— Шазза, — сказал я. — Не буду скрывать, я рад, что ты уезжаешь. Возможно, это как раз то, что нужно нам с Дэвидом. Быть наедине друг с другом. Быть в состоянии эмоционального…
— Ты слишком мелодраматичен, мой дорогой. Так не бывает. Такая страсть навряд ли существует. Не существует по-настоящему. Мы симулируем ее, стилизуем немножко. Но настоящая, истинная страсть вряд ли существует. Никакой драмы не будет. Однажды ты просто проснешься утром, и вся квартира будет иной, воздух будет свежим, и ты заметишь мир вокруг. Ты обойдешь квартиру и подумаешь: как все это однообразно. Ты станешь дышать глубже и снова начнешь чем-то интересоваться. Начнешь строить планы, у тебя возникнет ощущение будущего. И когда ты поймешь, как все изменилось, это будет так, словно тебе на голову вылили ведро холодной воды. С Дэвидом будет покончено. Вот что произойдет, помяни мое слово. После этого вы либо станете друзьями, настоящими друзьями, либо ты захочешь разорвать с ним как можно скорее. Уйти от него и никогда не возвращаться.
Я кивнул. Я знал, что она права.
— А что же мне теперь делать?
— Теперь? Ты страдаешь, мой дорогой. Заходи ко мне, когда все будет кончено. Попробуем узнать друг друга. Ну и потом, когда я уеду, ты ведь не останешься с Дэвидом один.
— Что?
— Поразительно, что Дэвид от тебя все скрывает. Ведь именно из-за этого я и переезжаю. На следующей неделе возвращается его брат из Америки. Он будет жить здесь.
— Я даже не знал, что у Дэвида есть брат.
— Уильям, существует множество вещей, которые ты не знаешь о Дэвиде Блю.
Вечером я спросил Дэвида:
— Когда же приезжает твой брат?
— Кто тебе сказал?
— Шазза.
— Трепло!
— Ты не хотел, чтобы я знал?
— Ну, я хотел сам тебе сказать. Боялся, что это может… расстроить тебя.
— Так когда он приезжает, Дэйв?
— В следующий четверг.
В четверг Дэвид поехал встречать его в аэропорт.
Пока его не было, я приготовил обед, накрыл на стол. Я как раз зажигал свечи, когда открылась дверь и вошли два человека.
Вошли два Дэвида.
— Это мой сюрприз, — сказал Дэвид. — Я хотел увидеть это выражение на твоем лице. Билли, это мой брат, Тео.
Теперь я знал, что все было неправильно в моей жизни с тех пор, как я встретил Дэвида Блю. Потому что это был вовсе не Дэвид на тех четырех фотографиях. Это был его брат Тео.
— Привет, Билли, — сказал Тео. — Дэвид мне все о тебе рассказал. — Тут он рассмеялся. — Ты бы видел, какое у тебя выражение лица. — Он обнял Дэвида за плечи. — Ты что, впервые видишь близнецов?
12
— Боже, как я боюсь, — призналась Анна.
Наступило воскресенье, и я помогал ей готовить обед. Стивен отправился на вокзал встречать маму с папой.
— Не волнуйся, — сказал я.
— Не волнуйся! Легче сказать, чем сделать, молодой человек. Для нее все не так. Любая мелочь. Как я все это ненавижу! Лучше бы я их обоих никогда больше не видела.
— Ты это серьезно?
— Серьезно! И мама взбесится, когда увидит Гаррета, этот его глаз и губу. Она начнет обвинять меня, я стану огрызаться, Стивен тоже что-нибудь брякнет, и все закончится слезами. Боже! Боже! Почему все должно быть так блядски сложно каждый ебаный раз?! Все, что я хочу, что я всегда хотела… не знаю, чтобы все было как-то по-другому.
Она открыла духовку взглянуть на цыпленка.
— Анна, ты помнишь, когда я переехал сюда, ты сказала, что в соседнем доме жили три человека.
— Разве? Да, конечно. Трое.
— Билли был одним из них, верно?
— Да. Твой друг с синими волосами.
— А двое других?
— Ну да, он и еще двое.
— Ну и как они выглядели?
— Ну не знаю. С этими крашеными волосами и всеми их примочками они все выглядели одинаково.
— Это я и хотел спросить. Они были одеты, как Билли?
— Ну да.
— И тоже парни?
— Ну, насколько я могу судить.
— А они были близнецами?
— О нет. Это уж точно. Это бы я заметила. Они совсем не были похожи друг на друга. Разный рост и все такое. Но почему ты спрашиваешь меня? Наверняка Билли мог бы тебе рассказать о них куда лучше.
— Да, пустяки. Просто пришло в голову.
И я потрогал черно-белую фотографию в кармане.
— Привет, мама, — я подкрепил приветствие сухим поцелуем.
— Доминик.
Она вошла, и ее взгляд заметался по дому, как встревоженная птица. Анна вышла из кухни, поцеловала родителей, провела в гостиную.
— Сто лет вас не видела.
— Ты знаешь наш адрес, — заметила мама.
Анна взглянула в мою сторону, округлила глаза.
Стив со вздохом уселся и уткнулся в газету.
— Прости, мама, что не заезжал к вам, — начал я. — Был страшно занят. Никак было не выбраться. Ну, ты все равно знаешь, как у нас дела.
— Сомневаюсь, что знаю. Расскажи-ка мне. А где мой внук?
— Я его приведу.
Анна вышла, облегченно вздохнув.
— Ну как добрались? Хорошо? — спросил я.
— Ну мне трудно отличить плохую поездку от хорошей. Мы не разбились и не видели ничего ужасного, что само по себе уже удача.
— Такой красивый сад, — произнес отец.
— Ну что ты понимаешь в садах, Сидней! Этот человек считает себя экспертам во всем, чем он никогда не занимался. Попроси его сделать ремонт в спальне и можешь ждать до самой смерти.
Отец опустил голову, словно черепашка, прячущаяся в свой панцирь.
Анна вернулась с Гарретом.
— Ну вот и он, — и усадила его маме на колени.
— Боже! Что у него с лицом!
— Упал с лестницы, — сказала Анна небрежно. — С ним все в порядке.
— Нет, мне так не кажется. Сидней! Может, посмотришь на своего внука? Ты только взгляни на его лицо. Где ты была, когда это случилась? Сидела, задрав ноги, я полагаю?
Самым страшным преступлением для женщины, считала мама, было безделье.
— Я готовила обед, когда это случилось.
— Я знала, что ты это скажешь.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты только посмотри на несчастного ребенка.
— Это была случайность!
— Я бы не удивилась, если бы выяснилось, что ты полезла на ребенка с кулаками. Я знаю твой нрав. Тебе нельзя доверять детей.
— О Господи! Заткнись, мама!
— Ты только посмотри на его губу. Шрам останется на всю жизнь. А что говорит врач?
— Все заживет.
— Ну это мы посмотрим. Ох, бедняжка. Ты, наверное, бегал без присмотра по дому, пока мама сидела, задрав ноги.
— Я готовила обед, мама. Я тебе уже сказала.
— Открыть несколько банок — не означает приготовить обед. У меня двое детей, не забудь это, дорогуша. И ты одна из них. Я вырастила вас обоих в квартире, где было столько всяких ловушек, что там могли бы солдаты тренироваться, и, скажи, с вами хоть раз что-нибудь подобное случилось? Нет. Ни разу.
Анна собиралась ответить. Я видел, как ее губы изгибаются, готовясь что-то произнести, но она взяла себя в руки, глубоко вздохнула и умчалась на кухню. Стивен последовал за ней, звон посуды и стук дверец буфета заглушал их голоса.
— Я тут завел друзей. Очень хороших, — сообщил я маме.
— Вот как?
— Да, один живет в соседнем доме.
— Ну что ж, как раз самое время, что я еще могу сказать. По крайней мере, Анне не нужно смотреть, как ты тратишь время впустую.
— Я не трачу время впустую.
Мама взглянула на меня. Слегка нахмурилась.
— Ты как-то изменился, Доминик. Не могу сказать, в чем дело, но ты изменился.
— Нет. Вовсе не изменился.
— Что случилось с моим Домиником? С моим малышом?
— Что случилось с моей мамой? Мамой, которая рассказывала мне истории перед сном?
— Я никогда тебе ничего не рассказывала.
— Конечно, рассказывала. Я не мог заснуть, пока ты мне не расскажешь историю.
— Ну, не знаю, кто там заходил в твою комнату, но это точно была не я. Ах, любовь моя, — и она снова начала возиться с ребенком.
Обед был кошмарный. Стивен и отец не проронили ни слова. Мама говорила с ребенком, Анна смотрела так, словно придумывала ножу лучшее применение, чем резать картошку, а я торопился доесть свою порцию. Мне страшно хотелось уйти.
Как только с яблочным пирогом было покончено, я объявил:
— Пойду к соседу.
— Дом! — предупредила Анна.
— Всего на минутку. Обещаю.
Ее глаза предупредили: возвращайся скорее.
Билли открыл дверь, ухмыльнулся.
— Ну что, вернулись блудные родители?
— Там просто кошмар. Мне надо было тебя повидать.
— Я рад, что ты захотел меня увидеть.
Дом был зеленым, испещренным миллионом, миллионом крокодилов. Они карабкались по стенам и потолку. Самый большой тянулся от входной двери через всю прихожую и утыкался в стену над лестницей. Он был наверное футов тридцать в длину.
— Выглядит потрясающе, — сказал я.
— Каждый создает себе собственные джунгли.
Последнее из писем, которое я прочел, изменило мое отношение к Билли Кроу. Прежде я воспринимал его, как всемогущего шамана, неуязвимого наставника, теперь же понял всю уязвимость и тоску его хрупких зеленых глаз. Это не ослабило его власть надо мной, нисколько. Напротив, даже сделало ее крепче. Я хотел и обладать им, и защищать его. Многое в письмах по-прежнему меня беспокоило. Вещи, казавшиеся непонятными. То, что мне надо было спросить у него.
— Я знаю, ты не хочешь, чтобы я это делал.
— Тогда не делай.
— Мне надо. Для моего собственного блага. Только один раз. Обещаю.
Он сел на один из черных деревянных стульев, машинально гладя себя по груди и животу.
— И в чем же дело? — улыбнулся он.
Я сел на соседний стул.
— Ты говорил мне, что когда ты переехал сюда, ты был с Дэвидом и его братом.
— Говорил.
— Дэвид и Тео, о которых ты писал в письме?
— Да, говорил. Слушай, я вправду не хотел бы…
— Но моя сестра видела их, Билли. Она мне говорила о вас троих, как только я переехал сюда. И она сказала, что…
— Что же она такое сказала, Доминик?
— Она сказала. Ну, во-первых, что они не были близнецами…
— А во-вторых?
— Что они оба одевались, как ты. — Я внимательно взглянул ему в глаза. — Ты об этом в своих письмах не упоминаешь. Напротив, из твоего описания Дэвида — и судя по той фотографии, которая у меня есть, он выглядит совершенно по-другому. Больше похож на меня, можно сказать.
Билли смутился на минуту, улыбнулся, вздохнул.
— Так ты хочешь нестись сломя голову? Узнать финал раньше, чем всю историю?
— Но мне надо.
— Тебе надо, вот как?
— Да. Мне кажется, ты мне не все говоришь.
— То, чего ты не знаешь, это как раз и важно. Хорошие истории всегда такие. История должна тебя полностью захватить.
— Но Билли…
Он протянул руку, погладил меня между ног.
— Хочешь услышать историю? — спросил он, расстегивая мне ширинку. — Рассказать тебе, какой должна быть история? — Он достал мой член и принялся яростно дрочить. — История должна крепко тебя схватить, увлечь с самого начала. — Он дрочил, нашептывая мне в ухо, иногда касался языком шеи. Я раздвинул ноги и откинулся на стуле. Я был беспомощен в его умелой хватке. Его дыхание было горячим и властным. — Она должна полностью тебя захватить. — Он оттянул кожу, обнажив красную пульсирующую головку. — Ты будешь хотеть все больше и больше. Она превратит тебя в беспомощного кролика. Ты живешь ради истории. Тебе нужна эта история и только она. — Он поцеловал меня, язык раскрыл мои губы, схлестнулся с моим языком. Свободной рукой он задрал мне рубашку и принялся щипать соски, пока они не напряглись. — Хорошая история начинает контролировать твою жизнь. Ты забываешь реальность, не знаешь, где ложь, где правда. Где твоя жизнь, а где эта история. У истории возникает своя собственная жизнь. Свое собственное тело… — Я почувствовал, как мой член спазматически дергается в его руке, мышцы живота сокращаются, позвоночник изгибается на деревянной спинке стула. — История заставит тебя все время хотеть узнать, что же произойдет дальше. Пока она не станет более важной, чем твоя жизнь, твоя собственная история. Ты слышишь меня? Тебе надо будет знать, что случится дальше. Как все закончится. Как надо ее будет кончить, кончить, кончить… — и тут моя сперма брызнула на паркет.
Билли поцеловал меня.
— О, я всем управляю, — сказал он. — На минуту я засомневался. Но я всем управляю. До безумия. Даже чувствую, что меня угнетает моя сила. — Он встал, прошелся по комнате. — Я нравлюсь тебе, Доминик?
— Не знаю, — признался я.
— А раньше знал. Интересно, что же изменилось? Интересно. Может, это мои крокодилы тебя напугали? В любом случае, я скоро уеду.
— Уедешь? — паника охватила меня. — Куда?
— Ну не могу же я здесь оставаться. Ничто не продолжается вечно.
— Но куда же ты поедешь?
— Куда-нибудь в другое место. Всюду более-менее одинаково.
— И когда?
— Довольно скоро. Достаточно скоро для нас обоих. Такие вещи должны происходить вовремя. Я всегда уезжаю очень быстро. Единственное, что я оставляю позади, это мои крокодилы. Мне не так много придется забирать. Разве что фотографии. Конечно, я возьму их. Как-нибудь ты проснешься, а меня уже нет. Как будто вообще никогда и не было. — Он улыбнулся. — А теперь можешь идти. У меня еще полно работы.
Когда я вернулся, родители пили чай с тортом.
— Ты подзадержался, — заметила Анна.
— Билли нужна была помощь.
— Один из этих твоих друзей? — поинтересовалась мама.
— Да, — сказал я. — Верно.
— Доминик мне рассказывал, как много он завел друзей с тех пор, как уехал из дома. Как будто это моя вина, что раньше у него не было друзей.
— Может, так оно и есть.
— Ну что ж, другого от тебя и не ожидала. Но, по крайней мере, я тебя не скидывала с лестницы всякий раз, когда ты начинала плакать и…
— О, смени пластинку, мама.
— Очень вкусный торт, — заметил отец. — Ты его сама делала?
— Нет, — отрезала Анна. — У меня нет на это времени.
— Чем же, интересно знать, ты занимаешься целый день? — усмехнулась мама. — Современный дом, вроде этого, не очень-то часто нужно убирать.
— Но не тогда, когда он тут.
— Он?
— О, догадайся, о ком я. Я ведь не Стивена имела в виду, правда?
— Да, он слишком большой — не ударишь.
— О, Господи. Поверить невозможно. — И она выбежала из комнаты.
Мама выглядела довольной и улыбалась.
— Давай-ка, Сидней. Мы уходим. Только зайду в туалет.
Когда она вышла, отец взглянул на меня.
— Ты не должен ненавидеть свою мать. Она много пережила. Ей нелегко приходилось. Она слишком многого хотела и почти ничего не получила. Мне кажется, она сейчас немного не в себе. Потеряла несколько шариков, бедная старушка. Но она заботится о вас. Просто не знает, как это выразить.
Я взглянул на него в изумлении. Это была самая длинная тирада, которую я слышал из его уст.
— Я не ненавижу ее, — сказал я. — Просто она…
— Ты будешь горевать, когда ее не станет, — подытожил он.
Вечером я пошел повидать Сэма. Мы несколько часов просидели на его постели, разговаривая. Его мать отправилась к очередному любовнику.
— Можешь мне дать свою фотографию? — попросил я.
— Надо поискать. А зачем тебе?
— Хочу носить с собой. Если у меня начнется депрессия, и все будет казаться мрачным, я просто взгляну на твое лицо.
Я дотронулся до его щеки. Почему я так любил его лицо? Почему оно занимало больше места в моей душе, чем все остальные лица? Чем все лица, которые я когда-либо видел?
Сэм нашел фотографию.
— Мне бы надо вернуться домой. — Сказал я. — Ты не против?
— Конечно, против. Но я тебя отпускаю.
Я поцеловал его на прощание.
Квадратная черно-белая фотография. Он стоит в саду. Лето. Снимок в полный рост. Он раздет до пояса. Щурится от солнца, бьющего в глаза. На фотографии видна еще одна тень. Это человек, который делает снимок. Мужской силуэт. Мой Сэм смотрит прямо в камеру, правая рука на поясе, в левой — лейка, ноги расставлены. И он смотрит на меня.
Вернувшись домой, я застал Анну в гостиной.
— Что ты не спишь?
— Пока не забыла — это лежало в почтовом ящике. — Она протянула мне письмо. Ни адреса, ни штемпеля. Просто мое имя. Черный росчерк на гладкой белизне.