарету, похлопал по карманам кителя. Ага, спички есть.
— А обороты, так и быть, ты сбрось, торопиться нам некуда, — добавил он уже в дверях. — Пока держи десять узлов, а утром — посмотрим.
Кузнецов спустился с ходового мостика и прошел вдоль борта к юту, где обычно курят моряки. Действительно, туман натягивает, черт его подери! Капитан присел на деревянную скамью, чиркнул спичкой, закурил. Не то чтобы он чего-то боялся, но пальцы все равно подрагивали.
Скорее бы до Корсакова дойти! А там — на материк да в родные места под Тамбов. Рыбалка там, конечно, не та что на Сахалине, но… на хрена ему, Кузнецову, эта рыбалка сдалась?! Он и без того столько всякой рыбы в своей жизни повидал, что аж с души воротит.
А нервишки-то — пошаливают… Да и с чего бы им не пошаливать? Нет, когда из рейса возвращаешься — пожалуйста, останавливайте и проверяйте, сколько хотите: контрабанды не везем. Не дураки! Но вот когда на Хоккайдо идешь, тогда — да, любая проверка страшит. Вон, в феврале у фирмы «Блонд» застопорили судно — и восемнадцать тонн креветки, считай, морскому котику под хвост. А это ведь — деньги, да какие еще деньги!
Сигаретный огонек дошел чуть не до фильтра. Кузнецов, не вставая со скамейки, швырнул окурок за борт.
Порыв ветра увел окурок по дуге. Упал у самого борта и рассыпался искрами окурок. Недолет!
Плюнуть бы на это, да пойти спать. Но какой уважающий себя моряк позволит швырять окурки на палубу? Кузнецов поднялся со скамейки, подошел к борту, нагнулся, всматриваясь себе под ноги… Да вот же он, этот «бычок», у самого шпигата лежит, зараза…
Тень мелькнула у капитана за спиной и взмахнула рукой. Кузнецов дернулся и беззвучно завалился на бок.
Тень наклонилась и обшарила карманы кителя. Тихо звякнули ключи…
А еще потом тень приподняла обмякшее тело, перегнула через борт и, подхватив под ноги, сбросила в море.
Шум волн скрал плеск воды за бортом. Мерно работала судовая машина. На ходовом мостике привычно глядели вперед и назад не оглядывались.
Тень неслышно проскользнула вдоль борта и скрылась в недрах судна.
Когда сумка с деньгами в очередной раз начала сползать с плеча, Шитов остановился и сбросил ее под ноги.
— Перекурим?
— Кури, я не буду, — сказала жена. — Я устала и хочу есть. И спать. Неужели ты не можешь вспомнить, где живет Горина?
Светлану Горину, корреспондентку местного радио, они разыскивали уже больше часа, но безрезультатно. Не зная номера дома и забыв название улицы, найти Светлану можно было только случайно.
— А я хочу курить, — Шитов достал сигареты. — И хорошо бы еще кружку чая. Покрепче и с сахаром. А где живет Горина — честное слово, не знаю. Забыл. В конце концов, я ведь не обязан помнить, где живут твои подруги!
— Насчет подруги ты ошибаешься. Просто хорошая знакомая, вот и все.
— Ладно, просто знакомая. Пусть даже и хорошая. И что?
— Да вот то! — в ее голосе послышалось раздражение. — Я запомнила номер квартиры и подъезд, даже этаж могу назвать — третий. А ты? Ну хотя бы что-нибудь ты можешь вспомнить?
Последний раз Шитовы были здесь в прошлом году, в мае — в годовщину смерти Юрки Сазонова, однажды в молодости вошедшего в их жизнь на правах друга семьи. Юрка был давно разведен и жил с матерью в трехкомнатной «хрущевке». Окно Юркиной комнаты выходило прямо на Татарский пролив, и одно это как бы давало Сазонову право писать стихи, искренние и наивные.
Сначала стихов было мало, их не печатали. Юрка писал — и пил. Потом стихов стало много, но их по-прежнему не печатали. Юрка продолжал писать — и пить. В конце концов, одно из этих двух занятий его и погубило. Однажды утром его нашли в бытовке рабочего общежития. Мертвого. За что убили Сазонова, кто убил — следствие ответа не дало. Списали все на «бытовуху». И забыли.