Он очнется от теплых рук, скользнувших по животу, от мягких губ, вдруг ткнувшихся в шею.
— Эй… ты чего?
— У тебя такая улыбка… — Дин замешкается, подыскивая верное слово. — Уютная знаешь, мягкая. Счастливая что ли.
— Потому что я сейчас очень счастлив, братишка.
И обнимет в ответ, к себе привлекая.
Это очень трепетно и очень сопливо. Это что-то огромное, что изнутри распирает, до конца не помещаясь в груди.
— Пошли. До наступления ночи хорошо бы проехать миль сорок. Как думаешь, лодку возьмем? Я нашел в гараже. Можно привязать ее к крыше.
— Возьмем.
Сэм уже представляет, как они будут любить в ней друг друга посреди неподвижной озерной глади в первых бледных лучах разгорающегося утра. И губы брата будут на вкус как роса. А касания — как пробуждение, перерождение.
В дорогу отправятся в лучах заходящего солнца. Старый добрый грохочущий рок заполнит салон. Дин врубит свою любимую пеню погромче, барабаня пальцами по рулю в такт мелодии и подпевая. Сэм с полуслова подхватит, опуская руку ему на колено.
Снова пропадая в нем с головой. Выныривая на поверхность лишь для того, чтобы глотнуть кислорода и вновь уйти в глубину. Вместе с ним.
========== 8. Луиза и Тельма ==========
Комментарий к 8. Луиза и Тельма
иллюстрация: https://clck.ru/ShMKo
— Хэй, ну же, скажи, почему ты терпеть не можешь Хэллоуин? Это потому, что как-то я съел у тебя все конфеты? Или потому что наша жизнь — и без того круглосуточный ужастик нон-стоп, никаких марафонов не надо? Может быть, отец виноват?
Дин всматривается в брата пытливо, он на самом деле хотел бы понять, только Сэмми опять пытается отвертеться. Как уж на сковородке елозит. Сэм краснеет, как будто ему снова пятнадцать, и Дин застукал его в ванной за не очень приличным занятием. Сэм как-то очень слитно и непонятно бубнит:
— Былаисторияоднавшестомклассе…
И начинает что-то нести про тот год в Бисмарке и девчонку Андреа, про Хэллоуин и игру в ловлю яблок зубами, про позор, от которого младший Винчестер сбежал в темный лес и сидел, пока старший там его не нашел.
Дин, что всегда безошибочно отыскивал дорогу к нему. Каждый раз. Как по магниту под кожей. Дин обещает:
— Следующий праздник мы отпразднуем, как положено. Наденем парные костюмы. Бэтмен и Робин, как тебе? Нет? Бёрт и Эрни! Хотя нет, это стремно. О, Рокки и Бульвинкль (на этой фразе, наверное, где-то там, за пределом всего, где бы он ни был сейчас, Кроули по достоинству оценил эту тонкую шутку). Шэгги и Скуби. Снова не то? Тогда Тёрнер и Хуч? Рен и Стимпи. Я знаю! Тельма и Луиза — сели в машину и вперед. Только вдвоем.
Сэм косится на него, как на больного, но… что-то там, у зрачков… такие яркие искры дают брату понять, что идея пришлась по душе, что на самом деле его зацепила.
*
Утром 31 октября не успевший до конца проснуться Дин босиком шлепает на кухню, почесывая пузо (надо заметить, не такое гладенькое, как у его персонального дельфина). Залезает в холодильник по пояс, выискивая там бог весть что.
— Чего там гремишь? Вылезай. Я сварил тебе кофе, а твой любимый омлет с беконом уже на столе. Давай быстрее, а то остывает.
Голос Сэма, который вроде как еще должен спать (Дин спросонок не догадался проверить, из постели выбрался, а глаза как следует не продрал), раздается над ухом, и Дин, подпрыгнув от неожиданности, врезается головой в стеклянную полку.
— Ох… блять…
— Напугал? Извини. Я встал часов в шесть, не спалось, ну вот и… решил приготовить. — Сэм смущенно косится на накрытый к завтраку стол и, кажется, что-то загораживает собой.
Пытается спрятать?
— Так. — Дин не любит тайн и сюрпризов. Его опыт говорит об одном — от подобного непременно жди какой-то подлянки. Отодвигает братишку. Нет, прав был Кроули, все же лосяра, уже не поднимешь с легкостью, переставив в сторону, как какой-нибудь шкаф. А столько раз проделывал этот фокус в их детстве. — Что это у тебя? Ого… ты серьезно?
Сэм краснеет опять:
— Г-говорю же тебе, н-не спалось. — И трет на подбородке колючую щетину. Он обрастает так быстро. А Дин потом весь в царапинах ходит, как будто дрался с гигантским ежом или ожившим кустом чертополоха.
Не спалось ему, как же, а кто до утра в комнате старшего брата вытворял такое, что позавидовал бы чемпион мира по гимнастике или призер Олимпийских игр? Дин был уверен, что после такого Сэм до полудня продрыхнет, а тот, получается, глаз совсем не сомкнул.
Может быть, всему причиной Хэллоуин, будь он неладен? Ведь Сэмми всю свою жизнь его ненавидит.
Дин говорит осторожно:
— Ну, хочешь мы?.. — и замолкает, не закончив, потому что вдруг видит то, что так старательно прятал его младший брат. Стол, задвинутый в угол и застеленный прошлонедельной газетой. Стол с тыквами самых разных размеров, одна из которой — с наполовину законченной рожицей. Удивительно озорной. — Вау. Ты это серьезно? Сэмми, да это талант.
Сэм пятерней чешет затылок и выглядит максимально смущенным. Его хочется затискать прямо сейчас. Его хочется на стол посадить и раздвинуть длинные ноги. Его… с ним хочется — попросту все.
Дин прочищает пересохшее горло.
Сэм лепечет, оправдываясь. Нет, ну прямо пацан:
— Я подумал, и правда ведь хватит, что за нелепая неприязнь. Решил — украшу к празднику бункер. Правда, чуть не успел.
У Дина рвутся внутри провода, соединения, и к чертям замыкает нейроны. Он (почему-то вдруг) шепчет:
— Я тебе помогу?
Его Сэмми — настоящее солнце. Улыбка от уха до уха и светится весь. Он — и есть настоящий праздник для Дина, а все остальное — вторично.
— Конечно. Будет здорово. Но только сначала давай поедим.
— Я только за, — и трет урчащее от голода пузо. Не гладенькое, не-а. Он ведь не Сэм.
Они съедают вкусный завтрак в каком-то очень уютном молчании. Дин пару раз ловит на себе непонятные, задумчивые взгляды младшего брата. Не пытается, думать, потому ему хо-ро-шо, потому что вот в этом мгновении он остался бы навсегда. С ним вдвоем. Без Каса даже, без Джека, без мамы, без новых Чарли и Бобби. У каждого из них — своя, новая жизнь. У каждого есть кто-то или что-то еще. А братья есть друг у друга.
— Ты какой-то задумчивый. Решил уже, как проведем этот день? Что насчет парных костюмов? Луиза и Тельма… Ты, я и Детка, и — в путь.
— Ты точно решил?
— А ты не этого хотел? Приключений.
— Окей. Но только если ты сбреешь с лица эту наждачку. — Дин тянется через стол и руку прижимает к щеке, и в глазах его столько нерастраченной нежности. Там глубина, там признание в чем-то, что сильней и важней, чем любовь. В чем-то, что двоих связало прочнее самого нерушимого из заклятий.
— Договорились.
Они целуются прямо здесь, не замечая, как валится на пол посуда, как разбиваются кружки, и по полу разлетаются остатки еды. Они ничего не замечают. Только друг друга.
Позже, когда чуть угомонятся и приберут учиненный разгром, они доделают общими усилиями тыквенных Джеков и найдут в необъятных кладовых подходящие случаю костюмы.
На трассу выедут уже ближе к обеду.
Сэм старается не смеяться, наблюдая, как с Дина все время сползает парик. Тот по рулю барабанит, во все горло подпевая рвущим колонки Led Zeppelin. Вздрагивает от неожиданности, когда ладонь Сэма опускается на колено и ползет по бедру. Дин до упора вдавливает в пол педаль газа. Пальцы Сэма подбираются к поясу, цепляют собачку замка, ведут плавно вниз. Дин закусывает губу. Он всматривается в пустую дорогу так, точно надеется что-то там разглядеть.
Сэм наклоняется к брату, вниз по сиденью сползая.
Сэм никогда не расскажет, как в Бисмарке, в тот последний день октября, когда Дин нашел его в уже темном, холодном лесу и свою куртку накинул на плечи, Сэм понял — никогда не будет кого-то еще, кто станет ближе или дороже. Важнее.
========== 9. Он спит ==========
Утро приходит беззвучно. Крадется сквозь неплотно закрытые двери, пробирается золотистым свечением через полупрозрачные занавески, гладит осторожно лучами обнаженную загорелую спину.
Сэм не может нормально дышать. У Сэма приступ астмы, удушья, он жадно ртом воздух хватает, всего лишь глядя на брата. Такого беззащитного и уютного. Раскинувшегося на хрустящих белоснежных простынях, что пахнут ландышами и травой, пропитанной солнцем.
Они трое суток охотились на вампиров, обустроивших гнездо в глуши национального парка. Выслеживали их всю прошлую ночь, сидели в засаде в каком-то овраге, засыпанном прелыми листьями и комьями грязи. Они выбрались на дорогу к машине глубокой ночью, перед самым рассветом, по колено в вязком, сером тумане, стряхивая с острых лезвий и с пальцев черно-красную, едкую кровь кровопийц.
Первый мотель обнаружился в шестнадцати милях по дороге на север. Сэм отмахнулся от возражений и бурчания брата на тему: “Да было б нормально и так, не впервой”. Нормально, да. Ну конечно. Спать снова в машине в полусогнутом состоянии, где даже негде нормально вытянуть ноги.
Свободным оказался только VIP-номер с огромной двуспальной кроватью. В душе Дин долго плескался под горячими струями, во все горло распевая какие-то до жути неприличные песни (скорее, воя, как раненый в задницу бурый медведь). Замолчал лишь когда брат ступил в заполненную клубами пара ванную и губами поймал его рот.
Дин только глухо выдохнул: “Сэмми”, вплетая пальцы в моментально промокшие мягкие пряди, врезаясь в стену затылком. В ответ целуя до искр.
Сейчас уже утро. Он спит, зарывшись в подушку лицом. Он настолько красив, что у Сэма сжимается сердце и на ногах поджимаются пальцы. Дин, как ангел, какими, наверное, их представляют люди, не знающие о небесах и истинном положении дел ничего.
Дин спит так трогательно и безмятежно. Сэм боится даже дышать, чтобы не потревожить его ненароком. Чуть позже он уляжется рядом, обнимет и ткнется носом в затылок, вдыхая аромат мятного геля для душа и Дина.
Дина, который всю его жизнь был больше, чем мир и чем бог.
*
Сэмми спит очень трогательно, обняв руками подушку. У Дина что-то рвется и сладко ноет-тянет внутри. Как будто не было всех этих лет. У Сэмми чуть подрагивают во сне его мягкие губы и трепещут ресницы. Прядка волос падает на глаза, и он морщится. Должно быть, щекотно.
Ему почти сорок лет, а Дин все видит перед собою мальчишку. Тот не любил макароны и заменил ему весь его мир. Сразу же, как родился. Полностью и бесповоротно.
Чудо вопросительно скулит от дверей, и Дин их прикрывает беззвучно с тихим ворчанием:
— Тихо ты. Дай Сэмми нормально поспать.
Они не были на охоте сегодня. Весь последний месяц у них — тишь да гладь. Ни пропажи скота на фермах Техаса, ни необъяснимого исчезновения людей в мегаполисах или старинных усадьбах, ни зверских ритуальных убийств. Ничего. Тишина.
Как будто новый Бог как следует постарался с наведением порядка и всех сверхъестественных тварей посадил под замок. Конечно, так вечно продолжаться не может, но Дин ужасно рад передышке.
А Сэм и в безделье скучать не умеет. Сегодня на ужин готовил его любимый пирог со взбитыми сливками. Объедение. После к озеру ходил на пробежку. Конечно, устал.
— Думаешь, он не разозлится, если я тут останусь?
Пес башкой сокрушенно мотает, не в силах произнести на человеческом языке: «Дин Винчестер, какой ты придурок. Если за все эти годы так ни к чему не пришел». Дергает раздраженно хвостом, удаляясь в сторону кухни.
Правильно, там еще его ужин и есть удобный диван. А эта кровать с трудом выдержит сразу двоих. Давно не детей — мужиков. Один из которых — натуральный лосяра. Точнее сравнения попросту нет.
Дин стаскивает осторожно ботинки, рубаху, футболку. Джинсы отправляются следом, до кресла в углу не долетают чуть-чуть. Ему лень шлепать через всю комнату и их поднимать. Пусть так остаются. Завтра Сэмми, конечно, будет ворчать и обзываться жутким неряхой, читать нотации. Ладно.
Кровать под дополнительным весом громко скрипит, матрас прогибается. Дин брата со спины обнимает, утыкаясь носом в затылок. Изнутри привычно топит щемящим теплом. Он чувствует соль и печенье, мятный шампунь. Ладонь ложится на плоский живот так привычно.
— Спи сладко, Сэмми. Я буду тут.
«Дин», — выдыхает Сэмми, не просыпаясь. Во сне сплетает их пальцы в замок. И прижимает к мерно стучащему сердцу.
========== 10. Колледж ==========
— Дин… п-почему ты так смотришь?
Сэм краснеет стремительно, как первокурсница, и опускает глаза. Но тут же снова их поднимает на брата. Черт возьми, он слишком сильно скучал. Он не может на него насмотреться. Этих нескольких дней ему катастрофически, до нелепого мало.
Что, если?.. Ну его, этот колледж. Он успеет. Когда-нибудь после.
— Я ужасно рад, что ты вернулся домой. — Дин улыбается ему.
Он, как солнце. Дин-ехидина и насмешник, серьезным не бывающий вообще никогда. Ну, разве что с пистолетом в руке или острым мачете, снимающим голову с плеч очередному вампиру.
Но разговоры о чувствах и он?..
Он впивается в Сэма глазами и держит. Он пьет его до самого дна. Он как умирающий от иссушающей жажды.
“Ты вернулся домой”, — которого нет уже долгие годы. Остались лишь колеса верной “Импалы”, доставшейся от отца, багажник, набитый всевозможной убивающей нечисть стреляющей и режущей дрянью. Странно, что Дин не притащил откуда-нибудь гранатомет.
Впрочем, еще ведь не вечер их последней охоты.
Дома нет, потому что дом — это он. Это — оба они и их нерушимые узы. Та самая связь, закрепленная в детстве. Может быть, в миг, когда маленький Дин взял в первый раз верещащий сморщенный сверток на руки и утонул в его глазах навсегда. Или позже — когда бежал, изо всех сил прижимая к груди, а за спиной ревела и стонала огненная стена, тянула к ним оранжевые плетья-ручищи и все норовила вырвать, захапать себе.
Дин не отдал ей тогда. И всем другим — после.
Потому что в мире есть только Сэм. Его младший братишка, его маленький Сэмми. Все остальное — вторично и не так уж важно. Все остальное… без этого он легко обойдется.
Сэм читает все это с лица. Или нет. Все это Сэмми попросту знает с рождения, ведь всю свою жизнь он чувствует брата плечо и ту незримую нить, что никогда не разрезать ни ангелам с их стремлением к чистоте, совершенству, ни демонам (даже королям среди них) с их тягой к веселью и плотским утехам.
Никогда. Никакой ценой. Никому.
*
— Мы немного староваты для колледжа, ты не находишь?
Дин давится воздухом, когда Сэмми сзади обнимает его. Прижимается… такой горячий… такой возбужденный. Зубами кусает за ухо и по шее ведет языком. Кожа сразу же покрывается пупырышками.
У Дина в штанах — настоящий пожар. У него там катастрофически тесно. Заводит сильнее в разы то, что Сэм — его паинька, его скромный, его правильный Сэмми так раскован, флиртует, дразнит…
Флиртует, ага. Это если не называть вещи их именами, потому что младший Винчестер буквально готов трахнуть брата прямо здесь и сейчас — перед главным корпусом университета. На глазах студентов и педагогов, а еще — всех случайных прохожих. Почему бы и нет?
Ему наплевать. Глубоко параллельно, кто и что здесь им скажет? Они спасли этот мир, они стали свободны. Они — впервые в жизни — живут для себя. Живут не по чьей-то указке.
У Дина в голове — полнейшая каша и картинки — одна жарче другой. Но он, сцепив зубы, умудряется выдать:
— Не знаю, как ты, а мне будто снова двадцать один. Может, наш Джеки чего нашаманил? С меня будто кто-то снял груз прожитых лет.
А еще — неподъемную тяжесть потерь и смертей, каждая из которых к земле прижимала, сапогом на горло давила и грудь пережимала цепями.
Теперь — все совершенно не так.
Теперь он как как какая-то бабочка-фейри. Готов порхать с цветка на цветок, до утра тусить в барах и пить волшебный нектар. А еще он снова умеет смеяться, не слыша в своем смехе надрыв и надлом. Он снова полностью и искренне счастлив.
— Я понимаю, о чем ты. Со мной все точно так же. Дин, слу-у-у-ушай… — Сэм щекой трется о щеку, все жарче бедрами притирается сзади. Он дышит громче и жарче, с каким-то рваным присвистом.