Брок. Боль и кровь.
День был странный, миссия тоже, вроде прошло все успешно, только Зимний был какой-то дерганный, не в меру злой и агрессивный, но Брок все равно поворачивался к нему спиной, уверенный, что это просто последствия долгого периода без крио. Актива не замораживали уже третью неделю, потому что Гидра развернула полномасштабные военные действия с тяжелой артиллерией. Зимнего даже не обнуляли, некогда было ждать, когда его расплавленные мозги восстановятся до приемлемого уровня функционирования. Времени хватало только на то, чтобы поспать, пожрать и перебрать амуницию. И снова в бой. Но, похоже, этот марафон подходил к концу, и Брок уже собирался спокойно выдохнуть, привести Зимнего в порядок и сдать это супероружие на длительное хранение в его морозилку.
Нет, Брок любил работать с Зимним, тот четко выполнял приказы, да и сам очень четко и толково ставил задачи, когда ему доверяли командовать операцией. А такое бывало, надо сказать, частенько. Вот его и не обнуляли, чтобы не поплыл, и не замораживали, потому что был нужен. Хотя Брок шевелящимися на загривке волосами чувствовал, что зря. Что пора Зимнему баиньки.
Брок был заебан этими двумя с лишним неделями постоянных боев просто вусмерть. Хотелось взять хоть один выходной, чтобы поспать не на неудобной шконке на базе, а дома в уютной кровати под легким одеялом, а не тем, что тут было вместо покрывала. А еще хотелось вымыться и выпить. Просто до одури хотелось залечь в горячую ванну с бутылкой виски и лежать так, предаваясь мечтаниям о вечном.
А еще Зимний страшно глючил, это бесило и, признаться, пугало, потому что никто, даже техники, не представляли себе, что может вступить в его отмороженную башку. Вдруг возьмет и перестреляет весь отряд.
Брок устал от всего этого балагана, хотел в отпуск и просто забиться куда-нибудь, чтобы его не трогали часов тридцать шесть. А лучше сорок восемь. А потом можно и глючащего Зимнего, и войну, и вообще все по новой, но хотелось двое суток тишины.
Они шли по коридорам базы приводить супероружие Гидры в надлежащий вид перед сдачей на хранение, когда Зимний схватил Брока за плечо, рванув в сторону и втолкнул в какой-то пустой кабинет, опрокинув на стол. Брок проехался по столешнице, срывая какие-то папки и бумаги на пол.
— Охуел вообще, — резко вскочил он, но Зимний уже приготовился к тому, что ему окажут сопротивление. Он низко гортанно рычал, встав в защитную стойку, а Брок совершенно не понимал, что происходит. — Отставить, Актив.
Брок достал из кобуры шокер, понимая, что врукопашную он Зимнего никак не уделает, но делать что-то было надо. Тот чего-то ждал, похоже, сопротивления, но Брок снова попытался воззвать к здравому смыслу, успев пожалеть, что давно Активу мозги не поджаривали.
— Отставить! — еще раз повторил он. — Успокойся, черти тебя дери!
И еле успел отпрыгнуть, потому что Зимний кинулся на него, пытаясь схватить. То, что не убить, Брока очень радовало, потому что тот мог раскатать его тонким слоем по полу этого пустующего кабинета, даже левую руку не используя. Но Зимний хотел чего-то другого, только рычал, пытаясь поймать Брока, а тот уворачивался, пытаясь долбануть шокером, хотя и предполагал, что это только распалит не в меру буйного Зимнего. Они кружили по кабинету, уже изрядно сдвинув в нем всю имевшуюся мебель, когда Зимний легко выбил шокер из рук Брока, схватил его за руку и прижал к себе, грубо впиваясь зубами в шею так, что выступила кровь, и стал наливаться синяк. Брок резко ударил, длинно выматерившись, вырываясь из железной хватки Зимнего, и тот выпустил, чтобы ударить под ребра. Правой рукой, что спасло Брока от проломленной грудины, но он почувствовал, как треснули ребра.
— Ах ты падла отмороженная, — сплюнул кровавую слюну Брок и, тоже рыкнув, вступил в неравный бой. Ему стало все равно, что от него хотел Зимний. Брок не собирался драться с супероружием честно. Поднырнув под ставшего слишком агрессивным, но более медлительным Зимнего, он саданул его под дых и, когда тот согнулся, с размаху двинул коленом по лицу, разбивая губы, нос.
Зимний взревел, вывернулся, ударил Брока наотмашь, мощно откидывая на стену, так, что Брок серьезно ударился головой, в глазах на мгновение потемнело, грудная клетка отозвалась болью, а рот наполнился кровью. Он уже хотел просто сползти по стене на пол, но сползти ему не дали. Зимний подхватил его, долбанув несколько раз коленом в живот так, что Броку показалось, что он сейчас выблюет свои кишки. Было больно и немного страшно, потому что останавливаться Зимний не собирался. С другой стороны, спасать Брока от разъяренного Агента никто не будет, своя шкура дороже.
— Сука ты, Агент, — выдавил из себя Брок, стараясь хотя бы сгруппироваться, когда его в очередной раз швырнули на стеллаж, который, на счастье, был прикручен к стене, и на Брока только посыпались какие-то тяжелые талмуды, больно ударившие по голове и плечам. Он успел развернуться и отхватить четко в челюсть, почувствовав, как та неприятно хрустнула. Голова почти безвольно мотнулась, а Зимний тут же добавив ногой с разворота в корпус, так, что Брока выгнуло и уронило на груду упавших книг. Он уже хотел прикинуться ветошью, потому что Зимний совсем разошелся, но тот вздернул его за ремень брюк, грубо уложив на стол и заломив обе руки за спину так, что те, чуть ли не захрустели, а потом уверенным движением дернул. Ткань была плотная, но швы не выдержали первыми, разъехавшись, открывая хорошо проработанную, напряженную задницу Брока, обтянутую черным бельем.
Брок, догадавшись, чего так хочет Зимний, взвыл, выдираясь из мощной хватки, чувствуя, как выходит из сустава левое плечо и рука повисает плетью, но допустить того, что хотел сделать с ним Зимний, Брок не мог.
— Охуел, блядь, отморозок, — забыв о том, что челюсть сломана, проревел Брок, вырываясь, наконец-то, из хватки. Но ему казалось, что его выпустили добровольно. Только это стало не важно, Брок, с одной неработающей рукой, сломанной челюстью и явно треснутыми ребрами все равно продолжал сопротивляться Зимнему, который только широко улыбнулся, словно трахнуть сопротивляющуюся жертву ему было еще интереснее.
Удар, блок, еще удар. Он отлетел к стенке, в голове зашумело, Зимний снова подошел, вздернул его, провел несколько ударов в корпус, не глядя, просто бил, даже не особо профессионально, зная, что хватит просто силы, но Брок почувствовал, как ему засадили в печень, и понадеялся, что Зимний ее не порвал. Один глаз полностью заплыл, он получил повреждений больше, чем мог себе позволить, уже еле стоял на ногах, но упорно продолжал отбиваться.
Силы оставили Брока в один момент после очередного сильного удара. Он просто рухнул на колени, и хотел совсем упасть лицом в кафель, но Зимний поймал его за волосы, рванул на себе застежки штанов, выпуская на волю здоровенный, стоящий колом член, и Брок задергался, зарычал, не собираясь даваться этому отмороженному уебку, но Зимний грубо надавил, раскрывая сломанную челюсть, отчего Брок позорно заскулил, и закашлялся, как только огромный член вогнали ему прямо в глотку. Брок подавил рвотный позыв, стараясь дышать носом, но получалось плохо, Зимний грубо вбивался, натягивая его, не давая дышать. Брок чувствовал, что рот наполнен кровью, горькой, рвотной слюной. От Зимнего пахло кровью, потом, гарью и чем-то его собственным, что стоило бы отмыть. Броку было противно от самого себя, больно, хотелось блевать и плакать, а еще материться на чем свет стоит, но он упорно сглатывал вязкую смазку, омывая член Зимнего слюной, перемешанной с кровью, но тому было все равно, он не то выл, не то рычал, натягивая и натягивая рот Брока на свой член, больно дергая за волосы. Зимний двигался все быстрее и быстрее, дышать становилось все сложнее, глаза Брока слезились, он изо всех сил старался не блевануть, надеясь, что этот отморозок кончит, и все закончится. Он даже, может быть, доползет до медчасти и рухнет там. Но не тут-то было.
Зимний загнал ему в самую глотку, почти перекрывая возможность дышать тем, что вжимал голову Брока в свой пах, и кончил, мощно содрогаясь бедрами. Брок попытался сглотнуть, но понял, что ничего не получится, а потом почувствовал, как его отпускают, вынимая член и, сложившись пополам, против воли, выблевал сперму, перемешанную с желчью и кровью. Его скручивали сухие судороги, но Зимний наплевал и на это, резко вздернув, двинув еще раз для острастки, и швырнул на многострадальный стол, снова заломив обе руки.
Брок взвыл, пытаясь сопротивляться, потому что понял, что просто отпиздить и выебать его в рот Зимнему было мало, его отчего-то очень прельщала задница Брока. Брок не был девственником, но не любил даже просто жесткий секс, и с ужасом представлял себе, как его сейчас выебут без смазки, хорошо если по слюне и хоть немного растянув.
Зимний сдернул с него белье и попытался сразу толкнуться в тесную задницу. Брок взвыл от боли, порадовавшись, что Зимний тоже зашипел. Услышал плевок, и в него ткнулась уже влажная головка. Легче от этого не стало. Зимний ворвался в него, раздирая внутренности своим огромным членом. Брок чувствовал, как трещат ткани, как по телу огнем разливается боль и расходится, казалось, по каждому органу, забивая каждый нерв. Уже не болела челюсть, рука, грудная клетка. Только легкие словно сжало спазмом от невозможности вдохнуть, и Брок закричал. Коротко, пытаясь терпеть, но совсем сдержаться не смог. Из глаз брызнули слезы, и Брок тихо взвыл, чувствуя, как боль только усиливается с каждым толчком, и ему так захотелось в спасительное забытье, чтобы ничего не чувствовать и, может быть, сдохнуть.
А Зимний вбивался и вбивался с размеренностью и силой отбойного молотка, весь перепачканный в крови Брока, смотрел, как его член исчезает в растерзанной заднице, расцвеченной тонкими красными ниточками разрывов.
Брок был весь — боль. Ему так не доставалось никогда, даже когда огребал по полной на миссиях, просыпался с тяжелейшего похмелья или еще что-нибудь в этом роде. Боль была какой-то запредельной, и он почему-то отстраненно подумал, что хуй теперь кому даст в задницу. Член, проходящийся по простате, приносил только боль и ничего больше, и Брок, уже не пытаясь вырываться, подумал, что у него уже кружится голова, а внутри все болит. Скорее всего это была кровопотеря и общая отпизженность организма, и он понадеялся только на то, что не сдохнет с позорно спущенными штанами и членом отмороженного уебка в заднице.
Последнее, что он помнил, как блевал от боли и кровопотери, когда Зимний, сжимая его запястья до синяков, кончал в него, рыча и подвывая, а потом позорно вырубился так, как не хотел бы никогда в жизни, понадеявшись, что просто сдохнет.
Зимний кончил во второй раз, и с глаз упала кровавая пелена азарта и желания. Он посмотрел на дело рук своих: растерзанный командир лежал на столе под ним и тяжело, хрипло дышал. Одно плечо налилось синим, так же, как и глаз, с губ капала кровавая слюна пополам с рвотой, а из задницы текла кровь, смешанная со спермой. Какие повреждения Зимний еще нанес своему командиру, он не представлял, но предполагал, что какие-то из них могут быть несовместимыми с жизнью.
Зимний прекрасно понимал, что он наделал, понимал, что ему за это ничего не будет, потому что все смирились, что супероружие выкидывает коленца, иногда оставляя за собой трупы. Но с командиром так было нельзя, он не был простым человеком, он был важным, нужным, тем, кого хотелось слушаться. В Зимнем поднялась паника, потому что он не представлял, что теперь делать, но был уверен в одном: тащить его по коридорам базы было смертельно опасно. Ему-то все спишут, а вот командиру не забудут, не простят того, что не справился. А сам командир не простит себе такого позора.
Единственное, что можно было сделать — это запугать медика. Халаты все его боялись, но медик тоже плохо. Нужен был кто-то свой. Совсем свой, который отвез бы командира к такому доктору, который не связан ни с кем из них. Единственным таким человеком был Роллинз, бессменный заместитель командира.
Зимний быстро привел в порядок свою форму, стащил с Брока куртку, аккуратно уложил его на стол, завернув в куртку и подумав, что нужно будет принести одеяло, выбежал, надеясь успеть, пока сюда никто не пришел.
Роллинза он нашел в оружейной и просто схватил его за руку, потащив за собой. С Агентом предпочитали не спорить, и Зимний это знал.
— Да что тебе надо, Агент? — вырвал наконец-то руку Роллинз
— Командиру нужна твоя помощь, — туманно, но предельно четко высказался Зимний и очень быстро повел Роллинза в тот странный кабинет, который он разнес командиром.
Роллинз побледнел, увидев лежащего на столе командира, но Зимнему было некогда ждать, пока он перестанет охуевать.
— Ты должен вынести его отсюда так, чтобы никто ничего не понял, — туманно объяснил Зимний. — И отвезти в больницу, где его никто не знает. Понял? Отвечай! — рявкнул он.
— Понял! — чуть не вытянулся в струнку Роллинз, но потом вспомнил, что не на плацу. — Ты скажешь, что случилось?
Глядя на то, как неловко берет Роллинз на руки командира, захотелось его оттолкнуть и самому вынести отсюда, отвезти к врачу, но его с базы никто просто так не выпустит, поэтому приходилось положиться на заместителя командира.
— Я его избил, — решил, что лучше сказать, что натворил, сказал Зимний. — И изнасиловал.
— Ты что сделал, обмудок? — выдохнул Роллинз, ожидавший чего угодно, но не этого.
— Ему врач нужен, быстрей давай! — рявкнул Зимний, и Роллинз испарился.
А Зимний пошел мыться и делать все, чтобы его не сдавали на хранение и не обнуляли еще хотя бы пару дней, ему нужно было увидеть командира.
Брок тяжело приходил в себя. Сначала была вата. Во рту, в ушах, в горле, перед глазами одна сплошная мягкая белая вата. Он продирался сквозь нее, пытаясь выбраться из этого ватного дурмана, но глаза открываться не желали. Он попытался двинуть руками, но двигалась только одна, вторая была крепко зафиксирована, но, вроде бы ничего не болело, и он окунулся обратно в вату.
Второй раз он вынырнул уже легче, открыл глаза и чуть не заорал от ужаса, от того, что кошмар продолжается, только железная воля и выдержка помогли даже не дернуться. На него, сидя рядом с его кроватью, сидел и смотрел взглядом побитой собаки Зимний.
— Ху… — Брок закашлялся, и Зимний тут же протянул ему стакан воды с трубочкой. Выебываться Брок смысла не видел, поэтому принял стакан и отпил воды. — Хули ты тут…
— Командир… — Зимний понял, что не знает, что сказать. Он и так-то был не особо многословным, а сейчас все то скудное, что он мог сказать застряло в горле.
На Брока тяжелой удушливой волной накатили воспоминания о том, что привело его в это пахнущее лекарствами и чистотой место. Захотелось застрелиться, потому что, несмотря на то, что он понятия не имел, где он, и кто знает, он был уверен, что о его позоре известно доброй сотне народу. Как теперь работать с людьми, которые знают о тебе такое, Брок не представлял. Он не знал, было ли ему стыдно, что было противно от самого себя, от того, что с ним сотворил этот обмудок, прикидывающийся сейчас ласковой овечкой.
— Ты сейчас встанешь, — снова заговорил он, обращаясь к Зимнему, — свалишь отсюда и никогда больше не попадешься мне на глаза. Как понял, Агент?
— Четко и ясно, командир, — обреченно ответил Зимний. Брок видел, как по нему било, словно наотмашь, каждое слово, но ему было плевать. Он не пристрелил его сейчас потому, что у него не было оружия, и ему было плевать, что Зимний пытался объясниться. Плевать, что эти выжженные обнулениями мозги могло закоротить, как угодно. На все было плевать, потому что следующее обнуление, и Зимний станет как чистый лист, а Броку теперь жить с тем, что его перемкнуло.
И как жить дальше, Брок себе не очень представлял. Можно сколько угодно быть для всех крутым несгибаемым мужиком, но самому себе иногда необходимо было признаваться в том, что не железный, не двужильный, не непрошибаемый. Что тоже человек. Просто злее, жестче, более жестокий, чем другие, но человек, которого тоже можно напугать. Можно сломать. Можно кинуть в черную пучину собственных переживаний.
Зимнего хотелось убить до дрожи в руках, до икоты, но этого сделать он не мог. Но мог уйти, чтобы податься на вольные хлеба, чтобы больше не видеть эту небритую рожу с глазами на пол-лица, которым хочется простить все.
Умом Брок понимал, что сам довел Зимнего до ручки, сам не понял, что тому надо, думал, просто сбоит, коротит прожаренные мозги Агента, да не думал, что может коротить так. Но в душе поднималось черное, ворчащее, осклизлое, не дающее простить машину, потому что считал за человека, а людям такое не прощают.