Он был тугим. Тело, конечно, принадлежало Броку, но дело было в том, что Роджерс, похоже, не умел не напрягаться там, где не нужно, и сжимался на пальцах так, что они немели.
— Не жадничай, детка, — Брок вытянулся рядом и говорил Роджерсу прямо в ухо. — Я знаю, как сделать тебе хорошо. Просто не зажимайся и не нервничай. Все свои. Вон, даже твой перемороженный кусок мяса потеплел.
Роджерс толкнулся бедрами, насаживаясь на пальцы, и застонал. Брок любовался им. Непривычным темным румянцем на щеках, пробивающейся щетиной, прикрытыми от смущения глазами. Он смотрел на так неподходящее Роджерсу тело, но видел только его — жадного и вместе с тем смущенного, открытого и все равно зажатого.
Брок был сейчас даже рад, что все так случилось — глядишь, найдется решение их проблемы, а кэп уже втянется. Подсядет на удовольствие от ебли, как все нормальные люди.
А может — если совсем повезет — он подсядет на Брока. Уж он-то постарается.
Роджерс трахал себя пальцами Брока, неглубоко и часто насаживась на них, пряча лицо в подушке и ею же глуша стоны.
— Не выйдет, — почти отчаянно сказал он, открыв глаза. — Сделай что-то. Так я и сам могу.
Вот сейчас Брок его узнавал: требовать, даже когда ситуация совсем не располагает, — это про Роджерса.
— На что конкретно ты согласен? Дашь мне себя трахнуть?
— Технически, — ухмыльнулся Роджерс, — это я тебя трахну.
— Не скажи, — Брок, конечно, офигел от такой наглости, но решил, что с его небогатой мимикой вполне можно это скрыть. — Мы оба будем знать, что к чему, верно?
— Ну если мы все выяснили, может ты уже…
Брок уткнул его обратно в подушку и сделал вид, что не расслышал скептического фырканья — он собирался заставить его выть от желания кончить.
И он заставил: трахал пальцами, растягивая под себя, стараясь не задевать наверняка уже чувствительную простату, только вход.
— Черт, — процедил Роджерс сквозь зубы, — черт бы тебя…
О да, он был на грани.
— Скажи это.
— Иди ты.
— Скажи, детка, и я дам тебе то, чего ты хочешь.
— Трахни меня. Но потом я тебе…
— О да, это работает в обе стороны.
Боже, это было возможно только с закрытыми глазами. Гиперчувствительность тела, доставшегося Броку, чуть поутихла, но ровно до того момента, как он коснулся крупной головкой чуть припухших мышц собственной задницы. Это было дохрена странно: знать, как это ощущается оттуда, снизу, и в то же время предвкушать, как он натянет Роджерса.
Он долго дразнил его, толкаясь у самого входа, раздвигая тугие мышцы одной головкой, и снова выходя, а Роджерс загнанно, хрипло выдыхал под ним, но упрямо не тянулся даже подрочить, только стонал и периодически хватал Брока за задницу, пытаясь поторопить.
Ха, не на того напал! Брок натянул его ровно за мгновение до того, как тот озверел окончательно, и сразу взял хороший темп. Роджерс податливо гнулся под ним, подмахивая с такой страстностью, что пожалуй суперсолдатские сила и выдержка оказались как никогда кстати.
— Да-да-да, — выдыхал Роджерс пересохшими губами и тянулся за поцелуем, трахал рот Брока языком, сжимаясь на члене, будто там ему было самое место.
Словно они не от безысходности и любопытства оказались в одной койке. Господи, да у него искры из глаз посыпались, когда Роджерс, прикусив его губу, принялся дрочить себе — быстро, жестко, жадно сжимая в себе.
— Блядь, — прохрипел Брок, кончая глубоко внутри замершего от наслаждения Роджерса, ошалело прислушивающегося к себе.
— Это было… — произнес Роджерс и рухнул на постель. — Черт, это хорошо. Это охуенно. Это всегда так?
— Знаешь, я тоже обделенным себя не чувствую. А еще жрать хочу.
— На временном всплеске чувствительности еда не должна быть настолько безвкусной, — признался Роджерс, вытирая мокрые от спермы бедра. Вид у него был довольный.
— То есть чтобы жрать нормально, тебе все время нужно трахаться?
Роджерс застыл на мгновение, будто такая мысль даже не приходила ему в голову, а потом фыркнул.
— Боюсь, тогда мне придется заниматься только этим. Что, как понимаешь, невозможно. Там есть еще пицца? Эй!
Брок не собирался просрать возможность вкусно — и безнаказанно! — сожрать пару тысяч чертовых калорий, поэтому у Роджерса не было ни единого шанса на оставшуюся с ужина пиццу.
— Кто первый встал — того и тапки, — уже из коридора озвучил Брок и понесся вниз, перепрыгивая сразу через половину ступенек лестницы.
— Оставь мне! — заорал Роджерс и, кажется, упал с кровати. — Рамлоу, не будь говном!
— Ха, — коробка уже была у него в руках, — вымыть бы тебе рот с мылом! Боже, какая вкуснота! Роджерс, надо драть тебя чаще! Если бы я мог жрать только после ебли, я бы из койки не вылезал!
— В жизни есть вещи важнее, — неубедительно заявил голый встрепанный Роджерс, пытаясь отнять у него оставшиеся три куска вкуснейшей (хоть и уже остывшей) пиццы.
— Неа, сладенькая булочка, я выше, — Брок поднял коробку над головой и тут же полетел на пол — Роджерс умел играть нечестно. И делать подсечки тоже. — Не ешь с пола!
— Быстро поднятое упавшим не считается, — с набитым ртом сообщил Роджерс и ухмыльнулся до того нагло, что тут же захотелось дать ему по зубам.
***
До понедельника Брок, кажется, влюбился. Без металлической чешуи Капитана Стив был удивительно юным, каким-то неиспорченным (несмотря на то, что в постели быстро перестал смущаться и так плотно взял Брока в оборот, что все выходные он ел как человек, а не как грешник, наказанный за чревоугодие) и созвучным Броку в чем-то главном.
Не то чтобы Брок когда-то искал в ком-то эту созвучность, впрочем, но стоило присмотреться к Стиву и стало понятно: вот она. Та неидеальная, но приятная во всех отношениях совместимость, когда человек, с которым приходится проводить двадцать четыре часа в сутки, не раздражает. Даже когда делает не то и не так, как тебе хочется — это, скорее, забавляет.
Ему не приходилось ломать себя, подстраиваться и наступать своей песне на горло. Конечно, они оба были еще теми подарками судьбы, но отчего-то чужие изъяны не действовали на нервы, а будто дополняли его собственные несовершенства.
А еще они оба оказались повернутыми на спорте. Брок тренировался почти каждый день по специальной программе, чередуя силовые, кардио и единоборства, и Стив с удовольствием согласился позаботиться об одолженном ему теле так, как хотел Брок. В обмен на ответную услугу.
Что ж, поднимать на грифе почти тонну Броку понравилось. Он был уверен, что в тренажерке Роджерса специальный пол — он не провалился по колено, вытолкнув в приседе шесть своих обычных норм. К этому легко было привыкнуть, и Роджерс первое время испытующе смотрел на него, будто ожидал, что Брок понесется пить кровь окрестных младенцев и есть котят живьем. Можно было быть уверенным: если у Брока вдруг сорвет крышу от вседозволенности, Роджерс найдет способ его остановить.
Эта его несгибаемость — понял вдруг Брок — не зависела от физической формы. Роджерс был таким изначально, немногочисленные хроники не врали. Сделайся он хоть пятифутовым доходягой, весящим как котенок, его бы не заломало вырубить Брока куском арматуры в случае чего.
В этом был он весь. Его кредо могло звучать как “Любой ценой”. Отлично бы ему подошло.
А еще Роджерс был засранцем. И троллем. Засранцем все-таки в большей степени, чем можно было ожидать, глядя в его честные глаза. Он ловко мухлевал в карты, грязно играл, когда действительно считал, что результат того стоит, но в то же время был болезненно порядочным в важных мелочах. Сочувствующим, совестливым даже. Но далеко не во всем.
И Брок, кажется, вляпался. Понял это, когда, проснувшись, выплюнул отросший темный вихор, который Роджерс грозился, но так и не отрезал, и осознал, что не только спокойно проспал всю ночь, нежно прижимая к себе во сне другого мужика, но и утром не испытывает ни малейшего желания смыться, забыв, как он выглядит.
Ну и забыть было бы проблематично: свою рожу он почти сорок лет видел в зеркале каждый день. Но проза была в том, что не хотелось. Вообще.
— Эй, — не открывая глаз, произнес Роджерс. — Судя по ноющему колену, все осталось по-прежнему, а потому я хочу на завтрак тот твой омлет с зеленью.
— Офигеть, — уже начиная возмущаться, Брок понял, что безбожно фальшивит — возмущения не наскребалось даже на то, чтобы столкнуть этого наглеца с кровати. — Я каждое утро, что ли, готовить буду?
— Сколько калорий в тех восхитительных сосисках, которые мы вчера купили на распродаже? — Роджерс приоткрыл один глаз и вздернул бровь.
Шантажист.
— В тех, которые ты пронес контрабандой и кинул прямо на ленту перед кассиром в надежде, что я не стану поднимать скандал?
— Получилось же.
— Я Капитан Америка, мелкий жулик.
— А вот сейчас обидно было, — хмыкнул Роджерс. — За, так сказать, масштаб. Омлет с зеленью, — напомнил он. — И я, так и быть, сделаю так, чтобы ты почувствовал вкус тех сосисок. Каждый его оттенок.
И он сделал. Господи, как же охуенно он сосал. За его рот Брок готов был готовить чертов омлет хоть каждое утро всю оставшуюся жизнь.
А вот это уже было интересно. Но тут Роджерс скользнул под одеяло, разгоняя кровь в чертовом ледяном гробу, в котором оказался заточен Брок, и все, что не касалось его охуенного рта, стало неважным.
***
— Я не надену твой чертов костюм, — Брок собирался настаивать хоть до вечера и похрен, что они опоздают на базу. — Я не чертов Капитан Америка, вне зависимости от того, как выгляжу. Мы договаривались.
— Ладно, — Роджерс сжал пальцами переносицу и сделал серию глубоких вдохов-выдохов, успокаиваясь. Его внутреннее спокойствие то и дело перебивалось высоким гормональным фоном тела, которое ему досталось. — Я поищу обычную форму агента. У меня где-то была.
— Сделай милость.
— Но щит ты возьмешь. Надо отработать броски. Мало ли что.
И это они тоже обсуждали, поэтому Брок кивнул. Сам Роджерс отлично смотрелся в его форме, но теперь Брок бы никогда его с собой не перепутал, даже если бы потерял память. Даже на видео.
Форма нашлась. Брок потратил драгоценные пятнадцать минут, чтобы разгладить загибы — та была новой. Роджерс стоически ждал, хотя мог умотать на своем байке еще полчаса назад.
— По расписанию, — сурово напомнил Роджерс, прикладывая палец к считывателю и позволяя сканеру считать рисунок сетчатки. Брок прямо диву давался, как тот умел переключать режимы с “жру ворованную пиццу с пола” на “я Капитан Америка, все под контролем”.
— Ага, — отозвался Брок, гадая, что будет, если его сейчас поцеловать на глазах у не готовой к такому общественности. — В обед срежемся у кафетерия. И не тяни в рот что попало.
Роджерс сурово кивнул, будто не оценил двусмысленности, и направился к лифту для высшего командного состава. Брок потащился в зал — начинать рабочую неделю с тряски нажранным за выходные было традицией Страйка. Он не собирался от нее отказываться только потому, что теперь это нажранное ему нужно было удержать, а не стрясти.
— Так, блядь! — гаркнул он, едва переступив порог. Бойцы, охренев, моментально повскакивали со своих мест и, выстроившись в шеренгу, вытянулись по стойке “смирно”. — Кто не успел принять удобную позу, ослабить ремень или отрегулировать кобуру — ваши проблемы. Потому что сегодня бежим в моем новом темпе. Кто доживет до финиша — уйдет на ланч на полчаса раньше.
— К-командир? — недоверчиво протянул Роллинз, знавший его лучше остальных и хорошо соображавший.
— Бинго, — похвалил Брок. — Погнали, девочки.
— Вы слышали треск? — драматическим шепотом произнесла Мэй. — Это порвало мой шаблон.
— Двигаем!
И они двинули.
Что ж, Брок вынужден был признать, что Роджерс — читер, каких мало. При наличии в организме сыворотки все эти марш-броски для него — как для самого Брока пешая прогулка по парку в хорошую погоду. Он даже не запыхался, хотя держал максимально возможный для остальных бойцов темп. Даже неинтересно стало.
— Роллинз, Таузиг, Латталь и Андерсон — свободны до часа. Для остальных шоу продолжается.
Брок хотел свое тело назад — тогда и уважение казалось заслуженным, и ощущения от марш-броска были другими. Но пока было вот так — и ничего не попишешь.
***
Роджерса он пошел искать минут за пять до начала ланча. Ничего глобально серьезного с тем случиться не могло — Броку бы уже сообщили, — но вот его отсутствие в личном кабинете, хотя Фьюри клялся, что не будет пока никаких интервью и общественных выступлений, наводило на мысли о том, что не планированием единым его нагрузили.
— Ну же, Рамлоу, не тупи, — Брок бы не разобрал этот нервный шепот и не узнал бы его обладательницу, если бы не суперслух Роджерса. Он еще успел подумать о том, сколько на самом деле тому известно при таком-то оснащении, и, зайдя за угол, увидел.
Брок не любил Кетти Бэлл. При все своей красоте, отзывчивости в койке и легком, смешливом характере у нее было два существенных недостатка: блядская натура и муж — директор одного из департаментов ФБР. Брок имел глупость разок покувыркаться с ней до того, как узнал про мужа-рогоносца настолько высокого полета, и все дальнейшие попытки трахнуться пресекал.
— Мэм? — произнес Роджерс недостаточно строго на взгляд Брока. — Вам помочь?
— Да, Рамлоу, у меня большая проблема. Очень большая, так что не упрямься. За время ланча ты успеешь ее решить раза три.
Роджерс был озадачен — его подчиненные явно нечасто хватали его за всякое и тащили в ближайший пустующий конференц-зал, чтобы трахнуть.
Пора было вмешаться.
— Рамлоу? — со всем доступным ему осуждением и стараясь не заржать произнес Брок. — Что здесь происходит? Мэм? Какие-то проблемы? Нарушение субординации? Харрасмент?
При слове “харрасмент” лицо Роджерса приобрело невероятное выражение: возмущение, удивление и осенившая догадка относительно того, какие именно проблемы собиралась решать с его помощью Кетти Бэлл, проскочили одно за другим. Не ржать становилось все сложнее.
— Нет, сэр, — взяв себя в руки, довольно нагло отозвался Роджерс. — Мисс, может, Капитан вам поможет? — тоном засранца, отлично знакомым Броку, невинно предложил он. Брок мысленно пообещал это ему припомнить.
— Миссис, — надменно поправила его Кетти и одернула юбку, задравшуюся, видимо, в пылу погони. — Все в порядке, капитан Роджерс. Я могу идти?
— Идите. А вас, Рамлоу, я попрошу остаться.
— Есть, сэр, — отозвался Роджерс, но, дождавшись пока Кетти Бэлл удалится, ухмыльнулся.
— Задираешь юбки сослуживцев?
— Сослуживиц. Но сослуживцы предпочтительнее. Есть идем?
Роджерс оглядел его с ног до головы, и Брока от этого взгляда окатило предвкушением.
— А ты как, в состоянии съесть положенные тысячи калорий?
— Хочешь мне аппетит разогнать?
— Ну у меня только что хм… свидание сорвалось. Должен же я компенсировать подручными средствами.
Броку давно пора было перестать поражаться его наглости, но пока никак не выходило: на службе и дома это были два разных человека.
Ланч они в результате чуть не пропустили — Роджерс, ничего не делая наполовину, слишком увлекся отладкой чувствительности собственной ледяной туши, и в кафетерий пришлось почти бежать.
Брок слишком увяз в этом. Оказалось, что к совместным пробуждениям и комфортному в быту Роджерсу просто привыкнуть. И завтракать, никуда не торопясь, потому что от дома Роджерса до базы пятнадцать минут на машине, и возвращаться вместе. И вечерами пытаться подпоить Роджерса вином, и говорить, говорить с ним, наблюдая, как блестят его глаза, и представлять, что каждый вдруг оказался в своем теле, но это ничего не изменило.
Брока осенило вдруг — он и не хочет ничего менять. Не видит ничего плохого в том, чтобы его по-прежнему воспринимали с Роджерсом одним куском те, кто был в курсе и сплетничали об их скоропалительном романе, и те, кто все еще нет.
Брок научился есть как не в себя и бережно обращаться с хрупкими окружающими, метать щит так, что тот глубоко врезался в стену, фотографироваться с роджеровским выражением лица и говорить женщинам “мэм”. Он даже почти перестал резать пальцы и ломать вещи, но хуже всего было то, что он теперь знал, как это все может быть, он жил в этом, увидел другого человека с изнанки, оказавшейся неожиданно яркой и забавной, обнаружил там чувство юмора, своеобразный взгляд на жизнь, странные увлечения — много всего. И понятия не имел, как теперь жить, тогда, после, когда все вернется на круги своя.