Она выпила корвалол, который на нее действует, как верное сонное средство. Тридцать, нет, сорок (чтобы наверняка!) капель.
Ну, всем пока, сейчас заснет… Хи-хи… Как сказал философ Сковорода: «Этот мир ловил меня, ловил, но не поймал».
Проводя нас через многочисленные испытания и топя в море неудач, иногда судьба дает всплыть на поверхность, чтобы мы могли глотнуть воздуха.
Когда Саше показалось, что сумерки сгустились до степени «схожу с ума», и даже ее могучий одесский запас жизнелюбия, солнца и смешинок стал иссякать, раздался спасительный звонок.
— Арсений?
Саша не поверила своим ушам и не сразу уверовала в возможность спасения. Но ее друг был великодушен и с ходу стал настаивать именно на оптимистичном варианте развития событий.
— Санька, что с тобой? Москва, да? Осень, да? Серые улицы, да? И все достало?
Она возопила, задрыгала ногами, закивала, как припадочная: «Да! Да! Ваша правда!»
— Я так и думал! — хмыкнул Арсений.
Сашин друг Сеня — буддист и очень симпатичный парень. Он сумел так выстроить свою жизнь, что вообще не обращает внимания на такие общечеловеческие проблемы, как деньги или кризис. Познакомились они три года назад, когда Арсений устроился работать в Сашину контору дизайнером. Проработав полгода, он ушел в свободное творчество, и они подружились уже после его увольнения.
Арсений Сашу каким-то удивительным образом понимает, например, он лучше ее самой может сформулировать ее желания и дать в самый подходящий момент ценный совет, или выписать ей пару справок с диагнозом и рецептом лечения.
У Сени есть свой сайт, ставший весьма модным, и он, между прочим, мог на этом сайте срубить немерено денег, но ему не надо. Правда, не надо. Потому что Сеня вернулся из Индии, просветлился и осознал: ничего не нужно. Арсений носит на пальце кольцо из гвоздя, вытащенного из плота, на котором по Гангу перевозят покойников, четки на запястье, медитирует и, кажется, давно понял что-то такое, до чего лично Саше еще шагать и шагать.
Уловив ее похоронное настроение, друг предложил:
— Ну чего, Сань, давай лечиться?
— Чем?
— Гомеопатией! Бери билет и приезжай!
Она растерялась:
— А ты где?
— В самом депрессивном городе на свете — Петербурге. Сюда надо ехать, если депрессия отгрызает голову. Принцип гомеопатии — лечить подобное подобным.
— Сень, ты же вроде был в Индии?
— Да, потом расскажу, на месте. Слышь, Санька, приезжай в Питер! Только быстро — я тут буду еще два дня. Потом в Москву вместе вернемся.
«Сень, ты все-таки точно того… ку-ку! Звонишь среди ночи и думаешь, я сразу полечу в Питер? Да, может, у меня работа, куча дел! Сам сиди в своем Питере и не дергай меня! Не отвлекай!» — подумала она, а вслух выпалила:
— До встречи!
А какие могут быть сомнения? Надо ехать! Лечиться гомеопатией и дружбой.
Кстати, хорошо, что Питер, а не, к примеру, Нью-Йорк! Арсений будто специально подогнал вояж под ее нынешние обстоятельства.
Это у них с Сеней такая любимая игра.
Началось так. Два года назад Арсений вдруг исчез без предупреждения, а потом позвонил из Италии и в присущей ему манере произнес:
— Саня! Рим — Вечный город! История, солнце и много вкусной еды! Понимаешь?
Ну, она, конечно, понимает, что тут непонятного?
— Тогда приезжай!
Она испугалась:
— Куда?
— В Вечный город!
— Когда?
— Сейчас! Бери билет!
— Сень, а ты, часом, не сумасшедший?
И к сумасшедшему, на всю голову больному другу, она сразу, плюнув на работу и обстоятельства, полетела в Рим.
Позже аналогичный номер Арсений выкинул с Прагой. Неожиданно позвонил и, хихикая, сообщил, что в Праге сейчас чудесная осень, все такое рыжее, красивое, соборы парят в небе, Влтава несет воды, а в чудном ресторанчике так кормят, что он просто «не мог не поделиться с другом».
Они встретились в Праге, и осень действительно была сказочной, с соборами, Влтавой и ресторанчиком, где по вечерам играли музыканты.
Следующим местом встречи почему-то оказалась Кострома. Когда Сеня позвонил, Саша уже была готова к чему-то волнующему, ожидая, что он назовет очередные пароль и явку, и это могло быть все, что угодно, любая точка мира, Аляска, например, или Португалия, а он вдруг сказал:
— Кострома!
Она растерялась.
— Чего?
— Кострома!
— А почему Кострома?
— А почему бы и нет?
Саша отправилась в Кострому, и ей там понравилось.
Этим летом Арсений уехал на Гоа. Звонил оттуда, приглашал приехать, но у Саши не получилось. Она сдавала сложный проект, и вырваться не было никакой возможности. А потом настала осень, и вскоре все ухнуло в тартарары, в смысле, всех догнало кризисом. Отъездились. Сидите теперь.
Сейчас, когда она вспоминает их с Сеней путешествия и приключения, ей кажется, что это было в другой жизни.
…Самый депрессивный город на свете встретил, как и положено, серым свинцом неба в висок, ядом невской водички в кровь, штормовым ветром, который сносил остатки кровли с Сашиной прохудившейся крыши. Вот куда надо ехать стреляться, вешаться, сводить счеты с жизнью каким-нибудь иным способом, вплоть до самого экзотического. Определенно, в этом городе доступны два варианта: похоронить свою тоску и выздороветь или похоронить себя.
Арсений стал склонять Сашу к первому варианту сразу, как только встретил ее в аэропорту.
Друг на фоне осеннего Петербурга смотрелся экстравагантно. Он и так от природы был смуглый, а в Индии загорел просто до неприличия, к тому же оделся Сеня в пику унылым серо-коричневым тонам, преобладающим в одежде петербуржцев, в яркие жизнерадостные цвета, с преобладанием оранжевого. Арсений вообще придерживается теории, что в каждый день недели нужно носить одежду определенного цвета. В этом имелся какой-то особенный смысл, непонятный для Саши и очевидный для Арсения. Кроме того, он считал, что так проще помнить дни недели.
Двухметровый, смугло-шоколадный, с ярким оранжевым шарфом вокруг шеи, Арсений подействовал на Сашу, словно нашатырный спирт. Ее будто вернули из глубокого обморока, и ей даже захотелось восстать «из глубокой печали».
В Петербурге Арсений остановился у друга-художника. Большая квартира на канале Грибоедова поражала запущенностью, чугунной ванной времен царя Гороха, стоявшей прямо посреди кухни, и восхитительным, усиленно-депрессивным видом из окон.
Сеня отпаивал Сашу имбирным чаем и рассказывал о своих приключениях.
Оказывается, он вернулся с Гоа, где пробыл пару месяцев, несколько дней назад, а в Петербург приехал, чтобы попрощаться с другом. Саша встревожилась:
— Почему попрощаться?
Сеня улыбнулся:
— Саня, можешь меня поздравить: я нашел место на земле, где мне хорошо и спокойно, где я понимаю, что спешить больше никуда не надо, потому что благодать здесь и сейчас, с тобой или перед тобой. Короче, мне так понравилось на Гоа, что я туда уезжаю. Насовсем.
— Сень, ты что? — тревожно воскликнула она.
Ничего себе, единственный друг и тот собирается свалить на другой конец земного шара, а ее оставить! Саша растерянно, сознавая очевидную глупость вопроса, спросила:
— А что же делать мне?
— Идти своим путем, — важно изрек Арсений, и Саше захотелось его убить.
Только она стала думать, что жизнь налаживается и друг спасет друга, как выяснилось, что он уезжает за благодатью, причем навсегда.
Но если человеку хорошо, и он светится от счастья, и весь такой шоколадно-радостный, не будет же она просить его переменить решение отказаться от счастья? Она, конечно, эгоистка, но не до такой степени.
— Когда уезжаешь?
— Послезавтра в Москву. Если хочешь, вернемся вместе, а потом я уеду. А теперь давай рассказывай, как ты, Саня. Что у тебя случилось?
Ее унылое повествование свелось к нытью и жалобе на полный жизненный кризис во всех смыслах. Честно выслушав ее стенания, Сеня высказал свое мнение, отличное от мнения Саши и большинства российских граждан.
— Фигня это все, Саня!
Она позволила себе усомниться:
— Так уж и фигня?
— Конечно! Кризис — это такая заморочка для всех, но в хорошем смысле! — серьезно заверил Сеня. — Оно даже к лучшему, что так случилось. Некоторым на пользу пойдет.
— На меня намекаешь?
— Нет. На девяносто девять процентов человечества.
— А ты, значит, удачно попал в тот самый один процент, которому кризис до лампочки?
— Именно.
Она выдохнула с искренним восхищением:
— Здорово! Ты, Сеня, наверное, уже просветленный. А мне до этого состояния еще переть и переть, жизни не хватит.
Он подлил ей имбирного чая:
— Дойдешь, куда ты денешься! Главное, в пути делать остановки, чтобы отдохнуть, посидеть на холме и перевести стрелки.
Вечером они пошли гулять по самому депрессивному городу. Сеня хихикал и говорил, что после солнца, моря и ашрамов Индии свинцовый Петербург выглядит, как сон или литература, одним словом, нечто выдуманное, не имеющее к реальности никакого отношения. На Фонтанке он снял свой великолепный оранжевый шарф и завязал Саше глаза.
— Сейчас, Саня, будет чудо!
Он куда-то вел ее, держа за руку. Наконец они пришли. Сеня снял шарф.
— Это Новый год, Саня! И детство!
Оказалось, что пришли они в знаменитый питерский клуб, где всегда встречают Новый год — каждую ночь.
В клубе было клево и по-настоящему весело. Они действительно встречали Новый год, и он был настоящим, как и елочные игрушки, которые оказались не фальшивыми и радовали глаз. И Снегурка была не фальшивая, и Дед Мороз, и множество пьяных, абсолютно счастливых людей, которых вдруг — вот роскошный подарок! — на время вернули в детство. Саша с Сеней напились, надели заячьи уши и скакали под елкой, как подорванные. И было им хорошо.
Потом они взяли такси и долго катались по улицам. В машине они на пару пели про мишек. Вообще этой песне Сашу научил именно Сеня, открыл для нее эту песню, можно сказать, подарил. Таксист, хмурый бородатый дядька, даже расчувствовался и сказал, что поют они здорово, с душой и надрывом, хотя почему они постоянно поздравляют друг друга с Новым годом, он не понял.
Устав петь, желать счастливого Нового года и изображать бой кремлевских курантов, Саша и Сеня затихли. Пьяная, совершенно ошалевшая от счастья Саша смотрела на проносящиеся за окнами картинки города, пока не заснула.
Утро, когда они поехали в аэропорт, было хмурым и серым. Сашин лифт неуклонно ехал вниз. Она даже пожаловалась Сене на то, что в последнее время совершенно разбалансирована.
— Как будто я — сломанный лифт. Езжу туда-сюда. То вроде настроение улучшается, тонус прибавляется, и лифт идет вверх, то я снова на нуле, еду вниз. При этом мою кнопку может нажать кто угодно. Вот когда мы позавчера скакали под елкой, нацепив заячьи уши, мой лифт находился на верхнем этаже высотки, а сейчас валяется где-то в подвале.
Арсений усмехнулся, хорошо хоть воздержался от фразы, что лично он сам управляет своей кнопкой; хотя по его виду было понятно, что именно это он и хотел сказать.
В самолете, когда летели в Москву, Сеня провел с ней сеанс психотерапии.
— Ты, Саня, главное, не суетись. Все образуется, каждый, кто ищет, обязательно найдет, просто надо действовать в соответствии с естественным ходом вещей, как учат буддисты. Они любят приводить пример: если дует ветер, ты не будешь зажигать сигарету на ветру, а отойдешь в укрытие и зажжешь спичку там. Так и в жизни: выход из тупика найдется сам собой, причем произойдет это легко и естественно, и ты даже не поймешь, где находилась дверь, через которую ты выбралась на волю.
Там же, в самолете, где-то под облаками, Арсений подарил ей четки из лазурита небесно-голубого цвета. Он пояснил, что они из Индии, и надел их Саше на руку.
— Все люди, Саня, делятся на две категории, тех, кто с четками, и без. Ты теперь в правильной. Значит, все будет хорошо!
А потом он предложил ей переехать к нему.
— Сань, моя квартира пустует, вернусь я теперь не скоро, так что переезжай и живи, сколько хочешь.
Он оборвал ее возражения решительным заявлением, что «так будет лучше для всех».
На следующий день Сеня приехал за ней, помог собраться и перевез к себе. Она подозревала, что Арсений мог бы купить себе другую квартиру, но как настоящий буддист на такую мелочь, как жилье, он давно забил. Сенина квартира оказалась нормальной холостяцкой берлогой из двух комнат, обставленной самой незамысловатой, из ИКЕИ, мебелью. Лаконичное пространство, в котором не было ничего лишнего и которое совершенно не напрягало. Идеальная среда для того, чтобы начать в этих стенах новую жизнь.
— Ну вот, Санька, располагайся и живи!
Через два дня Арсений уехал.
«Вот и осталась я совсем одна. Сень, пришли мне кольцо из гвоздя, такое же, как у тебя, и научи жить так, чтобы уже ничего не хотеть, никуда не спешить, не пытаться понять, а уже знать, и быть безмятежной».
У жизни для нас всегда наготове коробка конфет с разнообразной начинкой. Вот Саша уже и эту конфетку попробовала, и ту, и, наконец, добралась до самой ядовитой и опасной.
Да! Самое страшное и опасное, оказывается, знаете что? Деградировать! Потому что, оказавшись безработным, ты очень быстро привыкаешь к новым условиям, и с каждым днем в тебе все меньше сил и желания изменить свою жизнь.
Саша это не сразу поняла. Сначала у нее завелись новые привычки: просыпаться к обеду, есть десять раз на дню, вечером смотреть ТВ. Кстати, через две недели ей эти сериалы, поначалу представлявшиеся невыносимыми, даже стали казаться нормальным, не лишенным интереса зрелищем. Во как! И она поняла: они нас специально зомбируют, отупляют, чтобы уже ни желаний, ни целей, ни протеста какого-нибудь! Чтобы сидели перед ящиком и не рыпались никуда. Действует безотказно, проверено на миллионах.
Дальше — больше. Ей расхотелось покидать квартиру. На собеседования она ходить перестала — устала от отказов, да и внешний мир стал казался чем-то опасным. А здесь, дома, в своем уютном мирке так хорошо и привычно! И никто не обидит…
Первое время она чувствовала угрызения совести, у нее даже ННС (невроз навязчивых состояний) на этой почве развился. Это когда сам себе придумываешь ненужные дела или проблемы, желая отвлечься от действительно важных дел и проблем.
С самого утра Саша находила себе занятие, то есть всякую фигню, например, разложить диски в родные, правильные конвертики (половина дня в минусе), разобрать вещи в шкафу (еще половину в минус), тут, глядишь, и день прошел, — вот и хорошо, вот и славно! Или испечь пирог, и даже не с целью его поесть, а чтобы отвлечь себя от грустных мыслей.
А вскоре она и занятия придумывать перестала, тем более что проблемы чудесным образом отступили. А что? Пособие дают раз в месяц, на «покушать картошку» хватает, в квартире живет бесплатно, спасибо Арсению. Все нормально, можно отдыхать.
Скучно? Так досуг можно организовать — нажарим картошечки и, уютно устроившись со сковородой у телевизора, посмотрим, что там в мире происходит. И подсластим существование всякой сладкой дрянью — конфетками и пирожными.
И через неделю такой жизни Саша совершенно случайно заметила свое отражение в зеркале и вздрогнула: кто это?
«Кто эта женщина с круглой мордой и оловянными, бессмысленными глазами? Я? Разве такой меня хотела видеть моя мама? Господи, ведь я стала похожа на свою фотографию в паспорте! Помню, когда я ее получила, очень расстроилась, а муж Сережа ржал: «Это ж не ты, Саня, а какая-то тетка!» Да! Я стала похожа на ту тетку из паспорта. Стала такой, какой меня, очевидно, мечтала бы видеть Марь Ванна, — толстой женщиной с потухшими усталыми глазами, которую никто никогда не любил и уже не полюбит!» Ай-ай-ай, она залилась слезами. Что же теперь делать? Можно ли жить с такой физиономией, не стыдно ли с ней выходить к людям? А ведь сама, сама довела себя до такого состояния! Никто не виноват — ни внешние силы, ни инопланетяне, ни иные враги рода человеческого, ты сама, Саша, себя довела!