По дороге он остановил такси у магазина и зашёл за продуктами, потом ему позвонил Ганс и пришлось срочно искать WiFi, чтобы загрузить с почты план по сбору нового мотоцикла. За всеми этими делами в квартиру Женя попал уже к семи вечера. Забив холодильник и наскоро побросав котлеты быстрого приготовления в микроволновку, он, наконец, добрался до душа, а, выйдя, увидел, что Макс сидит на диване в гостиной комнате и курит. Перед ним стояла пепельница с тремя окурками. Обычно Савельев не позволял себе курить в помещении, поскольку и сам не переносил запаха дыма в доме. Но не в этот раз.
— Как слетал? Успешно?
Улыбка мужа лишь сильнее обеспокоила Женю. У Макса всегда плохо заканчивались попытки себя сдерживать.
— Да, вполне, kedves. А ты как?
— Да зашибись просто, лучше всех, ты же знаешь.
А вот это уже совсем нехорошо. Женя не сразу решился, но все же сказал:
— Я говорил с Шиммоном, он рассказал, что сегодня случилось. Слушай, я…
— О боже, нет, Жень, вот не надо сейчас, я тебя прошу, — Макс вскочил на ноги и зашагал по комнате, цепляясь рукой за волосы. — Я себя, вот честно, уже как в «Дне сурка» чувствую, только начинается у меня день не с моей смерти, а со слов «муж» и «зять».
— Ну хочешь, я поговорю с твоим отцом, объясню…
— Да, блять, Женя! Не лезь просто, ладно? Не вмешивайся.
Макс, судя по всему, и сам не ожидал от себя того, что сказал, но эмоции уже было не удержать. Он поморщился и быстро вышел за дверь, неслышно прикрыв ее за собой.
***
Женя включил повтор, ночь на кухне, давно перевалившую за два после полуночи, в очередной раз наполнили звуки арии из венгерской постановки мюзикла «Рудольф». Песня про светлое будущее и мост в завтра. Интересно, понимал ли кронпринц на момент ее исполнения, что скоро ему предстоит застрелиться?
С чего вдруг Женю в ночи потянуло на репертуар театра оперетты Будапешта, он и сам не знал. Макс так и не вернулся, сон не шел вообще, отцовская палинка внезапно загорчила. В общем, все было одно к одному. И единственное, что пришло в голову, это включить YouTube и обратиться к прекрасному. К мюзиклам. Отличный выбор, а что?
Женя в своих невеселых мыслях не заметил, что дверь в квартиру Савельевых приоткрылась и в лунное пятно вышла фигура в домашнем халате. Людмила Филипповна, видимо, ожидала его здесь увидеть.
— Ой, Женя, вы тоже не спите? И у меня бессонница.
Пока женщина гремела посудой, наливая себе зелёный чай, времени хватило выключить телефон и застегнуть расстегнутую на груди рубашку. Внезапно перед ним оказалась чашка горячего напитка. Женщина присела рядом с другой такой же чашкой.
— Это с жасмином. Вкусный очень.
Женя на автомате пригубил напиток. Никогда он не понимал, в чем прелесть этих зелёных чаёв с разными добавками, ну вот не давалась ему эта великая тайна. Он любил кофе. Даже, наверное, слишком сильно.
— А Максик у нас на диване спит. А может и не спит, лежит просто, — Людмила Филипповна набралась смелости и прямо посмотрела на Женю. — Вы поссорились, да?
Хороший вопрос. А поссорились ли? Женя точно нет. Но у него на лице, видимо, выступил другой ответ.
— Вы не обижайтесь, он как отец, вспыльчивый, но отходчивый. И с Олей бывало, что ругались, но мирились очень быстро. Ой, — Людмила Филипповна прикрыла себе ладонью рот. — Простите, что-то не то я, наверное, говорю. Вы не обижайтесь.
Ну если Жене сегодня было суждено сорваться, то этот момент очень даже подходил.
— Да Бога ради, Людмила Филипповна! Я вашего сына люблю больше жизни, так что и обиды никакой нет здесь. И быть не может. Ему плохо, а я ничего сделать не могу. Убивает это, понимаете? И чтобы ему хорошо, и вас чтобы не обидеть… Но я же тоже не всесильный!
Повысил голос, что ли? Нет, вроде бы спокойно все сказал. И полегчало немножко. Но сейчас, скорее всего, поплохеет, не та аудитория, чтобы делать подобные признания.
Людмила Филипповна надолго замолчала. То ли минуты так медленно ползли, то ли и правда очень много времени прошло, но Женя уже успел в голове проговорить раз десять слова извинения. Вслух не успел.
— Жень, мы ведь иначе приучены были. По-другому воспитаны. Ну не понимаю я, как это, когда мужчина с мужчиной. Дико это для нас, понимаете? Дико. И наш сын в центре всего этого…
Понятно. Сейчас будет контрольный в голову.
— Но это не значит, что мы слепые или какие-то бесчувственные. Я не знаю, как это, не понимаю, можно ли вообще подобное сравнивать с тем, что дано на двоих мужчине и женщине. Но я вижу, что вы любите его. И Юра видит. Правда.
В чашке точно чай? Жасминовые галлюцинации или что это вообще?
— Вы так много сделали для нас. И все ведь ради Максика, мы, думаете, не знаем? Я могу вас не понимать, но я вам очень признательна. Очень. И мне кажется, ваши родители должны очень вами гордиться.
Какой-то неправдоподобный сон наяву. Женя сглотнул, собирая слова по одному.
— Отец гордится, да. А мамы на свете уже много лет нет.
И тут случилось то, что называется «зал стонал». Внезапно мягкие руки обвились вокруг его плеч, и он оказался в объятиях неожиданно сильной, плачущей женщины.
— Боже, Женечка, простите меня, я забыла совсем, Максим говорил, а я забыла. Про вашу маму. Простите меня, пожалуйста.
Ну давай, мужик, давай, разревись на плече у женщины, которая тебя не очень-то жалует. А так хочется. Это почти материнское объятие было таким тёплым, искренним. Наверное, в детстве так было? Женя этого не помнил, не мог помнить. И от этого впервые в жизни стало больно до слез.
Женщина осторожно гладила его по голове как маленького. Это было так хорошо.
— Жень, идите ложитесь спать. Все будет хорошо, обязательно. И утро вечера мудренее.
Как во сне он попрощался с Людмилой Филипповной, вымыл чашку, дошёл до спальни и рухнул на постель, как был, в джинсах и рубашке. Сон из яви плавно перетек в настоящий, глубокий, даже с какими-то сновидениями. Разум сходил с ума, но тело убито спало. И даже вроде бы отдыхало.
Открыл глаза он, почувствовав, что его кто-то гладит по щеке. На постели рядом сидел Макс, а в окно уже светило солнце.
— Жень… Родной, любимый, ну прости меня. Я сука каких поискать, неблагодарная и бестолковая. Сам не понимаю, с чего на тебя наехал. Как с цепи слетел…
— Тссс… Иди сюда, мой хороший, — Макс послушно улёгся спереди и вцепился в обнявшую его руку. — Нормальный брак без скандалов не бывает. Подожди, я потом напьюсь, устрою тебе сцену, можно даже посуду побить, вот тогда все будет как надо.
Макс расслабленно засмеялся.
— Давай только до дома с этим подождём, посуда казенная, платить придется.
— А где ты видел хорошую психотерапию бесплатно? За все приходится платить. Но если посуда не подходит, есть другое предложение.
Женя замолчал, выдерживая паузу, и улыбнулся, когда Макс с любопытством повернул к нему голову.
— А давай поедем в Иерусалим?
========== Глава 8 ==========
Макс прислонился спиной к стене и подставил лицо под солнечные лучи. В Иерусалиме было на порядок холоднее, чем в прибрежной Хайфе, и идея надеть зимнюю куртку уже не казалась такой глупой. Мерзнущие пальцы пару раз потянулись к карману, где лежала пачка Parliament, но Макс вовремя себя удержал. Хоть сильно набожным он себя никогда и не считал, но курить напротив входа в Храм Гроба Господня было бы откровенным кощунством. Мимо ходили люди, местные и туристы, через вход в храм за последние сорок минут прошло просто немыслимое количество народа. И в целом священный город напоминал большой муравейник своим неимоверным нагромождением кварталов и улочек. И Максу здесь нравилось. Он повертел головой, но тех, кого ему следовало на условленном месте ожидать, видно не было.
Идея ехать в Иерусалим всем пришлась по душе, даже отцу. А реакция матери вообще поставила Макса в тупик. Нет, он, конечно, знал о ее желании побывать в священном городе, да и просто приятно было видеть, что на Женю не смотрят как на врага. Но с каких пор мама бросается зятю на шею со слезами благодарности? Женя тоже выглядел смущенным этим порывом женщины, но так оно было и лучше. И спокойнее. Муж предложил не тратить время на дорогу и лететь в Иерусалим на самолёте, благо рейсы были регулярные, и вылететь можно было уже на следующий день. Так у них получалось провести на месте три полных дня и потом также самолётом вернуться в Хайфу к вечеру двадцать шестого февраля. Макс сперва думал, что лучше ехать на машине с остановкой в Тель-Авиве, не важно, что долго, в конце концов, до следующей процедуры у отца еще полторы недели, а свой день рождения Макс и в Иерусалиме бы спокойно отметил. Подумаешь, дата, и отмечать-то вроде как нечего. Но Женя неожиданно оказался непреклонен в своём желании вернуться в Хайфу до двадцать седьмого. На вопрос, с чего такая принципиальность, он лишь улыбался и молчал как партизан. Так что Макс махнул рукой. Ну хочется так человеку, жалко, что ли? Дороговато, конечно, выходили четыре билета туда-обратно и несколько дней в отеле уже там, но Макс и по этому поводу не стал спорить. Он давно решил, что курсы инструкторов могут подождать и до осени, так что на руках свободно была вся отложенная на них сумма.
Женя забронировал очень приятный отель в еврейском квартале, и, передохнув после перелёта и перекусив в кошерном кафе, все четверо отправились гулять по городу.
Достопримечательностей было так много, а время летело вперед с бешеной скоростью, поэтому утром третьего дня их поездки было принято решение разделиться: Людмила Филипповна вместе с Женей пройдутся по тем местам, которые они еще не успели посмотреть, а Макс с отцом пойдут по своему маршруту. Встретиться решили у входа в Храм Гроба Господня через три часа.
Поездка получалась очень насыщенной и интересной, и все же больше всего Макса радовал тот факт, что это не менее приятно и для отца. Юрий Михайлович, как и обещал доктор Миллер, чувствовал себя намного лучше, кашель его почти не мучил, и, наверное, впервые за год он просто получал удовольствие. В христианском квартале они наткнулись на маленький ресторан, где подавали домашнюю медовуху. За руль никому было не нужно, и Макс, хрюкнув с отцовского «матери только не говори», даже не заметил, как они на двоих уговорили два литра. Справедливости ради, ничего, кроме расслабления и приятной лени во всем теле, ни один из них не почувствовал. Юрий Михайлович, выходя из ресторана, справедливо заметил, что «это тебе не Суздаль, где градусы, как в самогоне». За неспешной беседой они незаметно дошли до места встречи, и отец, задумчиво осмотрев вход в храм, решился туда войти. Макса он с собой не потащил, за что тот был благодарен. Тяготило его очень скопление людей в подобных священных местах, казалось — ну о какой молитве может идти речь, если тебе на пятки такая толпа истинно верующих наступает. Нет, Макс молился и крест носил, но предпочитал места, где действительно в тишине можно услышать, что тебе с небес кто-то отвечает.
— А какой сегодня день недели? Я такого столпотворения не помню даже в Рождество у Храма Христа Спасителя, — голос отца выдернул Макса из размышлений, и он отлепился от стены.
— Так среда. Но, я думаю, тут круглый год так, место все же такое, паломническое. Пойдем сядем, что ли? Вон лавка.
— Мама с Женей загуляли совсем, — Юрий Михайлович опустился на деревянную скамейку с правой сторону от входа в храм и закрыл глаза, наслаждаясь коротким отдыхом.
Макс присел рядом, пряча довольную улыбку. Услышать от отца имя «Женя» ему еще не доводилось, мелочь, казалось бы, но блин, как же от нее тепло. И пусть это ничего не значит, пусть отец просто расслабился и дал слабину в своём неприятии того, что делал по жизни сын, пусть. Нужно радоваться и короткому перемирию.
Мимо прошла группа эфиопцев в разноцветных одеждах. Их зычные голоса звучали до тех пор, пока не растворились в гулкой темноте храма. Отец рядом что-то негромко проговорил.
— Пап, не расслышал тебя.
— Говорю, удивительно. Если так подумать: место-то, по сути своей, кровавое кладбище. Сколько народу здесь за две тысячи лет полегло, и под кем только Иерусалим не был. Римляне были, арабы были, французы и англичане были, израильтяне… И все с оружием во имя своего бога приходили. Мда… А теперь, смотри, рай на земле просто: сколько народностей, сколько конфессий сюда стекается. И мечеть, и синагога, и храм рядом стоят. И всем, оказывается, место есть, независимо от веры. За что сотни лет кровь лили? А как всегда: земля и власть, ничего нового. И не было в этом Бога ни на йоту.
Макс согласно кивнул и откинулся на спинку лавки, вытягивая затекшие ноги.
— Согласен. Да и сейчас не лучше, пап. Что далеко ходить: вон, Палестина рядом. Священное место, а на деле как продолжалась резня, так и продолжается. И снова в этом ничего божественного нет.
Ненадолго повисло молчание, прерываемое роем голосов снующих мимо людей.
— Сейчас стоял когда там, перед Голгофой, рядом пару заметил. Ребята молодые, мусульмане, он на араба похож, она в платье в пол и в платке. Я обратил внимание, как они смотрели на место распятия Христа, — отец поджал губы, выбирая слова. — Одухотворенно, понимаешь? И им не важно было, что это не их пророк, не их святыня, и не полумесяц над этим местом висит, а крест. Они выражали почтение. Уважение. Когда вот такое сам видишь, вживую, многое в голове по-другому работать начинает.
Макс почувствовал на плече твёрдые пальцы и повернул голову. Похоже, далее не последует привычная отповедь.
— Максим, я иногда резковат с тобой. Ну так как-то давно пошло, нежничать с тобой всегда маме доставалось. Но я хочу тебе сказать, сейчас, здесь, положа руку на сердце, что очень ценю все, что ты для нас делаешь: для меня, для мамы. И Жене я тоже благодарен. Независимо от того, что я думаю об остальном.
Макс вздохнул и с улыбкой хлопнул отца по колену.
— Знаю, пап. Все знаю.
Отца не переделать, это понятно. Никто и не ждет каких-то чудес и магии. Сейчас он под впечатлением от путешествия, да и болезнь, наверное, учить какому-то смирению и миролюбию. Наверное. Ну так и на том спасибо, от добра добра не ищут. Если отец просто сможет хотя бы терпеть то, что вокруг происходит, это уже небольшая победа.
— Смотри, идут, — Макс проследил за движением руки отца. Действительно, из узкого подхода между улицами показались две знакомые фигуры, обе увешанные пакетами.
— Остался здесь хоть один магазин, который ты не ограбила? Боже, Люд, а тут что, кирпичи? Ты Стену Плача разобрала втихаря? — Юрий Михайлович с усмешкой забрал у жены самый большой пакет. Та только отмахнулась.
— Ну вот что ты говоришь, Юра? Иконы это. И потом, как мы домой с пустыми руками вернёмся из святого места? Я взяла свечи, молитвенники, нитки красные, надо же привезти всем, и тебе на работу, и вообще… Ой, Жень, вам не тяжело?
Макс забрал у сопротивляющегося мужа часть сумок, и, судя по красным следам от ручек на его ладонях, очень вовремя. Хотя Женя и не признался бы, что ему тяжело.
— Ой, а мы еще такой вкусный хворост купили! Жень, у вас он? Вы ешьте, мальчики, голодные небось. Юр, будешь?
Макс покосился на белый бумажный пакет в руках у Жени: из него соблазнительно пахло выпечкой.
— Стой! Какой хворост?! У тебя же непереносимость этой… как ее…
— Клейковины, — Женя в ответ только улыбнулся и отправил присыпанный сахаром кусок теста в рот. — Спокойно, kedves, он кошерный. Чуть менее постный, чем маца, на, попробуй.
Они неспешно двинулись в сторону отеля, обсуждая все, что видели и делали, пока гуляли порознь. Возле очередного поворота Макс замер. Блин, надо было вчера, конечно, но лучше уж поздно, чем никогда.
— Подождите! Бумага и ручка есть?
— Какая… Эй, ты обалдел, что ли? — Женя обескураженно уставился на пакет с хворостом, от которого муж только что отодрал здоровенный кусок.
Ручки не было ни у кого, но опять же у Жени нашёлся простой карандаш, чудом не сломавшийся за время путешествий в его рюкзаке. На нем была намотана запасная струна для гитары. Макс улыбнулся, вспоминая историю Самсона о школьных передрягах младшего брата. Похоже, некоторые привычки не исчезают с годами.
— Постойте тут пять минут, ладно? Я сейчас.
У Стены Плача людей было неизменно много. Вчера Макс здесь себя очень нехорошо почувствовал, поэтому не стал ничего писать. Словно килотонны чужих проблем разом навалились на плечи. А вот сейчас подумалось: может, так и должно быть? Раз такая энергетика у места сильная, значит, и записка под нее попадёт. Наивно, конечно, но это же Иерусалим. Тут как-то даже стыдно не верить.
Макс потрогал ладонью холодный камень стены и, приложив к нему свой кусок пакета, нацарапал печатными буквами, для верности.
Я не прошу мира во всем мире, но хоть в моем мире пусть будет мир.
Четыре раза слово «мир». Должно сработать.
Макс сложил записку несколько раз и, запихнув между камней, осторожно попятился назад, как это принято здесь делать.
— Мать, правда, помоги, а? Надо очень, — от произнесения этих слов самому стало смешно, ну да ладно. Лучше сделать. И Макс быстрым шагом пошёл в сторону ожидавших его родных.
========== Глава 9 ==========