— Уэйд? — снова нервно переспросил Питер. Уэйд не ответил. Уэйд улыбнулся, шало и дразняще, глаза его — голубые-голубые, невыносимо голубые глаза — блеснули хитрецой, а в следующее мгновение он опустил голову и жарко подул на дрогнувшие пальцы Питера.
Питера просто размазало по проклятому диванчику — ноги моментально стали ватными, в лицо бросилась кровь, сердце торопливо и зло заплясало по рёбрам.
Уэйд отстранился, как ни в чём не бывало, не замечая, что сотворил секундной близостью губ, обаятельно улыбнулся подошедшей официантке, затараторил, требуя «самый вкусный горячий шоколад, который знал Нью-Йорк, крошка»… всё то время, пока он болтал, Питер безуспешно пытался взять себя в руки.
Какая мелочь! Подумаешь — Уэйд не сделал ничего такого, Уэйд просто… помог. Да, помог. По-дружески. Друзья так поступают, правда?
Кого ты обманываешь, Питер Паркер.
Друзья так не делают. И у друзей на такое не встаёт.
— Пити! — окликнули его откуда-то издалека, и пришлось вынырнуть из сладкого, стыдного, мучительного марева мыслей. Уэйд улыбался. Сидел на диванчике напротив и улыбался. — Ты будешь что-нибудь сладкое? Бетти говорит, здесь потрясающие эклеры!
Бетти, которая, очевидно, пыталась флиртовать с Уэйдом, несколько раздражённо поджала губы. Питеру дыхание перехватило от неуместной и глупой ревности; едва справившись с собой, он выдавил:
— Нет, ничего.
— Два ванильных эклера для малыша! — решил Уэйд и снова улыбнулся; на щеках его заплясали ямочки. Бетти растерянно вздрогнула и тут же ретировалась, нервно стуча каблучками. Питер знал, что нельзя быть таким злорадным, и знал, что Уэйд не отдавал себе отчёта в сказанном, но дурацкая радость всё равно лизнула шершавым языком щёку.
Бетти, наверное, решила, что они парочка.
И Питер не собирался её разубеждать.
— Так вот, Уэйд, — продолжил он позже, поглаживая пузатый бок кружки с восхитительным пряным шоколадом, — что касается операции…
Уэйд подавился эклером.
— Давай поговорим о чём-нибудь другом, малыш, — пробормотал он, вытирая рот от заварного крема (больше всего на свете Питеру хотелось слизнуть этот крем с уголка чужих губ). — Например, о…
— Например, о том, что ты прекратишь ребячиться и поедешь на операцию, — недовольно ответил Питер, усиленно пялясь ему в переносицу. — Она поможет. Точно. Вот увидишь.
Секунду Уэйд выглядел так, будто хотел возразить. Будто в нём боролись два чувства. Но он ничего не сказал. Только кивнул и яростно откусил добрую половину эклера.
Было ли это и вправду, или неверие вперемешку с отчаянием лишь почудилось Питеру в блеске чужих глаз, он не знал.
***
— Мистер Паркер! — гневный окрик учителя вырвал его из дрёмы, и Питер растерянно вскинул голову; где-то позади гаденько захихикал ублюдок Флэш, пока ещё державшийся в отдалении, но не упускавший случая позубоскалить. Математик навис над Питером угрожающей тенью; спать на его уроках было смерти подобно…
— Может быть, выйдете к доске и решите задачу, объяснение которой проспали? — шевельнулись бескровные губы.
Питер украдкой вздохнул, поскрёб затылок и потащился к доске.
Спустя пять минут математик недовольно поджал губы и прищурился, дотошно вглядываясь в нестройные цифры. Почерк у Питера был отвратительным, этого у него было не отнять, но даже придирчивый мистер Харрис не нашёл в решении помарок.
— Вам очень повезло, мистер Паркер, — процедил он напоследок и властным жестом отпустил Питера обратно. А потом повернулся к примолкшему классу. — Как видите, только исключительный ум может стать для вас оправданием безделью на моём уроке…
Питер против собственной воли улыбнулся, и суровый мистер Харрис снисходительно приподнял уголки губ в ответ.
— А чему ты удивляешься? — уже позже пожал плечами Уэйд, лениво жующий жвачку. — Вся школа знает, что ты грёбаный вундеркинд, Пити. Тебе всё простили бы. Даже если бы ты сплясал перед директором лезгинку без штанов.
— Думаю, после этого мне бы точно не светила научная стипендия, — хихикнул Питер, легко ущипнув Уэйда за бедро, и зевнул. — Эй, большой парень, как насчёт того, чтобы завалиться ко мне с ночёвкой?
Уэйд весь подобрался.
— Я заинтересован. И чем же мы будем заниматься? Диким разнузданным сексом?
Питер закатил глаза. На секунду — только на секунду, большего он себе не позволил — всё в нём захотело ответить: да, чёрт тебя побери, да.
— Ну, вообще я собирался нагнуть тебя в Ассасинах, — ответил он нарочито безмятежно, успокаивая сбившееся с ритма сердце. — Но, если ты хочешь обозвать это так…
— Кто кого ещё нагнёт! — предсказуемо возмутился Уэйд, поджимая губы.
Питер поцеловал бы этот капризный рот.
— Мне пора, — с сожалением вперемешку с облегчением выдавил он, кинув взгляд на часы. — Урок вот-вот начнётся. Тебе тоже стоило бы поторопиться.
— У меня сейчас тренировка, — лениво отозвался Уэйд, вопреки собственным словам поднимаясь с подоконника вместе с Питером. — Последняя перед… ну, знаешь, матчем. Ты же помнишь?
Он часто спрашивал о таких, по мнению Питера, очевидных вещах. Будто Питер вообще мог забыть, что через несколько дней у Уэйда матч. Решающий матч, от которого зависело, пройдёт их команда в финал или нет.
— Разумеется, — сказал Питер почти насмешливо. — По всей школе развешаны транспаранты, нам то и дело впаривают что-то о том, что мы должны «гордиться своими футболистами». У меня просто не было шанса не помнить об этом, знаешь ли.
Уэйд замер, как вкопанный. И поймал Питера за руку. Питер вздрогнул, поднял голову, удивлённый остановкой, с невольным беспокойством позвал:
— Уэйд?
Больше всего боясь услышать, что Уэйду плохо.
Но Уэйд не выглядел так, будто у него болела голова или его тошнило; он только хмурился, и глаза у него были непривычно тёмные.
— Это проблема? — спросил он негромко. — Ну, то, что тебе приходится…
О, господи.
Питер едва не рассмеялся. Но прикусил язык, увидев неожиданно серьёзное выражение чужого лица, и со вздохом покачал головой.
— Нет. Нет, конечно, как тебе вообще это в голову пришло. Я… — он помедлил. В огромном шумном коридоре было слишком много лишних ушей, но Питер всё равно выдохнул:
— Я горжусь тобой.
Улыбка Уэйда могла бы осветить целый кабинет.
Прошедший мимо Флэш больно толкнул Питера плечом и бросил, не глядя на них:
— Милуйтесь наедине, голубки.
И буркнул себе под нос так тихо, что, наверное, это расслышал один Питер:
— Пидоры.
Питер знал — не будь здесь Уэйда, который с лёгкостью мог накостылять Томпсону, и столь, в сущности, невинной формулировкой Флэш бы не ограничился. Стало гадко, кончик языка обожгло кислым; Уэйд всё ещё был здесь, с ним, но теперь Питеру стало почти дурно от их близости, от чужих пальцев на его запястье.
Как будто… как будто то, что он чувствовал к Уэйду, было очевидно для всех, кроме самого Уилсона, и теперь каждый стремился изувечить, исчернить это робкое чувство.
— Не обращай на него внимания, — мягко сказал Уэйд, поглаживая запястье Питера, но глаза у него были прищурены: верный признак того, что на сегодняшней тренировке Томпсона ждал серьёзный разговор.
Ну вот.
Всё из-за него.
— Дурак, — сказал Питер тихо.
— Дурак, — сказал он снова, два часа спустя, обрабатывая небольшую, но жутко кровоточащую ссадину у Уэйда над бровью. Руки дрожали. Он вообще-то привык к чему-то подобному, Уэйд любил почесать кулаками (одному богу известно, как это ещё не дошло до директора), и Питеру часто приходилось дезинфицировать его боевые ранения, но сегодня…
Он не мог перестать думать, что виноват в этом.
— Зачем ты к нему полез? — спросил он устало и сжал чужое плечо, удерживая взбрыкнувшего Уэйда на месте. — Да сиди же ты, пустая голова! Я ещё не закончил.
— Мудаков нужно ставить на место, — с неожиданной злобой ответил Уэйд. И поморщился, когда Питер прошёлся ваткой по его разбитой губе. — Думаешь, ему не досталось? Уверен, Томпсон ещё не скоро сможет подрочить.
— О, господи! — Питер не знал, рассмеяться ему или расплакаться. — Ты ему что, сломал руку?
— Вывихнул, — безмятежно отозвался Уэйд. Питер вспыхнул, как спичка, сжал его подбородок, резче, чем следовало, надавив ваткой на ранку, поджал губы. Процедил:
— Ты хоть понимаешь, что будет, если дело дойдёт до директора? Уэйд, тебя могут исключить!
— Не переживай, — Уэйд тронул языком только обработанную ранку. — Томпсон не пойдёт докладывать старому кроту. Его, знаешь ли, тоже по головке не погладят за драку. Тем более накануне матча. Сплочённость команды, вся хер… ауч!
— Следи за языком, — мягко ответил Питер. — И хватит поскуливать, большой парень, я всего лишь обеззараживаю ссадину.
— А подуть? — в глазах Уэйда заплясали смешинки. Питер тяжело вздохнул, смиряясь, и подул на его подбородок.
Ему почти удалось проигнорировать щекотку в животе.
***
— Всё хорошо, — хрипло произнёс Уэйд, не оглядываясь. Питер, застывший на пороге туалета, стиснул лямку рюкзака с такой силой, будто это могло спасти его от этой картины.
— Уэйд… — хрипло прошептал он, делая шаг вперёд.
— Нет, не подходи!
Ещё полчаса назад всё было хорошо. Настолько, насколько вообще могло быть: они сидели на испанском, перешучиваясь и болтая, изредка Питер отвечал на вопросы учителя (Уэйд при этом такие рожи строил, что не рассмеяться было довольно сложно), но больше, конечно, отвлекался. Уэйд вообще… умел отвлекать. От всего на свете. Они играли в морской бой, и в ожесточённом сражении Питер одержал нелёгкую победу. Уэйд ещё проворчал тогда:
— Хренов ты маленький умник.
Всё было хорошо, хо-ро-шо. Да, Уэйд был бледен, да, изредка он морщился, как от сильной боли, но… стыдно признать — Питер расслабился. Непозволительно расслабился. Так привык к этим симптомам, что не подумал: иногда за ними может стоять что-то по-настоящему серьёзное.
Уэйд не сказал ему. Уэйд просто умчался на перемене, оставив Питера одного, и Питеру банально… посчастливилось — или не, как посмотреть — застать его в туалете.
Склонившегося над раковиной. Бледного до синевы, с выступившей на висках испариной.
Питер был хреновым маленьким умником.
Питеру не нужно было объяснений.
— Уэйд, — повторил он почему-то ломко, делая ещё один шаг вперёд. Уэйд дёрнулся, как огромный неповоротливый зверь, убегающий от охотников, но Питер успел раньше; сжал его плечо в молчаливой поддержке (сердце колотилось больно и нервно, наверное, даже Уэйд слышал этот суматошный рваный стук), хрипло прошептал:
— Ты выпил таблетки?
— Таблетки… — Уэйд зло усмехнулся. И отстранился. В зеркало на себя он старался не смотреть, как и на Питера: выпрямился и уставился на собственные кроссовки. — Если бы эти сраные таблетки помогали. Хоть немного, Пити.
— Ты… — Питер не нашёл слов.
Чего стоили его хвалёные мозги, если он даже не мог помочь другу? Если он не мог помочь Уэйду?
Во рту стало горько, словно это его вырвало.
Операция, сказал он самому себе, операция. Вот что поможет. Совсем скоро. Пара дней. И это… и это закончится. Должно закончиться.
Верилось с трудом.
— Питер, — устало произнёс Уэйд, — уйди, пожалуйста. Дай мне хотя бы пятнадцать минут, и всё будет в норме. Я просто…
По его лицу пробежалась волна сдерживаемого страдания.
Питеру стало плохо.
— Уэйд… — повторил он снова, как заведённый, протянул руку… Уэйд отшатнулся. Покачал головой.
— Питер, прошу.
Питер открыл было рот. Он так много мог высказать: и о том, что Уэйду стоит отпроситься с занятий; и о том, что он мог бы проводить его; и о том, что, господи, Уэйд не должен был закрываться от него, не сейчас, не так…
Питер только кивнул.
Уэйд пришёл к нему через двадцать минут. Всё ещё бледный, но почти пришедший в себя — или, по крайней мере, успешно создающий видимость этого. Упал рядом на скамью в школьном дворе, вдохнул всей грудью свежий морозный воздух. Ничего не сказал.
Питеру было горько.
Уэйд молчал.
— Это… — Питер не удержался, заговорил первым, хотя и знал, что Уэйд не будет рад его расспросам. — Часто с тобой?
Уэйд неопределённо пожал плечами.
— В последнее время. Ничего страшного. Ты же сам говорил, что мне стоит похудеть, — полушутливо сказал он.
Питер вздрогнул, как от сильной боли, и обнял себя за плечи.
— Когда всё это закончится, — вышло тихо, резиновые губы едва шевелились, — я лично куплю тебе пожизненный запас шоколада. И даже если ты перестанешь пролезать в дверной проём… даже если…
— Пит, — в голосе Уэйда послышалось удивление напополам с чем-то неясным, мягким и тёплым, как шарф, а потом он коснулся его колена. И улыбнулся: очень по-уэйдовски, лукаво и ласково. — Я запомнил. Надеюсь, когда я снова стану крутым парнем, ты не заберёшь свои слова обратно.
— Ты и так крутой парень, — ответил Питер, невольно заражаясь его улыбкой. — Самый крутой на свете.
И хотя в этих словах не было ничего особенного, Уэйд засиял, как огромная лампочка.
Питер готов был сморозить любую чушь ради этого.
***
— Какого чёрта ты творишь? — это было первым, что сказал Уэйд, когда Питер поднял трубку. Питер, в этот самый момент сражающийся с грязной посудой и вынужденный зажимать телефон между плечом и щекой, удивлённо что-то промычал; тарелка едва не выскользнула из рук, пришлось выключить воду и, наскоро обтерев ладони полотенцем, опереться бедром на стол. Уэйд тем временем бушевал.
— Почему я узнаю, что ты отказался от участия в чёртовой конференции?
О.
Так вот оно что.
Питер тихо вздохнул и прикрыл глаза.
— Уэйд, — начал он было мягко, но Уэйд, не слушая, перебил и гневно рявкнул в трубку:
— Я не идиот, Питер! И, естественно, первым делом я уточнил, когда именно пройдёт конференция! И угадай, что я обнаружил?
— М-м… что ты умеешь считать? — предположил Питер, нервно кусая губы. Уэйд на том конце провода хрипло невесело рассмеялся.
— Ты грёбаный идиот, Питер Паркер. Ты не… даже не вздумай. Ты поедешь на свою дурацкую конференцию и выступишь со своим дурацким докладом!
Питер закрыл глаза, сражаясь с невесть откуда взявшейся злостью.
И ответил почти ровно:
— Нет.
— Нет? — тон у Уэйда стал очень опасным. Питеру стало не по себе. Он не знал, чем были вызваны разбежавшиеся по спине и предплечьям мурашки: этим угрожающим тоном или звуками глубокого, мягкого голоса Уэйда. — Питер, ты просто…
— Уэйд, — перебил он решительно, стискивая тонкий бок телефона. — Заткнись и хотя бы раз в жизни дай мне самому решить, что для меня важнее.
По ту сторону замолкли.
После продолжительного молчания Уэйд как-то потерянно выдохнул:
— Но она же… она же так нужна тебе. Научная стипендия…
— Это не первая и не последняя конференция в моей жизни, — сказал Питер, невольно улыбнувшись. А ты у меня один. — И, к тому же, я договорился с руководителем, он не против, чтобы я прислал работу в электронном формате и участвовал заочно, и…
— Ну ты и жук! — восхищённо протянул Уэйд.
Питер расхохотался.
В груди почему-то было тепло-тепло и очень легко. Он так соскучился.
— Просто прекрати вести себя как упрямый мудак, — сказал с невольной нежностью, поглаживая телефон пальцами. — Я не могу позволить тебе проходить через всё это одному.
— Знаешь, — очень серьёзно сказал Уэйд, — если бы ты был рядом, клянусь, я бы расцеловал тебя.
Сердце Питера больно сжалось.
— Прибереги свои восторги для теста по химии, — сказал он хрипло, борясь с горько-сладким комом в горле. — Потому что, если ты забыл, он уже завтра, и даже смерть не станет оправданием, если ты его завалишь.
— А говорил, что будешь любить меня любым! — возмущённо отозвался Уэйд. — Даже с F!
Питер облизнул пересохшие губы.
— Я могу пережить, если ты покроешься бородавками или отрастишь гриву, как у байкера, — весело сказал он, — но только не F по химии.
— Это жестоко!