Сери покачала головой.
— Нет, merci[16].
Макарони, сдобренные кровью, пользуются особой популярностью среди французских вампиров. С привкусом я могу справиться; в конце концов, я же вампир. Но мне не нравились макарони даже в свои лучшие времена. Они слишком неопределенные. Это конфеты? Печенье? Я понятия не имею, а мне не нравятся закуски, которые нельзя определить.
— Нет, спасибо, — ответила я с улыбкой.
— Вы можете идти, — сказала стюардесса, разрешая нам подойти к двери. — Приятного вечера.
Виктор слегка поклонился.
— Дамы, au revoir[17]. Увидимся на вечеринке.
— Au revoir, — ответила Сери и помахала ему рукой. — Тебе правда не стоит ему потворствовать, — пробормотала она, когда Виктор ушел.
— Он по-своему обаятелен, — сказала я, идя за ней в проход.
— Тебе не стоило смеяться над шуткой про летучую мышь. Он будет считать себя великим комиком, и мы никогда не покончим с его попытками пошутить. Не уверена, что смогу выдержать такую вечность.
— Мы будем упорствовать, — серьезно произнесла я. Но его предложение заставило меня задуматься — и обеспокоиться. — Я не привезла никаких сувениров родителям. Может, мне стоило купить макароны в аэропорту.
— Есть такое правило, — промолвила Сери, — что нельзя покупать подарки в аэропорту.
— Хорошо, но что важнее? Купить подарки своей семье в аэропорту или появиться вообще без подарков?
Она поджала губы, пока обдумывала этот вопрос.
— Тебе нужно было купить макароны в аэропорту. Но Чикаго будет рад, что ты вернулась домой, с макаронами или без. Возвращение блудной дочери!
— Посмотрим, — пробормотала я, спустившись по ступенькам, и вдохнула влажный августовский воздух Среднего Запада.
* * *
Я не узнала группу людей, которые ждали на взлетной полосе у подножия лестницы, но они представились сотрудниками мэрии. С примирительными и обходительными улыбками они объяснили, что делегаты прибывают со всего мира, поэтому мэр просто не может лично приветствовать каждого супера.
Учитывая, что она человек, я и не ожидала, что она буквально будет в нескольких местах одновременно.
В ожидании стояла вереница транспортных средств, чтобы отвезти пассажиров и багаж в их отели. Большинство из них были приземистыми и блестящими Авто, которые не нуждаются в водителях, и предварительно запрограммированы отвезти нас к месту назначения.
Перед ними стояли мои родители.
Мой отец, Этан Салливан, высокий и бледный, с такими же, как у меня, золотистыми волосами длиной до плеч. Как и в большинство ночей, на нем был черный костюм и холодное выражение лица. Это результат четырехсот лет игры в вампирскую политику и необходимости быстро научиться игнорировать детали, чтобы сфокусироваться на основной цели: выживании его Дома и вампиров, которые в нем живут.
Моя мама, Кэролайн Мерит — для большинства просто Мерит — стояла рядом с ним в облегающих черных брюках и простом бледно-голубом топе, у нее темные, прямые волосы, лицо обрамляет челка. У нее бледно-голубые глаза, прямой нос, пухлые губы, и она утонченно мила.
Папа называет ее Герцогиней, и это продолжается до тех пор, пока она не начинает ругаться, как сапожник, или не начинает кидаться начос[18]. В этом или ее боевых навыках нет ничего аристократического. Дайте обученной танцовщице катану, и она покажет вам нечто захватывающее. Теперь она Страж Дома, защитник сообщества и его Мастера.
Моей маме за пятьдесят, а папе больше четырехсот. С тех пор, как я родилась, никто из них совсем не постарел; они выглядят чуть старше меня. Люди обычно находят это странным, но для меня это просто факт. Они мои родители, и выглядят так, как выглядят. «Не страннее ли иметь родителей, которые немного меняются с каждым проходящим месяцем и годом?»
В конце концов я тоже перестану стареть, ну, или мы так думаем. Раз уж я единственный рожденный ребенок-вампир, мы пишем книгу о росте детей-вампиров. По моему мнению, в данный момент я выгляжу точно на свои двадцать три.
С сумкой и катаной в руке я спустилась по лестнице. И как только я ступила на асфальт — в Чикаго — монстр потянулся к земле, к городу и его магии. И от силы его жажды у меня чуть не подогнулись коленки.
Мои родители не знают о монстре. Они знают только то, что однажды я потеряла контроль, и за это расплатился человек. На меня нахлынула кратковременная вспышка паники, что они увидят, что монстр все еще внутри меня, заперт в клетке, но жив. Вероятно, он там с самого моего рождения, поскольку я была магически соединена с матерью. Потому что зло магически слилось со мной, или, по крайней мере, я думаю, что именно так и произошло.
Знание разобьет им сердца, а я не смогу вынести и монстра, и тяжесть их горя. Поэтому я потянула каждый грамм силы, который у меня имелся, заставляя себя сделать шаг, потом еще один. Четыре года интенсивных тренировок, а холодный пот все еще стекал по моей спине, пока я шла к родителям. Но они, похоже, этого не заметили.
— Как я рада тебя видеть, — сказала моя мама, обняв меня, когда я поставила свою сумку и положила сверху ножны. Она пахла так же, ее духи свежие и цветочные. Запах заставил меня вспомнить наши апартаменты в Доме Кадогана, где воздух пропитан слабым и приятным ароматом.
— Мы так по тебе скучали, — тихо произнесла она, ее руки крепко обнимали меня, что, кажется, успокаивало монстра.
«Возможно, монстр ее боится. Если моя теория верна, у него есть причины быть…»
— Я тоже скучала по вам, ребята, — ответила я.
— Ты выглядишь счастливой, — сказал мой отец, обняв меня и поцеловав в макушку.
Когда он отпустил меня, мама протянула испускающий пар пластиковый стаканчик.
— Я подумала, что после перелета тебе может это понадобится.
— Спасибо, — ответила я и сделала глоток. Он был горячим и сладким, с легкой ноткой фундука. Я готова была поклясться, что чувство неуверенности сразу начало исчезать, но это, должно быть, говорила моя одержимость.
— Идеально, — произнесла я. — Из «У Лео»?
— Да, — ответила она с улыбкой.
«У Лео» — моя любимая кофейня, крошечный магазинчик, где можно купить из машины, находящийся в Гайд-Парке недалеко от Дома Кадогана. Меню там скромное, официанты всегда угрюмые, и они принимают только наличные. Но если сможешь преодолеть раздражение, там лучший кофе в городе.
— Если собираешься что-то сделать, — произнесла она, довольно неплохо имитируя голос моего отца, — то делай это правильно.
— Да ты шутница, Страж.
— Знаю. Мне нравятся твои волосы, — сказала она, коснувшись моего длинного локона.
— Спасибо. — Потребовалось время, чтобы понять, что делать с белокурыми волнами, которые я унаследовала от отца. Если длина слишком короткая, то они превращаются в одуванчик из кудряшек, с которым я не могу справиться. Когда отросли подлиннее, завитки разгладились и превратились в волны, которые смотрятся гораздо более удачно.
— Как прошел полет? — спросил отец.
— Большую часть времени я спала. — Я подняла руку. — Ожогов нет, значит, шторки были опущены. Частный самолет из Европы очень неплох. Бесплатные наушники и носки.
У мамы загорелись глаза.
— А закуски были?
— В твоем распоряжении целая кухня, — сказал папа.
— А Марго слишком занята, чтобы всю ночь ходить и предлагать мне закуски. — Ее взгляд сузился. — Хотя это наводит меня на кое-какие мысли.
— Как видишь, — весело произнес мой отец, — твоя мама ничуть не изменилась с тех пор, как мы виделись в мае.
— Я не против, — ответила я.
— Мы видели репортаж из Парижа, — сказал папа и положил руку на плечо маме.
Я подготовила их, рассказала, что мы в этом участвовали, поэтому он узнал об этом не из вторых рук. Но страх и печаль в его глазах все же были сильными.
На мои глаза тоже навернулись слезы. Меня внезапно затопил ужас того, что я видела накануне вечером, я пихнула стаканчик с кофе отцу и бросилась в объятия матери.
— Все нормально, — сказала она, снова обнимая меня. — Все хорошо. Не держи все в себе. Тебе станет лучше.
— Это было ужасно, — пробормотала я ей в рубашку. — Это было глупо, бессмысленно и… так жестоко.
— Это всегда ужасно, — прошептала она, потирая мне спину. — Нет ничего хорошего в том, чтобы быть равнодушным к ужасному. Это означает, что мы ничего не чувствуем. Когда же мы испытываем чувства, а мы так или иначе их испытываем, то показываем свою храбрость. А ужасные времена — это когда нам нужно действовать больше всего. Именно тогда мы творим больше всего добра.
Она держала меня, пока я стояла там, плача в ее рубашку, пока выжимала худшую из эмоций. Потом я отстранилась и вытерла щеки.
— Извини, — произнесла я, пытаясь немного рассмеяться. — Не знаю, почему я плачу. Это было… не очень профессионально.
Папа достал из кармана украшенный вышивкой носовой платок. Я взяла его и вытерла лицо. Я чувствовала себя глупо из-за необходимости выплакаться, но после этого мне стало немного лучше.
— У тебя были долгие двадцать четыре часа, — сказала мама. — И ты заботишься о людях и о Париже. Это очень профессионально.
— Она права, — произнес папа, после чего мама показала ему большие пальцы вверх. — Ты хорошо справилась. Мы очень гордимся.
Напряженность в его глазах сказала, что он старался не начинать разговор, который у нас уже был по поводу рисков, связанных с моей службой в Дюма. Он знает, что это мое личное дело.
— Спасибо, — ответила я и в последний раз вытерла лицо, а потом сунула платок в карман.
— Итак, — произнесла мама, озираясь вокруг. — Когда мы познакомимся с Серафиной? — Ее не было в городе, когда они приезжали на мой выпускной.
Я оглянулась на самолет, увидела, что Сери болтает с Одеттой у подножия трапа, и помахала ей.
— Bonjour[19], — живо сказала она, когда подошла к нам, взяв меня под локоть.
— Сери, это мои родители, Этан и Мерит.
— Приятно наконец-то с вами познакомиться, — произнесла Сери и расцеловала их. — Ваша дочь — настоящее сокровище.
— Мы согласны, — ответил мой отец. — И мы надеемся, что тебе Чикаго понравится так же, как ей понравился Париж.
— Я уверена, что так и будет. — Она посмотрела на мою маму. — Я так понимаю, нам нужно обсудить, мм, кейк-шейки?
Лицо мамы засветилось, как будто она выиграла в лотерею.
— Мы должны их обсудить. Может, завтра на переговорах мы добьемся значительных успехов, и у нас будет время для приключений в «Портильо»[20].
— Будем надеяться, — ответила Сери с улыбкой, которая быстро исчезла. — Вы слышали о недавнем нападении?
— Слышали, — ответил папа.
— Были какие-нибудь угрозы в адрес переговоров? — спросила я.
Мой отец выгнул бровь.
— Я служу Дому Дюма, — напомнила я им. — Я работаю.
— Никаких угроз, — ответила моя мама, взяв отца за руку и сжав ее, вероятно, давая ему знак. Еще они могут общаться телепатически — одна из способностей обычных вампиров, которые я не развила, вероятно, потому что я была создана не традиционным вампирским способом — поэтому я не часто слышу, как они вслух спорят о том, как со мной обходиться или разбираться с тем, что я сделала.
Из-за этого мне не везло в розыгрыше карты «Мама разрешила». Мама и Папа могли уточнить это друг у друга, а я бы даже не узнала.
— Хотя испанские делегаты все еще спорят по поводу посадочных мест, — сказал мой отец, явно не впечатленный их поведением.
— Ты видела план по обеспечению безопасности «Сэнфорда»? — спросила мама.
Переговоры пройдут в реконструированном «Театре Сэнфорда». И хоть в Чикаго и мирное время, организаторы мероприятия не хотят рисковать. Снаружи здания будет ограждено, снаружи и внутри объекта будут охранники, а в комнате будут сотрудники органов правопорядка на случай, если кто-нибудь осмелится напасть. В роли силовиков будет выступать тандем людей и сверхъестественных — главным образом вампиров и членов Северо-Американской Центральной Стаи оборотней, поскольку Стая сделала Чикаго своим домом. Габриэль Киин — ее волчий Апекс и друг моих родителей.
Мы с сыном Габриэля, Коннором, вместе выросли, ну, или почти вместе. Он на два года старше меня — и считает, что на два года круче и умнее. Он — проклятие моего детства, раздражение моей юности. Мы терпели друг друга ради наших родителей, или, во всяком случае, терпели так, как на это способны двое детей.
Он считал, что я люблю покомандовать. Я же люблю делать все так, как мне нравится.
Я считала, что он слишком беззаботный. Он говорил, что он принц, и может делать все, что захочет.
И в отличие от всех остальных в моей жизни, Коннор Киин видел монстра.
— Если не возражаете, — произнесла Сери, — я присоединюсь к Одетте, поскольку она, кажется, на грани истерики.
Мы оглянулись на Авто, где Одетта раздраженно показывала на растущую кучу багажа.
— Надеюсь, они не потеряли ваши сумки, — сказала моя мама.
— Я уверена, что все в порядке. — Она улыбнулась и по очереди протянула руку моим родителям для рукопожатия. — Было приятно наконец-то с вами познакомиться. Надеюсь, у нас будет время пообщаться.
— Мы тоже надеемся, — ответила мама.
— Кажется, она милая, — сказал папа, когда она двинулась к машине.
— Так и есть. Она не принимает то, что у нее есть, как должное, а для нее это было бы очень легко.
— Тогда она не одна такая, — произнес папа с улыбкой. — Не многие согласились бы на год службы, когда этого было делать необязательно.
— Это был душевный моральный долг, даже если не формально, — ответила я.
— Ты дочь своей матери, — сказал папа с большой гордостью.
— Как будто тридцативосьмичасовые роды этого не доказали, — сказала мама с улыбкой.
— Я хорошо их помню, — решительно произнес папа. — Ты была… очень злой.
— Тебе на это намекнула ругань?
— И швыряние разными вещами, — ответил он, начиная считать на пальцах. — И вызов Апекса оборотней на драку на ножах. И обвинение в сторону твоей сестры в том, что она русская шпионка. И обещание заколоть врача, если ты не получишь обезболивающее.
— Чушь собачья. Я была образцом терпения и благородства.
Папа ей подмигнул.
— Конечно, Герцогиня. И, на мой взгляд, ты также была очень осторожным Стражем.
— Почему ты улыбаешься? — спросила меня мама, прищурив глаза.
— Просто… хорошо быть дома, — ответила я ей. И понадеялась, что так и останется.
— Хорошо, — произнесла мама. — Потому что мы тоже рады, что ты тут. — Она постучала по серебряной полоске на правом безымянном пальце, проверив время. — Наверное, тебе нужно ехать в отель. Кто-нибудь из офиса Омбудсмена встретит тебя там, даст тебе электронные пропуска и проследит, чтобы ты попала на прием.
Отношения между людьми и сверхъестественными Чикаго регулируются сверхъестественным Омбудсменом города. Мой прадедушка, Чак Мерит, был первым Омбудсменом, и офис расширился с момента его выхода на пенсию десять лет назад. Сейчас эту должность занимает Уильям Дирборн.
— Звучит неплохо.
Я окинула взглядом сизый купе «Макларен»[21], припаркованный между Авто, и догадалась, что это последняя автомобильная одержимость моего отца. Он не любит, когда его возят, и предпочитает водить сам.
— Твоя? — спросила я его, указывая на нее.
Мама вытащила из кармана брелок и улыбнулась.
— Моя. Он уничтожил слишком много машин.
— Справедливости ради стоит отметить, что ты была со мной в большинстве этих инцидентов.
— Вот почему за рулем я, — сказала она и поцеловала меня в щеку. — Авто отвезет тебя в отель. Встретимся на приеме.