Посмели бы они такое раньше, когда отец был всесилен? Когда одно только имя, один только намек…
Драко не сдержался и тихо застонал. Чувство собственного бессилия было болезненней любого из этих шрамов. Как же он ошибался! Как страшно он ошибался… И даже мамино утешение, что вернется отец и всё снова будет, как раньше… Ничего не будет, как раньше! Достаточно было взглянуть на колдографию Люциуса в тюремной робе, испуганного, с затравленным взглядом… Как раньше уже не будет. Но Драко кивал, соглашался, подставляя щеку под поцелуи и повторяя: «Конечно, мама. Всё будет хорошо. Ты не волнуйся».
Когда она узнает про Поттера и стычку в туалете, сойдет с ума от беспокойства. Драко решил первым же делом с утра послать ей письмо. И поговорить с деканом, чтобы тот не смел ни о чем рассказывать ей.
Снейп… Тоже желает выслужиться перед Лордом, протиснуться вперед. Вообразил, что сможет справиться с Малфоем-младшим, раз уж обойти Люциуса не мог раньше при всем желании. Даже он, даже Снейп теперь если не враг, то соперник! Осталось ли в жизни хоть что-то постоянное, неизменное?..
Драко сжал кулаки и с силой стукнул ими по кровати, зашипел от боли, попав по железному краю…
*
Сидеть друг напротив друга, курить и не думать…
Может, так подействовали на Гарри все уговоры, которыми Уизли старательно пытаются достучаться до Джорджа, закрывшегося в своем одиночестве и горе? Все эти слова, что прошлое нужно оставить позади и жить дальше, двигаться, принимать решения? Просто просыпаться по утрам, приводить себя в порядок и делать что-то полезное… Не забывать ушедших, но и не хоронить себя заживо вместе с ними? Может, эти уговоры, увещевания срикошетили от Джорджа, попав в Поттера? Захотелось всего заново. Вообще всего. Потому что не мог больше думать о том, сколько потерял. Слишком много, чтобы хоть когда-то смириться… Да нет, Малфой — не замена и никогда не будет, только…. Это достаточно сумасшедший поступок для начала — подружиться с Драко? Или Поттер мазохист, скучающий без слизеринского яда? Годилось любое объяснение.
Признаться честно, никаких объяснений ему не хотелось: по опыту знал, что они ни к чему хорошему не приведут. Так скажем, на своей шкуре прочувствовал. Ни к чему хорошему, только к воспоминаниям…
*
…Драко сжал кулаки и с силой стукнул ими по кровати, зашипел от боли, попав по железному краю.
— Малфой? Тебе больно?
— Кто здесь?!
У самой двери зажегся огонек Люмоса, и Поттер, подслеповато щурясь, подошел к кровати Хорька.
— Надо же, решил проявить знаменитое гриффиндорское благородство и добить врага? Чтобы не мучился? — Драко подтянулся на руках, опираясь спиной на изголовье кровати.
— Иди ты к черту, Малфой! — вспылил Гарри, мгновенно остывая. — Я… извиниться пришел.
— Да не бери в голову, Поттер! Подумаешь, чуть не убил. «Чуть» не считается. Запишем, как тренировку, тебе ведь ещё…
Драко замолчал резко, словно наткнулся на невидимую стену. Поттер! Черт возьми, это был Поттер! Тот, кто остался неизменным в его жизни! Всё по-прежнему: они враги, они терпеть друг друга не могут. Но Поттер был и остался жалостливым придурком, который, даже вырывая победу в поединке, приходит извиняться! Он по-прежнему хочет спасти всех и каждого, святая скотина!
— Ты чего это? Плохо тебе, да? Позвать мадам Помфри? — очкарик тут же подлетел, неуклюже хватая за забинтованное плечо.
Драко было больно: от сильных горячих пальцев, от сознания того, что этот гриффиндурок тот, за кого он попытался сейчас уцепиться в ответ, ища не то поддержки, не то спасения от одиночества. От того, что оказалось для Драко страшнее любой неопределённости, любой боли… Было больно и смешно. И Малфой засмеялся. Прекрасно понимая, что сейчас это выглядит как приступ безумия, он не мог остановиться, заводясь от этой мысли ещё сильнее.
— Малфой!
— Что, Поттер? — Драко изо всех сил старался сдержать неприличные конвульсии и идиотский хохот. Безрезультатно. — Ну, что? Извиниться хочешь? Валяй. Только перестань для начала пытаться оторвать мне и без того больное плечо.
— Я… Прости. Я не хотел… — Гарри одернул руку, словно обжегся.
— А я хотел, — уняв, наконец, смех, с полубезумной улыбкой на губах Драко смотрел в растерянные и удивленные зеленые глаза. Зеленые, боггарт их побери… зеленые…… Хоть и не видно в темноте ничего, но Малфой-то помнил! — И знаешь что, Потти? Извиняться за это я не собираюсь.
— З-за что?
— За это, — ответил Драко, притягивая Поттера за шею ближе, впиваясь болезненным, отчаянным поцелуем в приоткрытый рот. Его язык сам собою скользнул куда-то вбок, потом глубже, натолкнулся на мягкое препятствие. Воздух загустел в лёгких, давя изнутри на грудную клетку. Желания… неопределённые, но от этого не менее опасные, вспыхнули в мозгу и побежали вниз, в пах, заставляя бёдра прильнуть к Гарри тесно и бесстыдно.
Поттер ответил. Ответил, прижимаясь сильнее, тоже как-то отчаянно, почти испуганно. От мягкого прикосновения к щеке чуть вспотевшей ладони Малфой совсем потерялся, разрывая поцелуй со всхлипом, дышал, как загнанный гиппогриф, закрыв глаза, уткнувшись лбом в лоб Поттера.
Тот пришел в себя быстрее, сорвался с места, словно за ним гналось стадо бешенных пикси, рванул к дверям.
— Поттер!
От резкого окрика гриффиндорец остановился, сжавшись, но даже головы не повернул.
— Извинения приняты… Гарри…
Поттер выбежал из палаты со скоростью бладжера. Драко услышал нечто, похожее на сдавленный стон, но, конечно же, это ему только показалось.
*
— Через пару месяцев я уезжаю, — спокойный голос Малфоя вытянул Гарри из больничной палаты, выдернул из тесных объятий, оторвал от сладких воспоминаний о взволнованных губах. — Буду жить во Франции, там у мамы дом. И обучение нужно закончить.
Он говорил это равнодушно, просто, чтобы поддержать разговор. Понятно. Не только у Поттера новая жизнь. А тот поцелуй… он обоим приснился? Или только одному Гарри?
— Я тоже уеду. Буду учиться на аврора.
— Занятно, Поттер. Отметим?
— Что?
— Да что угодно. Тебе обязательно нужен повод?
Да уж, напиваться с Хорьком – поступок, более чем сумасшедший для начала. И для середины, пожалуй, тоже не мелковат.
И уже ночью, пьяный и расслабленный, сидя у себя дома на полу, Гарри понимал, что говорит и говорит, не может остановиться, рассказывая чуть ли не с самого начала. И кому?! Малфою!
А тот слушает, хмыкает или сдвигает белесые брови, хмурясь от чего-то. А Поттер и про Волдеморта, и про василиска, и про Сириуса с Клювокрылом. И про то, какие волшебные у Драко были губы в тот раз. По-настоящему волшебные. А ещё про то, с каким трудом ушёл из его палаты, о чём потом грезил до утра, ворочаясь без сна под влажным одеялом. Именно так: грезил, не больше и не меньше… И только когда вдруг понял, кому рассказывал, продираясь к этой мысли через терновые кусты опьянения, резко замолчал.
— Очнулся? — улыбнулся Хорек. Но беззлобно, только бесконечно, смертельно устало. — Не бойся, Поттер, в «Пророк» не побегу.
— Я не о том. Только…. Извини, лишнего выпил, наверное.
— Наверное. Тебе нужно поспать, а я пойду, — Драко встал, пошатываясь, дошел до коридора, принял из рук Кричера пальто и перчатки, повязал шарф. — И знаешь, что? Ты не гони фестралов, Поттер, успеешь еще понять, кто ты и что тебе дальше делать. Само придет, поверь мне. А рассказ твой… ну, нужно было тебе выговориться. А я был не против. Не бери в голову.
И от этих простых слов, которые Гарри готов был услышать от кого угодно из своих, но не от Драко Малфоя, он совсем застыл. Проговорил с трудом:
— А ты разобрался? К тебе пришло само?
— Пришло, Поттер. Очень неожиданно пришло. Последнюю сигарету скурило и отчалило, — Драко снова улыбнулся, наклонив голову. — Удачи, аврор. Может, еще увидимся когда-нибудь.
— Пока, Малфой.
Дверь закрылась, оставляя Гарри одного с кучей мыслей в голове, которых теперь стало еще больше, чем было до этого вечера. Зачем он отделил Драко от «своих»? И кто тогда Малфой? Как вообще получилось, что именно ему Поттер всё рассказал? А тот понял, кажется… И это он про Гарри говорил «скурило и отчалило»? Мерлин! Нужно поспать! Срочно.
Уже проваливаясь в сон, будущий аврор поймал в воздухе последний вопрос: какого лысого Мордреда он улыбается, как полный придурок?
========== -3.1- ==========
Надеюсь, на Поттера его сова смотрит с такой же ненавистью. Оно и понятно: через Ла-Манш летать никому не хочется. Учитывая наши ветра. Но преданная очкарику птица сидит и ждет ответа. Пожалею её, что ли, покормлю и дам поспать нормально, прежде чем отправить назад.
Простая деревянная шкатулка с радостью принимает в себя еще и это письмо. Там их уже приличное количество. Почти все от Поттера. Даже колдография имеется: шрамоголовый, явно, после тренировки, стоит, согнувшись, пытается отдышаться, потом смотрит в камеру, улыбается и машет рукой. За каким чертом мне сей шедевр искусства нужен, я не спрашивал. Прислал, и ладно. Надеюсь, этот недоумок не думает, что его героическая морда будет украшать мою каминную полку? А выбросить как-то даже в голову не пришло: пусть лежит. Выпущу книгу мемуаров на старости лет. Иллюстрация в виде пыхтящего от пробежки Потти уже есть: прямо на обложку прилепим красавца. И назову как-нибудь патетично, как в таких случаях полагается.
Конечно, я никогда не признаюсь ни единой живой душе, что мне нравится получать его письма. Даже думаю об этом шепотом, из чистейшей воды паранойи. Но с ним оказалось нескучно: через пару месяцев моего пребывания во Франции пришло первое письмо. Честно говоря, слишком громкое название для записки: «Малфой, ты в шахматы играешь?». И нотация первого хода: «h2 - h4».
И как тут скучать? То за сигаретами ходим, то в шахматы играем по переписке. Теперь, правда, письма стали содержательнее: Поттер считает своим долгом сообщать мне все новости о Грейнджер, Уизли и стажировке в Аврорате. Делаю вид, что мне не наплевать с Астрономической Башни на всех его друзей вместе взятых и на каждого в отдельности. Да, ладно, пусть пишет. Кажется, словесный понос у Потти затянулся. Хотя читать занятно: в язвительности герою не откажешь. Сказались частые стычки со Снейпом? Или начинать гордиться, что это всё моё влияние?
Ещё он очень вежливо интересуется, как у меня дела. Воспитанный мальчик. Что ему рассказать? Что дом раз в десять меньше мэнора, потому раз в сто уютнее? А учебная программа такая суровая, что Хогвартсу даже не снилось и мой мозг готов пыхтеть, как сам Поттер на колдографии? Что скоро вернется отец, и я уеду еще дальше от Англии, на юг Италии, где меня ждёт еще больше трудов и библиотечной пыли, и всё ради научной работы по древним ядам, которая принесет мне степень? Или что от солнца и моря тоже можно устать, особенно, если всю жизнь любишь прохладу и снег?
А Поттеру всё равно: улыбается, придурок очкастый, и рукой машет. «Пиши, Малфой, про всё пиши». Ну, да, это только он пытается сожрать мой мозг рыжим семейством и всеми, кто скоро в это семейство вляпается законным браком, да еще брутальными рассказами об Аврорате и его буднях. Прям, не письма, а хроника «Проза жизни национальных героев с орденами Мерлина всех возможных степеней».
Зависть? Да хрен там!
*
— Малфой!
Радостный Поттер машет мне руками. Теперь уже вживую.
— Представляешь, у меня совершенно стихийно образовались несколько свободных дней: решил приехать к тебе. Я ж моря никогда толком не видел, да и ты, вроде, приглашал, — он кидает сумку, в которой что-то безнадежно звякает, если не разбившись, то треснув. — О, возьму одну? А то у меня кончились, а я с утра не курил. Так охота, что уши пухнут.
Убейте меня, но я не помню, чтобы приглашал это аврорское недоразумение. И он опять стреляет мои сигареты! И смеется в голос, рассказывая очередную чушь, не давая и слова вставить.
Но я рад. Нет, не так: я рад! Только ему знать об этом не обязательно. Пусть наслаждается моими фирменными малфоевскими взглядами. Они всё равно от него отскакивают, как Авада, но зато мне спокойнее.
*
То, что Поттер безнадёжно сгорел, я понял сразу, лишь только бросил взгляд на расслабленную под лучами палящего полуденного солнца фигуру на полосатом полотенце.
— Почему ты меня не дождался? — колдую рядом удобный шезлонг. — Я же обещал тебе всё показать.
— Покажешь, — лениво приоткрывает Поттер заплывший глаз. Под ресницами заметна светлая полоска кожи. Всё, похоже, обгорел мистер англичанин до мяса и даже не почувствовал. Вон, как улыбается с непривычки: не проникся ещё, глупыш. — А море-то что показывать? Я сам нашёл.
— Угу, — киваю, вспоминая, как всё утро деликатно и невозмутимо прождал за завтраком, за долгим-долгим завтраком, когда гость проснётся с дороги. — Сеньор, а вы давно загораете?
— Нет, я купался. Вода отличная. А греюсь час, наверное, не дольше. На солнышке так приятно дремать.
— Угу, — на большее нет сил: сдерживаемый смех просто душит и клокочет в горле, вырывается сдавленным кашлем. Хлопаю Поттера по плечу. Так, по-дружески, с лёгким нажимом… Как же Гарри орал! Нет, не так: ОРАЛ! Замер на несколько секунд с выпученными глазами, раскрыв рот в тщетной попытке глотнуть воздуха, и оглушил окрестности пронзительным гриффиндорским воплем! Обожаю такого Поттера!..
На следующий день к вечеру незадачливый пляжник, с ног до головы обмазанный лечебным маслом, уговорил-таки меня искупаться. Солнце уже садится, морская вода благотворна для ожогов N-ой степени, а идиотская восторженная болтовня Поттера вперемешку с жалобами на неприкасаемость кожных покровов будущего главного аврора настолько вывели меня (с непривычки что ли?), что я дал добро на посещение пляжа.
— Хочу поплавать в закатных волнах, — мечтательно вздохнул пунцовый романтик, чем добил меня окончательно.
Но, нет, оказалось, не окончательно. Когда Гарри бодренько, лишь немного попискивая и морщась, разделся на песочке и блеснул золотистой пуговкой на плавках, мой рот открылся сам собой и из него совершенно самостоятельно и неконтролируемо вырвалось:
— Снова пингвинчик?
Я уже понял, что сморозил что-то не то, но в полной мере осознал, насколько «не то» в тот момент, когда щёки Поттера, и без того алые, вспыхнули неестественным свекольным цветом, а я сам почувствовал неожиданную тяжесть внизу живота. Приятную и волнительную, чего греха таить, но… не тогда, когда стоишь в тонких купальных шортах напротив полуголого гриффиндорца… Стараясь прервать процессы, опасно-стремительно набирающие скорость в паху, я расправил плечи и напряг диафрагму, чем сделал только хуже: Поттер скосил глаза вниз, наткнулся на моё «восхождение» и выдавил нечленораздельный звук, похожий на кваканье поперхнувшейся лягушки. Скромник нашёлся! Так быстро я ещё никогда не забегал в воду. К тому же, это вредно для сердечно-сосудистой системы. Но если выбирать между спазмом и репутацией, то для Малфоя выбор очевиден…
Мерлин, Моргана и вся Магическая семейка! Когда же кончатся эти злополучные несколько дней! В Англии переловили всех тёмных магов, раз позволяют аврорам так долго отдыхать?
Мазать Поттера каждый час снадобьем от ожогов оказалось пустяковым делом. Набираешь в грудь побольше воздуха, задерживаешь дыхание, ждёшь первых признаков гипоксии, как то головокружение и снижение мышечного тонуса, и на состоянии усиливающейся эйфории… вперёд и с песнями. Причём почти буквально: мурлыкая какой-нибудь мотивчик можно не только нежно растирать бёдра, плечи и поясницу Поттера, не боясь стояка, а ещё и выглядеть при этом по-малфоевски бесстрастно! А сердце-то бухает, его, вечный двигатель, не обманешь… И глаза не оторвать от расслабленных ягодиц, качающихся под вафельным полотенцем. А если отодвинуть полотенце в сторонку? Легко задеть рукавом, столкнуть нечаянно, Поттер даже не почувствует. Взглянуть одним глазком, провести одним пальчиком под самой ягодицей, немножко отвести его ногу в сторону, всего лишь, чтобы было удобнее мазать пациента. Одним пальчиком, одним пальчиком, вот в этой складочке, а больше ни ему, ни мне не надо… Голова кружится уже не от нехватки кислорода, а от того, что целомудренно переведённый на лицо Поттера взгляд замечает кончик его языка, мимолётно облизавший алые губы. И всё… труба… Руки дрожат, стояк, как у подростка, шею ломит, воздуха не хватает. И нет на свете желания сильнее, непреодолимее, чем оттрахать этого «погорельца» прямо здесь и сейчас, не дать ему возможности опомниться и даже вякнуть. Хотя… нет, пусть кричит и дёргается подо мной. Засадить сразу, резко, глубоко, вбиваться изо всех сил. Прижать его своим весом, поддавая только бёдрами (амплитуда мала, зато точно не выскочу). Укусить в плечо, оставить отметины от зубов вокруг этой светло-шоколадной родинки, лизнуть царапинку на шее, прижаться щекой к влажному уху. Влажному от того, что ему так хорошо со мной. Смять властным поцелуем губы, упрямые, чуть потрескавшиеся, отпустить, только чтобы услышать из них пьяное: «Ещё! Ещё, Малфой. Ещё, Драко». Застыть с членом в нём, тратя последние секунды выдержки на переплетение языков, доводящее жар внутри до высшей точки, до настоящего экстаза, до желания выдохнуть из лёгких с воздухом: «Я тебя люблю!». И кончить. Легко, длинно, даря себе восторг обладания, а ему — наслаждение, бьющее ключом… Та-а-ак, мистер Малфой!.. А ну-ка, подышали! Вдох-выдох, вдох-выдох. И смотрим в потолок. А поттеровская задница? Ну, ты, что, задниц не видел? Не щупал, не имел? Вдох-выдох. Вдох, я сказал! Гипоксия — хорошая штука, но так можно залететь невесть куда. Обычный парень. Ничего особенного. Типичный гриффиндорец-полукровка. И вообще-то это, на минуточку, Гарри Поттер! Просто размазываем маслице, осторожно и быстро, и не смотрим, куда оно там течёт. Не смотрим! А эрекция? А что эрекция? Нормальное состояние молодого здорового мужчины. Десять минут прохладного душа, и вот вам прежний сдержанный и невозмутимый Драко Малфой. Ну, на крайний случай и в порядке награды за нечеловеческое терпение, можно позволить себе примитивную мастурбацию. Ничего страшного. Вот сейчас домажу этот ходячий, вернее, лежачий кошмар, закроюсь в ванной и позволю…