Мы только повернулись, чтобы пойти к лифту, когда воздух прорезали крики, сопровождаемые волной нервной, полной страха магии, которая поднялась из земли.
Мы оглянулись и посмотрели через перила.
Даже с такой высоты их было видно. Пять вампиров в блестящей красной коже пересекали зеленую зону с катанами в одной руке и небольшим оружием в другой.
Не ножами; не было отблеска от мигающих огней Башни.
«Что по форме похоже на нож, но не содержит металла и может превратить вампира в пыль?»
Люди ошибаются насчет вампиров и крестов, но абсолютно правы насчет колов. Осиновый кол в сердце — гарантированный способ сделать «смертным» «бессмертного».
Я не знала, из какого Дома эти вампиры. Я находилась слишком высоко, чтобы рассмотреть их лица, а блестящая красная кожа ни о чем не говорила. Вампиры любят носить кожу, а французские вампирские Дома ценят моду так же, как и французские дома моды.
Но их намерения были достаточно ясны. Они бежали сквозь толпу с оружием в руках, целясь в каждого на своем пути. Воздух наполнили крики, пронзительные и испуганные. Я видела, как один человек упал, другой бросился на землю, чтобы уклониться от удара, третий безуспешно пытался дать отпор увеличенной силе вампира.
«Париж подвергся нападению». Мой живот сжался от нервов и гнева.
Я хотела помочь. Я сильнее и быстрее большинства людей, и обучена так же, как и любой вампир Дома Дюма. Но существуют правила. Существуют должностные функции и обязанности. Предполагается, что на происшествия реагируют Полиция Парижа и члены целевой группы. Я всего лишь гражданская, и то временно. «Я работаю на Дюма, и мне следует сосредоточиться на том, чтобы Сери благополучно вернулась в Дом Дюма».
«Но крики…»
Охранники, которые прошли мимо несколько минут назад, прибежали обратно к перилам рядом с нами и в ужасе уставились на сцену внизу. И никто из них не сделал движения в сторону земли. Потребовалась всего секунда, чтобы догадаться почему.
— Ты можешь прыгнуть? — спросила я Хави, вампира.
Он посмотрел на меня широко раскрытыми глазами.
— Quelle[9]?
Мне не следовало забывать, где я нахожусь, я покачала головой и попыталась еще раз:
— Pouvez-vous sauter[10]?
— Non. — Хави потупил взор. — Non. Trop haut[11].
Слишком высоко. Большинство вампиров могут прыгать выше и дальше людей, и мы можем спрыгнуть с высоты, которая легко убила бы людей. Но этот трюк требует подготовки, которую я прошла, набивая шишки — возомнив, что смогу полетать с площадки на крыше Дома Кадогана. Я сломала руку, но вампиры быстро исцеляются, так что это послужило не слишком сдерживающим фактором. Моя мама научила меня всему остальному.
«Хави не может прыгнуть, поэтому ему придется дожидаться лифта или преодолеть сотни ступенек вниз до первого этажа».
«Но мне не нужно ждать».
Я сжала руку Сери, попросила Хави о ней позаботиться и понадеялась, что он послушается.
Прежде чем кто-нибудь успел возразить, и прежде чем передумать, я вытащила катану из ножен, взобралась на перила и шагнула в пространство.
Я падала сквозь проносящуюся тьму. У человека перед смертельным приземлением есть несколько секунд свободного падения. Но для вампира это скорее длинный и ленивый шаг, нежели падение. Возможно, мы сжимаем пространство; возможно, растягиваем время. Я не понимаю физику, но мне нравится ощущение. Это самое близкое к полету, чего я могу добиться.
Первый уровень Эйфелевой Башни шире, чем второй, поэтому мне пришлось спрыгнуть на первый уровень — заставив закричать больше, чем несколько человек — прежде чем достигнуть мягкой травы внизу. Я приземлилась на корточки, крепко держа катану в руке.
Мои клыки удлинились, хищник приготовился к битве. Хоть я этого и не видела, но знала, что мои глаза посеребрились, как это бывает, когда вампиры испытывают сильные эмоции. Это служит напоминанием — людям, добыче, врагам — что вампир не человек, а что-то совсем другое. Что-то намного опаснее.
В нескольких метрах от меня лежали два мертвых человека, их глаза были открыты и смотрели в пустоту, из рваных ран на шеях на траву лилась кровь. Вампиры, которые их убили, даже не стали напрягаться, чтобы укусить, испить. Это нападение произошло не из-за нужды. Оно произошло из-за ненависти.
Я позволила себе лишь мгновение потрясенного ужаса — лицезрения того, как быстро погасли две жизни — прежде чем в воздухе снова расцвел запах крови, распускаясь, как лепестки багрового мака.
Я оглянулась.
Вампир опустился на колени перед человеческой женщиной. Ей было слегка за двадцать, у нее была бледная кожа, светлые волосы и ужас в глазах. Вампир был еще бледнее, под его одеждой по синим венам перекачивалась кровь. У него были короткие и пепельно-светлые волосы, серебристые глаза. А нож, который он держал над грудью женщины, был покрыт чьей-то кровью.
Гнев возрос, горячий и сильный, и я почувствовала, как внутри зашевелился монстр, пробужденный мощью эмоций. «Но я все еще в Париже. И здесь я все держу под контролем». Я затолкала его обратно, отказываясь выпускать на поверхность.
— Arrête![12] — крикнула я и, чтобы подчеркнуть приказ, выставила перед собой позаимствованную катану, серебряное лезвие отразило огни Эйфелевой Башни.
Вампир зарычал, его губы скривились, показывая пару очень острых клыков, в его глазах горела ненависть. Я его не узнала, и сомневаюсь, что он узнал меня, не считая того, что я вампир не из его Дома — и это делало меня его врагом.
Он поднялся, отходя от человека, как будто она не более, чем мусор, который он оставил после себя. Костяшки вокруг его кола побелели, рука была напряжена и готова.
Освободившись из его захвата, человек бросила взгляд на мои посеребренные глаза и закричала, а потом начала отползать от нас. «Она выживет — если я смогу перевести его внимание на себя».
Вампир одной рукой отшвырнул мою катану, другой нацелив в меня кол.
Может, я и молода для вампира, но хорошо подготовлена. Я подалась назад, уводя нас обоих от человека, и ударила ногой. Я попала ему по руке, отправляя кол в полет. Он устоял на ногах и поднял кол. Не испугавшись, он пошел на меня. На этот раз удар ногой нанес он. Я заблокировала его, но из-за силы удара моя рука запульсировала болью.
Он сделал выпад колом в мою сторону, как фехтовальщик рапирой.
Из-за этого движения на его правой руке от чего-то золотого отразился свет. От перстня, увенчанного звездчатым рубином — и символом Дома Сен-Жермен.
Сомневаюсь, будто это просто совпадение, что вампиры Сен-Жермена напали на главный символ Парижа всего через пару ночей после того, как подверглись нападению со стороны парижского Дома. Хоть я и понимаю, почему они хотят отомстить, держа в страхе и убивая людей, но это неправильно. Несправедливо делать из наших проблем их проблемы.
Я рванула назад, чтобы увернуться от кола, а потом нанесла удар катаной, когда он снова начал наступать.
— Тебе следовало оставаться в Кале, — сказала я по-французски и не получила никакого ответа, но в его глазах появился блеск. Он крутанулся, чтобы уклониться от этого удара, но мне удалось порезать ему руку. Воздух наполнил запах крови, и мой желудок сжался от внезапного голода и потребности. Но игнорирование этого голода было одним из первых уроков, которые мне преподали родители. Для питья есть свое время и место, и сейчас не оно.
Я замахнулась ногой, отчего он отскочил назад, а потом нанесла удар ногой с разворота, который отправил его на колени. Он схватил меня за ноги, перенеся свой вес так, чтобы мы оба упали на траву. Катана выкатилась из моей хватки.
Я ударилась головой о землю, и потребовалось мгновение, чтобы понять, что он перелез через меня и схватил кол. Он поднял его, его глаза заблестели в свете ярких цветных огней, которые отражались на траве от сверкающего памятника позади нас.
Я посмотрела на этот кол — подумав о том, что он может сделать и что почти наверняка со мной сделает — и мой разум стал абсолютно чистым. Я видела его, слышала кровь, стучащую в моих ушах, и не имела ни малейшего представления о том, что мне нужно делать, словно адреналин закоротил мне мозг.
К счастью, по ту сторону страха, и под ним, был инстинкт. И мне не нужно было думать о том, что может подкосить мужчину. Он может быть бессмертным, он может быть вампиром. Неважно. Этот прием подходит для всех.
Я ударила его коленом в пах.
Он застонал, наклонился вперед и упал на траву, свернувшись и закрывая свое мужское достоинство.
— Мудак, — пробормотала я, моя грудь вздымалась, когда я поднялась на ноги и пнула его, а потом добавила сзади по ребрам, чтобы заставить его по-хорошему остаться там.
Прибежали двое охранников, посмотрели на меня, потом на него.
— Элиза Салливан, — представилась я. — Дом Дюма. — Большинство вампиров, которые не являются Мастерами, используют только свое имя. Я — исключение, поскольку для ребенка нецелесообразно иметь только одно имя.
Они кивнули, изъяли кол и отправились надевать на вампира наручники. Я подняла катану, вытерла лезвие о штанину и отважилась осмотреть поле вокруг себя.
Двое других вампиров Сен-Жермена были живы, оба стояли на коленях, заведя руки за головы. Я не видела других, и если они не сбежали, что казалось маловероятным, их, вероятно, уничтожила Полиция Парижа или охрана Эйфелевой Башни. Превратились в кучки пепла из-за смертельной встречи с осиной.
Люди толпились на периферии парка, где Полиция Парижа устанавливала ограждение.
Некоторые люди, которые пережили нападение, помогали другим. Остальные же стояли с широко раскрытыми глазами, дрожа от шока и страха. А многие вытащили свои экраны, чтобы заснять видео побоища. Вероятно, наблюдал весь мир, хотели они это видеть или же нет.
Я увидела Сери, стоящую на краю парка, ее глаза были серебристыми, лицо свирепое и злое. Она не боец, но может отличить несправедливость, когда ее видит.
Я подошла к ней, мое правое бедро немного побаливало от удара о землю, и подумала, что я прошла свое первое полевое испытание.
Мне вдруг стало не так уж и грустно покидать Париж.
Глава 2
Двадцать четыре часа спустя я проснулась на расстоянии несколько тысяч метров над землей из-за того, что услышала, как гремят автоматические жалюзи. Окна самолета были закрыты, пока мы спали, чтобы мы не поджарились до хрустящей корочки на солнце.
Сквозь окно было видно, как, подобно электрическим схемам, сияют оранжевые и белые огни вдоль длинной, темной протяженности озера Мичиган. И я почувствовала, как внутри меня потянулся монстр, словно мог коснуться знакомой энергии.
У монстра есть связь с Чикаго — с городом и мечом, который ждет в оружейной Дома Кадогана — и от этого тут его сложнее контролировать. Это одна из причин, почему я улетела в Париж, и одна из вещей, которые я не смогла объяснить моему отцу на взлетной полосе перед тем, как улетела.
Мое сердце забилось быстрее, когда усилилась магия монстра, и мне пришлось потрудиться, чтобы его замедлить, удержать себя в руках. Я выдохнула сквозь сжатые губы, концентрируясь, чтобы отослать его обратно в темноту.
«Я могу это сделать», — сказала я себе.
«Я уже не та девушка, какой была четыре года назад. Я возвращаюсь с большей силой и опытом, и с четырехлетней практикой в его сдерживании, сохранении его погребенным. И именно там и планирую его оставить. Я пробуду здесь всего несколько дней, а потом вернусь в Париж, подальше от области его активности. До тех пор я буду его усмирять, потому что другого выбора нет».
«Потому что я больше никому не причиню вреда, никогда снова».
— Ты в порядке?
Я взглянула на Сери, отцепляя пальцы с подлокотника и одарив ее такой улыбкой, какую только смогла выдавать.
— Все хорошо. Еще не до конца проснулась.
Ее брови приподнялись, а выражение лица говорило, что она мне не поверила. Сери Сильна Психически и хорошо чувствует людей, эмоции, правду и вымыслы. И она почти наверняка чувствует магию.
— Синдром смены часовых поясов, — сказала я, что было почти правдой. Вампиризм и пересечение часовых поясов не очень хорошо сочетались для меня даже в лучшие времена. Я провела большую часть своей первой недели в Париже, отсыпаясь.
Кажется, ее такой ответ не очень удовлетворил, но она кивнула.
— Я рада, что сегодня у нас только прием. — Она улыбнулась проводнику и вытерла руки горячим полотенцем, которое он предложил. — Я не готова слушать многочасовые споры.
— Я тоже. — И мне не нужно быть Сильной Психически, чтобы знать, что ни у кого в самолете нет особого оптимизма. — Но у них будет вино или шампанское, или и то, и другое. И нам нужно будет лишь подняться наверх, когда вечеринка закончится.
Прием по случаю открытия состоится в «Портман Гранд», одном из самых популярных отелей Чикаго — и нашем доме на следующие несколько дней. Марион я ответила «нет», когда она предложила мне остаться в Доме Кадогана. С травли монстра не выйдет ничего хорошего.
— Ты все еще можешь передумать по поводу отеля, — сказала Сери. — Остановиться в Кадогане, чтобы почаще видеть родителей.
Я заставила себя улыбнуться.
— Я буду работать. Дипломатические обязанности, помнишь?
«И немного больше порядка».
* * *
Мы успешно приземлились, и пассажиры поаплодировала пилоту, что я всегда находила странным. Экипаж сделал именно то, для чего их наняли — в целости и сохранности перевез нас через океан. «Стали бы мы ругать пилота, если бы самолет упал?»
Я отстегнула ремень безопасности и встала, потом взяла сумку и катану. Ее ножны сделаны из мраморно-зеленого материала, рукоятка обвязана шелком того же цвета. Клинок в безупречном состоянии, лезвие настолько тонкое и острое, что одобрил бы сам Мурамаса[13], один из мастеров изготовления японских мечей. Он — мой подарок от мамы на восемнадцатый день рождения, первый заостренный меч, которым мне разрешили владеть. И я научилась им владеть — обнажать его, обороняться им, атаковать им.
Я хорошо обучена и раньше участвовала в боях. Но я никогда им не убивала. До инцидента у Эйфелевой Башни я вообще не была свидетелем насильственной смерти. До этого я не видела пустых и остекленевших глаз — видимое доказательство того, как быстро и безжалостно можно украсть жизнь. И у меня есть очень нехорошее предчувствие, что эти воспоминания так быстро не исчезнут.
Вампир, сидевший перед нами, встал и потянулся, вырывая меня из воспоминаний.
Он оглядел самолет и улыбнулся нам. Он высокий и поджарый, с упругой, бледной кожей. У него серебристо-серые волосы, бледно-голубые и глубоко посаженные глаза, увенчанные темными бровями.
— Дамы, — с акцентом произнес он на английском. — Вы насладились полетом? Это лучше, чем перелетать Атлантику на крыльях летучей мыши, не так ли? — Его улыбка была наполовину льстивой, наполовину легкомысленной.
Его звали Виктор, и он один из высокопоставленных вампиров Дома Шевалье, еще одного парижского Дома. В отличие от Марион, которая предпочитает размышлять и обдумывать, Виктор политик до мозга костей. Стратегически мыслит, как и все вампиры, и умеет добиваться своего. Но он честно это признает, и, кажется, всегда улыбается, поэтому тяжело его не любить.
— Наши руки сильно устали бы, — ответила я с вымученной улыбкой.
Он ухмыльнулся и указал на меня.
— Exactement![14] — Он вытащил из пиджака маленькую коробочку и приподнял крышку. Внутри лежало полдюжины крошечных, ярко-малиновых макарони[15]. — Не хотите перекусить перед тем, как мы высадимся?