— Чёрт, — прошипел я, когда он прикусил мочку моего уха.
— Тебе говорили, что красноречие — не твоя сильная сторона? — попытался поддеть меня он, но было видно, что Маттиас тоже немного нервничает: разбираясь с пуговицами, он то и дело нервно закусывал губу и пару раз бросал на меня настороженные взгляды.
— Говорили, — выдохнул я.
— Знаешь, в этом есть свои плюсы. Ты наконец-то заткнёшься со своими «правильно-неправильно»…
— Об этом я и так много думал…
— Даже слишком, — фыркнул он и отстранился, чтобы стянуть с себя кофту. На нём осталась та самая футболка, которую я отдал ему — Ларс купил её для меня в Стокгольме, но она оказалась мала. — С девушками так же медленно соображаешь?
— С ними проще, — ответил я. — Они нечасто…
— Предлагают отсосать тебе? — закончил он за меня, видимо, решив, что настал черёд отыграться за мою язвительность. Его рука вновь скользнула вниз и теперь неторопливо расстегивала ширинку, подцепила край боксёров и аккуратно стянула их вместе с джинсами, полностью стаскивая с одной ноги. — Ну, у меня тоже опыта не слишком много…
Теплое дыхание вновь коснулось кожи живота и постепенно опускалось ниже. Мне было феерически хорошо, поэтому я закусывал губы, чтобы не застонать и то и дело взъерошивал пальцами чужие волосы. Когда спустя несколько минут я кончил, и он быстро и неловко поцеловал меня чуть солоноватыми губами, мне казалось, что я потеряю сознание или, по крайней мере, был близок к этому.
***
Когда я проснулся часы показывали пять утра. Маттиас погладил меня по плечу и явно собрался уходить — казалось, он даже и не ложился. В руке он держал книгу, которую я привёз с собой и оставил на журнальном столике.
— Ещё рано, спи, — прошептал он.
— Уже уходишь? — сонно пробормотал я.
— Пойду к себе. Я возьму книгу?
Я кивнул и отвернулся к стене. Вскоре дверь тихонько скрипнула, и я некоторое время пытался вновь провалиться в сон, но не выходило. За окном забрезжил рассвет, и приятный полумрак комнаты постепенно растворялся. Я сел на кровати и некоторое время смотрел в окно: город потихоньку просыпался. С шумом проехала полицейская машина, дворник перекидывал лопатой талый снег, напевая незамысловатую мелодию. Впереди был долгий день.
Комментарий к 5. Cider och maskin
“Сааб” - шведская автомобилестроительная компания.
В Швеции действует система Систембулагет. Минимальный возраст для покупки крепкого алкоголя - двадцать лет, причём сделать это можно только в магазинах, находящихся в государственной монополии. В субботу днём такие магазины закрываются, поэтому в выходные обзавестись бутылкой-другой не получится.
Лилла Торг - главная площадь Мальмё.
КПК - небольшой карманный компьютер; устройство по функционалу напоминающее современные смартфоны.
========== 6. Och pa morgonen akte han till Stockholm ==========
К декабрю я рассказал одноклассникам о предстоящем переезде, и теперь практически не ночевал дома — когда ты уезжаешь, у всех сразу возникает желание с тобой повидаться. Наверное, я был так занят этими встречами и предпраздничной суетой, что у меня не оставалось времени подмечать странности в поведении Маттиаса. Новость об отъезде его удивила, но он искренне порадовался за меня.
— Ну, это ведь не конец? — спросил Маттиас, отрываясь от домашней работы по математике. — Поезда-то ходить вряд ли перестанут.
— Конечно, нет. — Ответ его вполне устроил, и эта тема крайне редко проскальзывала в наших разговорах. Вообще, после совместного путешествия в Данию всё как будто наладилось, отчего уезжать с каждым днём хотелось всё меньше.
После занятий мы вновь собрались у Альмы. Я сидел на диване, закинув ноги на журнальный столик, и наблюдал за тем, как Эрик и Ингмар пытаются сразить друг друга в «Мортал комбат». Саб-Зиро на экране сделал оверхед и прикончил Скорпиона сильным ударом кулака — Ингмар победно завопил.
— Хорош! — хлопнул его по плечу Густав. — Это было круто. Давай теперь за Кобру.
— Я не знаю, как за него играть…
У всех было хорошее настроение: скоро по телевизору начнут повторять «Утиные истории», наша пожилая соседка переоденется в рождественского гнома, а мама начнёт готовить столько паштетов, салатов и студней, что съесть их все будет просто невозможно и она пригласит в гости даже свекровь, которую на дух не переносит.
— Ребята, это вам, — Альма принесла тарелку с четырьмя сандвичами, для каждого из нас. — Чёрт, Эрик, ты заляпаешь диван майонезом! Можно поаккуратнее?
— Вот сучка! — пробормотал ей вслед Эрик и тут же получил уничижительный взгляд от Густава.
— Что ты там про неё сказал? Сейчас огребёшь сильней, чем от Саб-Зиро.
— Перестаньте, — лениво отозвался я, попутно пытаясь прожевать слишком жёсткий кусок индейки. — Кстати, ты так и не рассказал мне ту историю с сайтом знакомств.
— Точно, — щёлкнул пальцами Густав. — В общем, мой отец недавно там зарегался и познакомился с одной…
Неожиданно Альма вернулась, но уже в сопровождении Евы. С детского сада не видел в её глазах слёз, но тогда готов был поклясться, что она плакала. Так и не сняв куртку, Ева застыла посреди комнаты. Альма недоумённо пожала плечами, показывая, что понятия не имеет, что случилось. Все оторвались от экрана и выжидающе смотрели на неё.
— У меня плохие новости, — тихо проговорила Ева и на секунду закусила губу, будто вообще не хотела произносить ничего вслух. — Маттиас принял таблетки.
— Что? — вскинул брови Густав, улыбка с его лица мгновенно исчезла. — Он разве болел чем-то?
— Ты не понял, — до Альмы всё дошло практически сразу, в то время как мы все растерялись. — Он специально принял таблетки. Так ведь?
В лёгких как будто перестало хватать воздуха. Мысль о том, что Маттиас мог сделать такое, не укладывалась в голове. Самоубийство — акт отчаяния, бессилия, он означает, что человек не нашёл иного выхода. Но он никогда не давал мне понять, что его что-то удручает, что ему нужна помощь.
— Он ведь жив? — я задал единственный вопрос, который казался важным.
— Да, — рассеянно закивала головой Ева. — С утра его доставили в больницу, хорошо, что его мама вернулась домой за перчатками, иначе… Моя сестра дежурила в утреннюю смену. Как только я об этом узнала, сразу поехала к вам. Послушайте, я понимаю, что глупо вламываться туда всем вместе, но… может попробуем съездить?
— Поехали, — как будто опомнившись, я вскочил с дивана и выбежал из квартиры, чуть не позабыв куртку. Густав и Альма устремились следом, с трудом поспевая за мной. Все сели в мою машину, и я ехал так быстро, как только возможно, как будто от этого что-то ещё зависело. Привычное волнение, возникавшее когда я садился за руль, отступило на второй план — я будто на автомате притормаживал на светофорах и пропускал пешеходов.
— Это так странно, — вздохнула Альма. — Странно и ужасно. Он всегда такой весёлый…
— Это ничего не значит, дурочка, — фыркнула Ева. — Ханнес, скажи-ка нам, что его угнетало? — поддела она, и я сразу понял, что Ева обо всём знает. Густав сделал вид, что его крайне интересуют диски в бардачке и начал их перекладывать.
— А причём здесь Ханнес? — насторожилась Альма и переводила взгляд то на меня, то обратно на Еву.
— Наверное, притом, что они всё это время встречались, — выпалила Ева и усмехнулась, заметив отразившееся на лице подруги удивление. Альма округлила глаза — я мельком увидел её отражение в зеркале заднего вида. Густав на секунду спрятал лицо в ладонях, будто хотел скрыться от того, что происходит в машине. — Поэтому он точно должен знать, кто сделал его несчастным.
— Я знаю не больше, чем ты, — раздражённо ответил я и вцепился пальцами в руль, пытаясь не вспылить. — Не больше, чем любой из вас. Он не казался несчастным, если ты об этом. У него не было проблем с оценками, с мамой или кем-то из класса.
— Так это правда? — спросила Альма, нервно перебиравшая кончики своих волос. — Он был твоим парнем всё это время?
— У меня нет парня, — отчётливо произнёс я. — И нет девушки. Мы проводили время вместе несколько раз. — Я не стал ничего отрицать, потому что Ева и Густав явно что-то знали. Позже друг признался, что они видели нас вместе, но он предпочёл вести себя как обычно и ждал, пока я сам обо всём расскажу. Еву он тоже убедил держать язык за зубами, до поры до времени.
В салоне наступила тишина, прерываемая лишь тихим скрипом дворников по лобовому стеклу. Тогда я понял, что вот как это называется — мы проводили время вместе. Мы никогда не заговаривали о том, кем приходимся друг для друга, а я и вовсе никогда не признавал, что он что-то для меня значит. Я знал, что Маттиас любит читать, что всегда слушает классическую музыку, когда делает уроки, и не переносит арахисовое масло. Но всё это были сведения, которые можно было подметить после недолгого знакомства. Я никогда не интересовался, кем он хочет стать в будущем, почему переехал из Мальмё и с кем встречался до этого. Чем он живёт, что его волнует? На эти вопросы я ответить не мог.
— Никто не обводит людей вокруг пальца лучше, чем ты, — горько усмехнулась Ева, и её тон с обвинительного сменился на какой-то печальный. — Тебя все уважают, добиваются твоего внимания. Но тебе, на самом-то деле, никто не нужен: ни я, ни Маттиас, ни эта глупая Бригитта, которая собралась ждать твоего возвращения.
— Ты не права.
— Я хорошо тебя знаю, Ханнес. И сейчас ты чувствуешь себя виноватым!
Конечно, я ощущал свою вину. Но, наверное, такое же чувство одолевало и его мать, да и многих его друзей. Каждый из нас поневоле задумался, что именно сделал не так. Сразу вспоминались моменты, которые захотелось изменить, а может и вовсе повернуть время вспять. Что можно было сказать, сделать иначе? В моём случае, пожалуй, много чего.
— Ева, он не мог ничего знать, — вступился за меня Густав. — Мы тоже каждый день видели его в школе, и думали, что с ним всё в порядке…
— Он спал с человеком, который его не любил. Что-то точно было не в порядке.
Больше она ничего не говорила, и как только мы остановились на больничной парковке, одна побежала к зданию больницы. Я устремился за ней и несколько раз окликнул, но тщетно. В тот день она увидела во мне человека, который сделал её лучшего друга глубоко несчастным, и никакие доводы не убедили бы её в обратном.
— Оставь её, — Альма мягко прикоснулась к моему плечу. Я последовал её совету и достал из кармана куртки пачку сигарет. Мне пришлось несколько раз щёлкнуть зажигалкой, прежде чем удалось прикурить. На территории больницы курить запрещалось, но поблизости никого не было, а несколько затяжек всегда помогают успокоиться.
— Ты тоже думаешь, что это моя вина? — спросил я Густава. Мне хотелось услышать короткое и однозначное «нет», но друг мне такого подарка не сделал. Он некоторое время молчал и, вскинув голову, наблюдал за проплывавшими над головой облаками. Всё вокруг казалось неуместным — приятная декабрьская погода, звонкий хруст снега под ногами и рождественские декорации в магазинах.
— Я никогда не узнаю наверняка, — задумчиво произнёс он, — но я никогда не подумал бы, что ты специально подталкивал его к чему-то такому. Мне кажется, Ева сильно за него волнуется, и ей нужен кто-то, на кого можно возложить ответственность. В любом случае, он делал то, что хотел. И, наверное, получал что-то от вашего общения.
— Я тоже не думаю, что во всём виноват ты. Может, отчасти… — задумалась Альма. — Ева всегда считала меня глуповатой, но давай посмотрим правде в глаза: сколько девчонок влюблялись в самоуверенных старшеклассников, которым были совсем не нужны? Мне кажется, что если у него и были причины сделать такое, то они сложнее.
— Теперь Ева меня ненавидит, — вздохнул я.
— Она слишком много парится о том, с кем и когда ты спишь, — фыркнул друг. — Не думаю, что она так уж тебя ненавидит.
Нас не пустили в палату — медсёстры неустанно твердили, что ему нужен только покой. Хорошо, что важные контрольные за семестр прошли раньше, чем это случилось, иначе я завалил бы все. Тогда я бесконечно много думал, в том числе и о словах друзей. Ева была убеждена, что я подтолкнул его к подобному шагу. Иногда эти мысли захватывали меня, и хотелось исчезнуть, только бы не вспоминать об этом: может, было бы лучше, если бы я изначально не давал никаких надежд? Но он ведь знал, на что идёт, и я никогда не разбрасывался обещаниями.
Но потом я вспоминал слова, сказанные в отеле. Он был чьей-то «ошибкой молодости». Был ли у него парень намного старше и что произошло? Не стал ли этот парень одной из причин, по которой он оказался в нашем городе? Я прокручивал снова и снова самые разные фрагменты воспоминаний, пытаясь отыскать ответ на один-единственный вопрос — почему человек, в котором все вокруг души не чаяли, решился на такое? И как долго он планировал это?
Навестил Маттиаса я уже не в больнице, а у него дома. На следующий день я должен был уезжать и не мог не попрощаться. Всё это время я разрывался между желанием сделать всё, что в моих силах, чтобы он почувствовал себя лучше, и заорать на него при встрече: меня сковывал ужас при мысли, что он мог завершить задуманное. Сложнее всего оказалось вспомнить, о чём мы говорили, когда виделись последний раз — то ли о Рождественских каникулах, то ли музыке. Какие же пустяки!
— Матте, смотри, кто пришёл! — воскликнула фрекен Линдгрен, отперев мне дверь. Впервые в жизни кто-то использовал это ласковое прозвище — я никогда так его не называл. Я передал ей пакет с маминым печеньем и проследовал на кухню.
Маттиас вполне буднично ковырялся вилкой в тарелке с пюре под тихое бормотание новостей. Мне почему-то казалось, что он будет выглядеть по-другому: удручённым или разбитым, но ничего подобного не было заметно. Он улыбнулся мне и лениво махнул рукой в знак приветствия. Было видно, что фрекен Линдгрен боится оставить сына хотя бы на секунду: пока мы разговаривали, она несколько раз как бы невзначай заглянула на кухню — сначала ей понадобилась кружка, потом она вдруг начала наводить порядок в ящике со столовыми приборами. Это раздражало, но я старался не обращать внимания. В конце концов, ни о чём важном мы тогда и не говорили — обычный разговор о конце семестра, о его самочувствии и дежурные комментарии о передачах по телевизору.
— Я принёс тебе книги, — сказал я наконец. — Не хочу загружать их в машину.
— Спасибо, — улыбнулся он, заметив оставленный мною в углу пакет. Туда получилось уместить половину домашней библиотеки. — Ну, значит, завтра утром ты уезжаешь?
— Да, — кивнул я.
— Думаешь, вернёшься сюда когда-нибудь?
— Может быть… — пожал плечами я. — Всё равно через год все разъедутся по университетам.
Несколько лет спустя я рассказывал эту историю одному близкому человеку, и он удивился, что я и словом не обмолвился о его поступке. Во-первых, я не знал, как он отреагирует и не станет ли чувствовать себя хуже. Наверняка, я был не единственным, кто хотел задать ему вопрос «почему», но захотел бы он ответить на него? Во-вторых, в этом не было никакого смысла. Маттиас предпочёл бы умереть, но не рассказывать мне о своих проблемах — значит, я не был тем человеком, которому он мог открыться.
Прощаясь с ним, я вспомнил тот день, когда впервые заявился на порог этого дома. Тогда я понятия не имел, чего хочу. Маттиас стоял, слегка опираясь на дверной косяк, и наблюдал, как я зашнуровываю ботинки. Я встал и наши глаза оказались на одном уровне.
— Я никогда этого не говорил, — решительно произнёс я, — но ты мне очень нравишься. И, наверное, нравился с самого начала. Просто подумал, что будет нечестно уехать, не сказав тебе об этом.
Вряд ли мои слова что-то изменили. Я сказал это больше для себя — как будто чувствовал, что буду очень жалеть в дальнейшем, если не признаюсь ему. Когда-нибудь он станет для меня просто парнем, который нравился мне в старшей школе. Может быть, и он когда-нибудь подумает обо мне что-то вроде: «И в этого придурка я был влюблён, когда мне было семнадцать».