1.
Андрей Викторович Перфильев жил в одной квартире со своей тещей. Жизнью это назвать можно было лишь с большой натяжкой. Причем, по большей части "натягивали" самого Андрея. Доставалось и его жене Вере, дочери ответственной квартиросъемщицы Зинаиды Терентьевны Трубниковой.
Эта самая Зинаида Терентьевна, оправдывала свое звучащее как пила в бревне имя на 150%. Каждый Божий день старая тетка распиливала молодых, которые по ее мнению были ленивы и эгоистичны, непочтительны и меркантильны. Особенно сильной горячая обработка становилась в выходные, когда, не умея развлекать себя по другому, спасаясь, от скуки, теща принималась за домашние дела – вазюкала грязной тряпкой по вымытому дочерью накануне до зеркального блеска полу, кряхтя и выкрикивая на каждый взмах: "Крысы помойные! Грязнули! Твари! Лентяи! Спите и видите, как он меня избавиться! ".
Потом приходил черед стирки. Стирала Зинаида руками, несмотря на наличие стиральной машины в доме, очевидно не доверяя свое бесценное шмотье механизму. Хлюпая своим бельем в мыльной, серо – буро – малиновой воде, она продолжала честить почем зря "сраную молодежь". "Выродки! Суки! Твари! Агаисты!" – восклицала она под грохот тазов и хлюпанье воды. Потом, кряхтя, добавляла: – "Чтоб вы подохли! Я вас всех переживу и в крематорий отправлю!".
Под "агаистами" она подразумевала «эгоистов» – что поделаешь, культурный уровень тетки был на уровне плинтуса.
Понятно, что все это был театр одного актера, бессмысленный и беспощадный к себе и другим. Если старухе приходилось делать те же вещи в будний день, то все происходило молча, ввиду отсутствия зрителей.
У Андрея после таких представлений тряслись руки, а у Веры под глазами появлялись тени.
Потом, наломавшись и наоравшись, старуха чинно садилась перекусить, с вожделением, чавкая и отрыгивая, глотала бутерброды с бужениной и красной икрой. Для полноты картины надо добавить, что габариты тещи по горизонтали, грозили сравняться с габаритами по вертикали. Тенденция усугублялась, тем, что дуршлагоштамповочное производство, на котором работала тетка, периодически простаивало, и Зинаида Терентьевна частенько сидела дома, со скуки смотря сериалы, трещала по телефону и пожирала кусками любимую буженину, а еще ведрами грызла семечки, разбрасывая шелуху по полу.
Андрей старался, как можно дольше задерживаться на работе. Глядя на него, Вера также стала устраивать вечерние походы по магазинам с целью ни в коем случае не прийти домой раньше мужа. Тот, кто появлялся в квартире первым, огребал Зинаидиных криков по полной программе. Обычно это был Андрей. Для него тещей злость копилась целый день, и обрушивалась зятю на голову подобно ушату фекалий, заставляя его «обтекать» до поздней ночи.
Разумеется, такое положение дел Андрею не нравилось. Он пробовал убеждать тещу, ругался с ней, даже пару раз побил, благо Вера, которой мамочка давно стала поперек горла из-за своих концертов, была на его стороне. Но все было без толку. Старуха охотно подхватывала тему и долго, нудно, иногда по пол – ночи разорялась: «Поучи меня, сейчас вылетишь». А бить старушку было стремно, да и опасно по причине возможного конфликта с органами правопорядка, защищающих вот таких старых пиявок.
Хороший бланш на Зинаидиной морде мог стоить судебного разбирательства. Кроме того, теща явно страдала мазохизмом и получала удовольствие оттого, что на нее, наконец, обратили внимание.
Андрей даже обратился к психологу, но тот сказал, что это проблема большинства людей, и единственное, что он может посоветовать – это привести тещу на консультацию. А главное – просто терпеть, понимая, что человек старый, нервы расшатаны.
2.
Андрей ушел от специалиста с ощущением полной безысходности. Он доехал на троллейбусе до Ленинского проспекта, свернул на набережную и долго брел у самой воды, разглядывая плывущий по Москве – реке сор, мутную непрозрачную воду, голые ветви деревьев и низкие, тяжелые облака. Кое-где Андрею попадались рыбаки с удочками, пытающиеся выловить из грязной воды мелкую, мутантную рыбешку.
Перфильев выбрал местечко почище, разложил газетку, сел. Вытащил из дипломата пиво, выдернул, как чеку гранаты хвостик банки. Приложился к прохладному, горьковатому напитку, ища забвения. Андрей одолел половину жестянки, поставил емкость у ног, вынул из кармана пачку «Мальборо», выбил сигарету, прикурил и с удовольствием стал глотать горький дым.
Раздался смех. Он выбросил Андрея обратно из мира сосредоточенности на мыслях ни о чем, мира в котором просто таяли клубы дыма, текла река и начинался холодный, весенний дождик. Смеялась молодая, красивая, нетрезвая девушка, пытаясь оторвать свои длинные ноги от асфальта и повиснуть, опираясь на руки своих спутников. Спутники, хорошо одетые, представительные мужчины, чуть постарше Андрея, не слишком горя желанием заниматься силовой поддержкой, всячески мешали девушке, отчего визг, пыхтение и хохот стоял на всю набережную. Девушка вдруг взглянула на Андрея, перестала донимать своих кавалеров и произнесла:
– Господа, по курсу памятник мировой скорби.
Андрей представил, как это должно быть смешно выглядит со стороны: молодой мужчина в кожаном пальто, при «дипломате», грустно сосущий пиво на улице как последний бомж.
– Эовин, не приставай, – шутливо одернул ее спутник, тот, что постарше.
– Нет, ну правда, интересно же, – возразила девушка, и спросила у Андрея делано-томным голосом: – Молодой человек, отчего вы так печальны?
Девушка картинно выставила свою высоко открытую мини-юбкой стройную ножку в обтягивающем мягком сапожке. Перфильев только вздохнул, насупился и отвернулся.
– Молодому человеку не до тебя, – сказал другой ее спутник, окинув Перфильева твердым и цепким взглядом.
– Да нет, пожалуйста, упражняйтесь, – ответил Андрей, тяжело поднимаясь. – Не буду мешать.
– Ну вот, – вздохнула девушка. – Взяли и выгнали человека.
– Выгнала, – поправил ее более молодой мужчина. И, обращаясь к Андрею, сказал: – Сидите, пожалуйста, мы мешать вам не больше не будем.
Он продолжил: – Знаете, у нас тут поминки… Дружок у меня умер… Алик Бухин, большой любитель нетрезвого образа жизни. А выпейте с нами за помин его души.
Эовин вдруг фыркнула от сдерживаемого смеха:
– Ростовцев, вы такие друзья были…Как хрен и уксус…
– И ничего смешного, – строго оборвал ее мужчина, который, как оказалось, носил фамилию Ростовцев. – Когда умирают те, кто долгое время занимал какое-то место в жизни, остается пустота, которая не скоро затягивается. Я сегодня в печали. Выпьем.
– Атас, – сказала Эовин. – Соглашайтесь, иначе он вас заколдует.
Ростовцев достал из кармана плоскую металлическую фляжку с надписью «Гвардия». Второй мужчина выудил несколько металлических стопок из дорогого охотничьего набора. Ростовцев разлил пойло по емкостям.
– Пожалуйста, выпейте с нами, – предложила девушка, протягивая стопку. – Настоящая «Метакса».
– Спасибо, – сказал Перфильев, поколебался, но стопку взял.
Они, не чокаясь, выпили.
– Да будет земля тебе пухом, – подытожил Ростовцев.
– Мы всегда будет вспоминать тебя тихим, недобрым словом, – в тон ему добавила Эовин.
– Анечка, девочка, сдается мне, тебя мало в детстве пороли, – сказал Ростовцев.
– Алексей, ты хочешь заняться моим воспитанием? – игриво спросила девушка.
– Да надо бы.
– Ростовцев, ты мужчина моей мечты. Для тебя все, что хочешь, – сказала Эовин, подставляя губы для поцелуя Алексею.
Тот без церемоний, изображая безумную страсть, поцеловал девушку, наклонив ее, будто танцевал с ней танго.
– Вот ведь справился, – наиграно – сердито произнесла Эовин, пряча свои довольные и хитрые глаза.
– Молодой человек, вы посмотрите, какие поганцы, – с усмешкой прокомментировал второй мужчина. – А меня значит побоку…
– Ну что ты, Рамон, – возразила девушка. – Хочешь я и тебя поцелую?
– Целуй, – засмеялся второй мужчина.
Эовин чмокнула его в щеку.
– Ну вот, – шутливо огорчился тот. – Прошла любовь, завяли помидоры. – Кстати, меняя тему, продолжил он. – Меня зовут Николай, мой коллега Алексей, а вот эта неверная женщина – Анна.
При этом Анна – Эовин сделала шутовской книксен.
– А я Андрей Перфильев, – зачем-то добавил и фамилию Андрей.
Эовин с выражением ужаса на лице покачала головой, произнеся в полголоса: «Ну все. Умрите, мухи».
– И какая же злая судьбина привела вас сюда, в этот промозглый, серый день, Андрей? – поинтересовался Николай.
– Теща, – не стал запираться Перфильев.
Мужчины переглянулись. Николай кивнул головой.
– Достала? – спросил Ростовцев.
– Угу, – бросил Андрей. – До жути. Своего дерьма на работе хватает, а придешь домой, эта крыса пилит.
– А где вы работаете? – подключился Николай.
– Начальник производства в одной полиграфической конторе, – ответил Андрей.
– А крыса? – поинтересовался Ростовцев.
– На каком-то подвально – дыроклепальном заводе. Оператор гидравлического пресса.
– Рамон, – сказала Эовин. – Ты ведь говорил, что все…
– А что не так?
– У нас только все наладилось. Я Алешку из семьи еще не увела. И тебя соблазнить не успела. Дай нам пожить спокойно, – тон был шутливым, но за ним скрывалось настоящее беспокойство.
– Ребята, чего это вы? – вдруг испугался Андрей. – Я пойду, пожалуй, мне пора.
– А теща с тобой живет или отдельно? – спросил Ростовцев.
– Со мной. Вернее я с ней.
– Жалко. А то у меня есть машинка для таких вот теток. Включил, и жертва только успевает темпалгин пачками заглатывать. Полтора штукаря баксов.