— Сэмми?
— Хочу тебя прямо сейчас, — он все чаще ему в таком признается. Он почти научился не смущаться и не краснеть, не прятать глаза. Он становится бесстыдником — Сэмми. Он заводит на раз и заставляет упасть в него с головой. Опять и опять.
Сэмми хмыкает удовлетворенно, слыша хриплый стон-всхлип из глотки старшего такого беспомощного и безотказного рядом с ним — самого лучшего в мире брата.
— Нас отчислят, а ты так мечтал закончить, наконец, этот колледж. Или отправят в тюрьму за непристойное поведение, — Дин сипит, пытаясь как-нибудь наскрести остатки самообладания. Тщетно.
Сэм мог бы рассмеяться. Серьезно? В тюрьму? Да что им вообще может быть страшно? Побывавшим в Раю, Чистилище и Аду, столько раз отдававшими свою жизнь друг за друга, возвращавшимися, чтобы быть с братом. Только с братом. Всегда.
Тюрьма? После застенок спецслужб президента? После пыток Люцифера и Михаила — совершеннейших божьих детей? После схватки с самим создателем мира?
Полная ерунда.
— Пусть отчислят. А я хочу видеть тебя передо мной на коленях, — у Сэма те самые черти в глазах, что наполнены не злобой и тьмой, а влечением и весельем. У него там обожания через край. У него там слепое, не требующее слов обещание-клятва: “Я люблю тебя. Я нуждаюсь в тебе. Я — это ты, а ты — это я”.
— Мелкий… — У Дина звезды из глаз и голова идет кругом. Он хватает его руки, сжимающие поперек, и расцепляет объятия. — Мелкий… ты нарываешься… Сэмми… знаешь же, что не сдержусь.
Тихий, довольный смешок ярче июльского грома:
— А чего я добиваюсь, по-твоему? Братишка…
Его сейчас разорвет натурально. Нет, просто на ошметки размажет… на субатомные частицы. Так, что и Джек запарится потом собирать воедино.
— К-куда мы? — он в голос смеется, и этот голос сбоит дрожит, хотя Сэмми изо всех сил пытается сохранить хладнокровие. Но самообладание сбоит, как скачущее напряжение в сети. Замыкает. Искрит.
— Да присмотрел здесь местечко… Мы же с тобой не какие-то вуайеристы… А я был уверен, что у тебя опять засвербит.
Это не совсем точное определение, но Сэмми не спорит. В конце концов, Дин по большему счету прав. Ведь только вчера они не ушли дальше душевых после соревнований по бегу. Сэм подождал, пока все ребята уйдут, и вернулся к Дину, и затащил-завлек-затолкал под хлещущий обжигающий душ. А после Дин так красиво кончал, пока Сэм держал его на весу и пил его стоны, глотал поцелуи. Любил его… больше жизни и мира, который, не раздумывая, обменял б на него.
— Ты думаешь, я какой-то там извращенец?
Дин тихо смеется и ласково трется щекой. Почти что урчит. Гладенький, как пузо дельфина.
— Нет. Я тоже никак не могу тобой надышаться.
Сейчас, когда живут для себя. Никак не поверят, что победили и живы. Что могут быть только вдвоем и не думать о том, как гнать куда-то сквозь ливень и ночь, спасать, рисковать своей шеей и проливать свою кровь, кидаться под пули и под клыки.
Просто жить. И любить так, как любили все эти годы. Так, как, наверное, в этом мире ни один не любил.
Сэм опомниться не успевает, как брат затаскивает его в какой-то… сарай? пристройку? подсобку? и рубашку тянет через голову прочь. Тут же бухается перед ним на колени и дергает за ремень. Вниз ведет собачку замка, выпуская твердый, горячий орган на волю. Тут же ловит губами, причмокивая пошло. И Сэм… Сэм спиной врезается в стену и выдыхает: “господибоже…”
— Сэмми… — Дин останавливается и снизу вверху с укоризной глядит. — Ну давай не сейчас… не кликай… Джек — он, конечно же, Бог, но ребенок… зачем ему такое смотреть…
Дин… как всегда — очень в тему. Сэм пытается не рассмеяться, но прокусывает язык, ударяясь затылком о дощатую стену, когда Дин снова берет глубоко, пропускает в самое горло. Становится совсем не до смеха.
Сэм совершенно не может дышать. Не получается снова. Сэм… рядом с братом вот так готов умирать опять и опять, воскресая и перерождаясь.
Снова и снова.
========== 11. Ревность ==========
— Дин? Ты не соизволишь на меня посмотреть?
— Мгм… — брат бурчит неразборчиво и гремит кастрюлями, чашками. Сэм слышит, как что-то режет ножом. Возможно, лук или капусту, два сорта которых утром из супермаркета притащил.
Дин и капуста — это, конечно, больше, чем сильно.
— Дин, хватит дуться. Тебе же не пять лет. Не восемь даже.
— И не думал. Ужин готовлю. Ты мог бы мне не мешать, если не помогаешь.
На самом деле он неплохо готовит, вот только чаще предпочитает бургеры с пивом, ну и, конечно, пирог. Куда без него? Так что сейчас приключилось, если Дин решил встать к плите?
— И что у нас будет на ужин? — Может быть, если его заболтать, он прекратит раздражаться и фыркать? Швырять демонстративно ножи-вилки-ложки, салатниками громыхать?
— Салат из капусты с кукурузой, морковью и перцем. И овощные котлеты с картошкой, — выдает флегматично старший Винчестер и поправляет на шее шнурок с амулетом. Тем самым, из их далекого не детского детства.
Сэм гулко сглатывает в горле комок. Не очень понятно… у него сегодня что — день рождения, а он позабыл? Вроде нет.
— Дин. Дин, пожалуйста, посмотри на меня. Я не могу, когда ты так злишься.
— Кто сказал, что я злюсь?
— Я тебя знаю всю жизнь. Я тебя… да я чувствую тебя каждой клеточкой тела. И вижу, что тебе неприятен… наш поход с Эйлин в кино. Дин, это же не было каким-то свиданием. Составил компанию, ей было не с кем сходить…
— Угу. Разумеется. — Щелк, щелк, щелк ножом о разделочную доску. С остервенением. Как будто не капусту шинкует, а голову отсекает вампиру.
— Дин. Не ревнуй.
— И не думал.
Пыхтит. Кажется, пар сейчас из носа повалит. Нет, ну что за неуемное существо?
Сэм отодвигает ноутбук и сзади к брату подходит, руки сцепляет у него на животе, поглаживает через рубашку и губами тычется в шею. Замечает сыпанувшие моментально по коже мурашки. Легонечко дует.
— Я люблю тебя. А Эйлин встречается с Чарли. Просто Чарли вместе с Бобби уже неделю на охоте в Небраске, ей стало тоскливо.
— Да помню я, — бурчит Дин неохотно, Сэм чувствует, как расслабляется спина брата, как он чуть откидывается назад и, наконец, выдыхает. А ведь последние пару часов был ну точно нахохлившийся разобиженный ёжик. Продолжает другим, уже расслабленным тоном: — Сейчас будем есть.
И, быстро повернувшись, ловит губы губами.
========== 12. Сэм помнит ==========
Он не должен был это запомнить. Сколько им было тогда? Дину — ближе к пяти, а Сэму — ровно полгода. Известно, что первые воспоминания человека сохраняются после трех, может, трех с половиной, но и те скорее редкие зарубки острым ножом на деревьях, что оставляет охотник, углубляясь в непроглядную чащу.
Сэм помнит все, будто это было вчера:
— Спокойной ночи, Сэмми, — ласковый голос и маленький Дин, склоняющийся над кроваткой, чтобы тронуть лоб брата губами. Челка, щекочущая лицо, аромат пирога с корицей и вишней. Мягкая ткань фланели рубашки, за рукав которой он его ухватил.
А еще — спокойствие и безопасность. Безопасность и Дин.
Его Дин — всегда безопасность.
Из ночи в ночь, еще до пожара, перевернувшего их жизни вверх дном. Когда родители засыпали, Дин тайком пробирался к кроватке и долго бывало сидел, с улыбкой глядя на брата. Рассказывал про игрушки и соседских девчонок-кривлялок: “Сэмми, ты бы видел, смешные и яркие, как попугаи. И так же бестолково гудят”. А еще обещал:
“Я о тебе всегда буду заботиться, Сэмми”.
“Пока я рядом, тебя не обидит никто”.
“Вот подрастешь, мы такое устроим… Мы будем настоящей командой. Ты и я. Навсегда”.
Сэм помнит, как брат прижимал его к себе в одеялке, как несся вниз по ступеням в ту ночь, как огненные плети хлестали, целясь в их головы, спины, как жадно щелкали пасти, завывая с досадой, потому что не удавалось схватить и сожрать, утащить за собой в преисподнюю.
Помнит, как дрожал от ужаса Дин, как шептал ему, сбиваясь на слезы. Задыхался, голос терял, но шептал: “Не бойся. Сэмми, я с тобой, я тебя защищу. Не бойся, мой маленький братик, все будет в порядке”.
Сэм и так понимал без каких-либо слов. Если б мог тогда, ответил бы брату: “Я знаю, ты ведь рядом со мной”.
Это было всегда. Незыблемым правилом жизни. Аксиомой. Константой. Это было и есть.
Сэм помнит вереницу грязных мотелей, продавленные диваны и обшарпанный пол, клопов с тараканами, чуть что бросающихся врассыпную, ржавую воду из крана и пятна на стенах всех известных цветов — мутная зеленоватая плесень, буро-розовые разводы, следы от ботинок, иногда — даже на потолках, трещины в окнах и урчание в желудке.
Он помнит, как жмурился Дин, укачивая его перед сном, обхватив очень крепко руками. Как щекой прижимался к детской груди и слушал заполошенный стук его сердца под рубашкой из мягкой фланели. И впитывал запах — соленых чипсов и сыра, кетчупа, переваренных макарон. Среди них — самый яркий и острый — запах вишни, теплого солнца и крекеров. Безопасности. Дина.
Дин Винчестер — с него его жизнь началась. Сэм точно знает, что и закончится тоже. Только так. С ним вдвоем.
— О чем задумался? Опять твои умные книжки? — Дин отрывается от ноутбука, и рядом со смешинкой в зеленых глазах Сэм замечает искру, что всегда там сияла. Безусловное обожание. Любовь. Что-то, что всегда их тянет друг к другу. Что-то, без чего другой совсем не живет.
Не сможет, даже сильно попытается если.
— Нет, — Сэм прочищает горло, откладывая в сторону истрепанный том. Он и не помнит, о чем же там — под обложкой. Подходит ближе и опускает руки брату на плечи. Пальцы колет теплом. Зарывается носом в пропитанную солнцем макушку. Там то же печенье и вишня. — Вспоминал наше детство.
Дин брови домиком задирает, но не говорит ничего. Он только тянет брата за руку и к себе на колени роняет. Еще чуть-чуть — ноутбук отправится на пол, превращаясь в груду искореженного металла. И пусть. В бункере этого добра — под завязку. А если не хватит — всегда ведь можно купить. Взломанная умницей Чарли кредитка их до сих пор выручает отлично.
Дин мягко бормочет в его губы:
— Сэмми, не надо. — И отчаянно отводит глаза. Все еще, глупый, почему-то считает, что не был лучшим братом и лучшей семьей, что-то ему недодал, недолюбил, недопонял. — Я так хотел бы, что у тебя была нормальная жизнь, а не это вот все. — И неловко разводит руками.
Глупый. Такой глупый — его старший брат.
— Да? — Сэм щекою трется о щеку и пальцами массирует напряженный затылок. Дин закрывает глаза, но за миг перед этим Сэм успевает в них разглядеть ураган, что будет похлеще торнадо, бушующего где-то в Айове. — А я бы ничего не менял, потому что у меня самый лучший брат во всем мире. Брат, который всегда защитит и который никогда не оставит. Брат, с которым я буду до смерти.
Ноутбук все же летит прямо на пол, разлетается на запчасти от удара об угол колонны, когда Дин усаживает брата на стол и коленом разводит в стороны ноги.
Он падает — ныряет к нему, впиваясь в губы оголодавшим вервольфом, вампиром, сошедшим с ума от аромата крови, призраком, почуявшим близость отмщения.
Он стонет, покусывая шею и плечи, оставляя новогодней гирляндой пунцовые метки-тавро. Возвращается снова к губам. Целует вдруг нежно… От этого трепета слезятся глаза. Сэм тянет за ворот мягкой рубахи. Все та же клетка, фланель, аромат — это вишня, печенье, корица.
— Это всегда будешь ты, — шепчет он.
— Ты и я, — улыбается Дин, поправляя. — Ты и я, Сэмми. Иначе — просто никак. Ты не забыл? Нет меня, если нет тебя. Только мы. Только так.
И возвращается к поцелую.
========== 13. Спор ==========
Комментарий к 13. Спор
иллюстрация: https://clck.ru/TVeQr
Дин вплывает на кухню в распахнутом махровом халате вальяжный и важный, как какой-нибудь падишах — в свой гарем. Губы уточкой складывает и тянет капризно:
— Сэмми, где же мой завтрак? Вроде договаривались, что я получу его прямо в постель?
Сэм ойкает, обжигая пальцы о край сковородки и успевает выкрикнуть: “Дин, он горячий” прямо перед тем, как брат выхватывает раскаленный, пышущий жаром подрумяненный тост. Тот из ладони выпрыгивает, что лягушка — из банки. Дин шипит и засовывает в рот сразу три пальца. Посасывает, причмокивая, как леденец. Сэм отводит глаза:
— Ты чего в такую рань соскочил? Еще шесть. Раньше восьми же никогда не встаешь. Это в лучшем случае если.
Дин глазами хитрюще сверкает:
— Не мог дождаться свой первый завтрак в постель. Вот пришел посмотреть, как у нас тут дела… Ты не волнуйся, я сейчас вернусь в спальню, и ты сможешь по всем правилам меня… обслужить.
Подмигивает, безумно собою довольный. Сэм закатывает глаза и возвращается к сковородке с шкворчащим, истекающим жиром беконом. Вздыхает.
А еще ведь вчера ничто не предвещало такого поворота событий.
*
Все начинается очень даже банально — они четвертые сутки сидят в засаде у черта на рогах где-то в центре Аляски, если точнее — в национальном парке Денали. Последний месяц здесь все чаще без вести пропадают ротозеи-туристы и жители небольшой деревушки, что в каких-то восемнадцати милях. Это бывший шахтерский поселок, и Дин отчего-то твердо уверен, что людей таскает вендиго.
Сэм-умница морщит свой начитанный лоб и осмеливается не согласиться:
— Думаю, здесь все дело в вампирах, просто где-то неподалеку гнездо. Помню, у отца в дневнике…
— Сэмми! — перебивает Дин с нетерпением, — Аляска — огромна! А тут все признаки налицо: никаких обескровленных трупов. Люди просто исчезают с концами. Опять же не забывай, что шахтеры. И холодные зимы. И эти места… особенно лютой зимой непросто куда-то добраться. Представь себе группу… скажем так… поселенцев, оказавшихся в изоляции месяца на четыре. Они ушли на охоту, но внезапные снегопады напрочь перемели все дороги. И вот когда подошло к концу пропитание…
— Дин! — Сэм очень забавно психует и в сердцах ладонью бьет о ладонь. — Вампиры могут держать своих жертв живыми и потихоньку питаться, как запасами из кладовой, отсюда и отсутствие трупов. Мы не знаем, сколько тут их…
От гнева раздуваются ноздри и так ярко сверкают глаза… Дин от них оторваться не в силах. Облизывается, точно заприметил свой любимый пирог.
— Хорошо, — почему-то он уступает, и Сэму бы сразу заподозрить подвох. Но это ведь Сэм — бесхитростный и простодушный. — Предлагаю пари. Если это все же вампиры, то я…
Младший брат азартно перебивает:
— Минимум месяц здоровой еды — овощи, злаки, орехи и зелень. Кстати, кетчуп — это не овощ. Никакого истекающего жиром бекона и чизбургеров… Так и быть, пироги не будем считать, — и после шумного выдоха облегчения припечатывает: — Но никакого хентая!
Дин возмущенно вопит, и Сэм тотчас напрыгивает на брата, зажимая ладонями рот. В ухо ему шипит раздраженно, цепляя мочку губами (мурашки толпой несутся вниз по спине, и грохот пульса в висках оглушает):
— Сдурел?! Захотел, чтобы все кровососы от самого Колорадо добрались сюда? Десятки, нет, даже сотни. Нам от такой толпы никогда не отбиться.
— Сэмми… — Дин дышит часто и сбито. В это время года на Аляске — жара, потому он, конечно, и взмок. — Не суетись… Я согласен. Хотя… хентай-то за что?
— Будешь смотреть нормальное порно! То есть… — Сэм запинается и быстро краснеет, отводит глаза, — я, конечно, про фильмы… Нормальные фильмы, а не то месиво из кишок и голых задниц, которое ты обычно поглощаешь запоем.
Дин щурится очень…. очень внимательно. Странно.
— Угу. Так и быть. Но если это вендиго, ты месяц готовишь мне завтраки и приносишь в постель, — добавляет хитро, сверля въедливым взглядом. — Вечерами — массаж и совместные сеансы хентая…
Сэм (о, он просто уверен, что на Аляске расшалились вампиры) успевает подозрительно хмыкнуть и сказать: “По рукам”, как из лесного массива прямо на них вываливается голое и иссохшееся белёсое нечто с когтистыми лапами, скребущими по земле. Оно разевает безобразную пасть, в которой меж желтых клыков виднеется длинный скользкий язык. Максимально отвратный. Дин, откатившись назад, стреляет в монстра не пойми откуда взявшейся сигнальной ракетой, за ней сразу — второй. Тот занимается свечкой с каким-то удивлением на уродливой морде. Взрывается изнутри, засыпая окрестности (и братьев попутно) кусками воняющей плоти и клоками волос.