Запыхавшийся, словно он всю дорогу бежал. И не только с вокзала, а сразу из Москвы.
- Привет, - он сделал шаг и обнял ее.
- Что? Что ты тут дела…
Приложил пальцы к ее губам.
- Ш-ш-ш-ш. Я просто встретить тебя. И обнять. Можно не говорить. Ни о чем вообще. Можно же?
Ирина вот была с ним категорически согласна. Не говорить. Не выяснять. Не планировать, что дальше. Просто прижаться. И помолчать. И задрожать от счастья, разбежавшись, прыгнуть в него, как в набежавшую соленую волну океана.
- Тебя же не тошнит? - тревожно спросил он.
Вот что за… Весь романтический настой сбил. Ирина прислушалась к себе. Нет, не сбил. Просто океан зазвучал чуть насмешливо.
- Я одеколоном не пользовался, - гордо доложил Лева. - Вообще. Все остальное без отдушки. Никогда не думал, что найти шампунь без запаха – это такая проблема.
Ирина повела носом. Ну, ни дать ни взять собака. И даже не ее стафордширдина-улыбака, а какая-нибудь серьезная гончая. Пахло… Левой. И так увлекательно, что хотелось… хотелось…
Она легонько прикусила подушечки пальцев у своих губ.
- Ир, - вздрогнув, выдохнул он. – Я ж и так уже просто сумасшедшим стал. Или не сплю. Или ты мне снишься. Мы мне снимся. И…
Прикусить чуть посильнее. Обещал же не разговаривать. А сам. Болтает и болтает.
- Ирочка, - он склонился над ней. Посмотрел на нее – не глаза, а зеленые омуты, а которых так хотелось пропасть. Руки на плечах. Прикосновение губ. Как же она соскучилась. Прижаться, почувствовать, как руки, подрагивая от нетерпения, проникают под ее свитер. Услышать полувздох-полустон, когда он коснулся ее кожи. И не понять, чей он. И тут же – совершенно четкий, неуместный в их сказке голос лечащего врача:
- Ирина Ильинична. Ой.
Они отпрыгнули друг от друга, как пионеры, которых запалили за первым поцелуем. И разом покраснели.
Врач рассмеялась:
- Я рада, что самочувствие нашей пациентки вернулось в норму.
- А… я приехал Иру забрать, - зачем-то сообщил Лева.
Доктор кивнула, в глазах плескался смех.
- Погоди. У тебя же сегодня концерт, - встревожилась Ирина. – Тридцатое декабря, многолетняя традиция и все такое. Саша как раз собрался прийти. И у тебя же прогон!
Он кивнул. И гордо сообщил:
- Я удрал.
- Ты, прости, что?
- Удрал.
И такая мальчишеская бесшабашная улыбка – просто голова кругом идет от этого мужчины. Хотя… кругом – вот этого не надо. Только что добились, чтобы этого не было.
- Таак. А с кем Саша?
- Вы тут разбирайтесь, - подняла глаза к потолку доктор. – Ирина Ильинична, зайдете в ординаторскую за назначениями и выпиской.
- Хорошо, простите.
- Да ничего, - врач улыбнулась.
- Саша под присмотром, - быстро затараторил Лева. – Его к Антонине Георгиевне отвезет Сергей. Я еще вечером договорился, когда узнал, что тебя выписывают. Не спрашивай, что мне стоило поднять Сергей в такую рань. Но я это сделал. Саша знает, что за ним присмотрят, а я поеду к тебе. Он еще спал, я уехал рано. Просто вчера…
- Вы после ошеломляющего дебюта на рояле играли, - проворчала Ирина. – Пока не упали рядом с ним. Или под него.
Лева кивнул. Смущенно. Потом поцеловал ее, быстро, легко.
- Погоди, я сейчас. - И понесся за врачом.
Ирина села на кровать. И поняла, что совершенно. Неприлично. Абсолютно счастлива.
- Поехали, - в палату заглянул Лева, взял сумку. – Бумаги я забрал.
Ирина кивнула. И вдруг расплакалась. Сумка оказалась на полу, Лева – рядом с ней.
- Ирочка, ну что же… Ну… Не надо… Прости.
Она только головой замотала. Вот как сказать, что это – от счастья. При том, что чувствуешь себя удивительно глупо.
- Поехали, - взяла она себя в руки.
- А почему не Олеся? – спросила Ира, когда они отъехали от больницы, наконец вырулив. – Логичнее было бы ее попросить остаться с Сашей.
- Слушай, я ей написал вчера. Но получил уже ночью какую-то невразумительную смску от Томбасова. С ее телефона. Мне рекомендовали… много чего. Я так понял, Олеся вчера… как бы это так выразиться… И ее лучше не беспокоить. Только я не пойму, с чего он на меня зол-то? Или не зол. Или веселится. Если он умеет. В общем, я так и не понял. Кроме того, что Олеся не сможет.
- Она тоже с кем-то напилась до сорванного голоса? – пазл похоже начал складываться.
- И мама мне прислала крайне странное голосовое сообщения. Там кто-то поет. И…
- Тааак. То есть три вполне приличные дамы вчера заключали пакт, - рассмеялась Ирина. – Может, переборщили?
- А мама тут при чем? – удивился Лева.
- То есть ты ничего ей о своих планах не говорил. И обо мне. И о сыне.
- Нет. А зачем.
Чем бы его по башке треснуть? Или крышку от рояля на башку уронить? Или… топор. Ей решительно в хозяйстве нужен топор.
- Я за рулем, - прочитал ее кровожадные мысли Лева. – И вообще. Мы решили отношения не выяснять.
- Никогда не отдам ребенка в интернат. Особенно при консерватории.
- Почему? Прекрасный старт для карьеры.
- Чтобы потом он меня из своей жизни вычеркнул. И я с ума сходила, не понимая, что с ним происходит? И делала неправильные выводы?
- Ира? Ты что – общалась с моей мамой? – с ужасом проговорил Лева.
- Странно, что ты с ней не общался. Так. Мы сегодня не выясняем отношения. Ни в коем случае.
- Конечно нет. Но вот я замечу. Просто вслух. Про интернат предложила ты сама.
- А я тебе ни в коем случае не буду отвечать, потому как мы договорились просто молчать, что это был ирония. Сарказм даже. Ядовитый.
- Ну, знаешь ли!
Тут они переглянулись. Злобно. Перецепились глазами. И вдруг начали смеяться. В такт, словно кто-то отмашку дал.
- Я тебя люблю, - вдруг сказал Лев. Сказал – и уставился на дорогу, приходя в себя. И отчего-то внутреннее сжимаясь.
- Я тебя люблю, - тут же откликнулась Ирина, словно ждала его слов, чтобы сказать в ответ то, что давно хотела.
Доехать домой. В молчании, потому что сил на слова уже не осталось. Да и они были лишними, этим слова, что лишь сотрясают воздух да дают возможность не понять друг друга. Подняться по лестнице. И потеряться в объятиях друг друга, как только за ними закрылась дверь.
Глава двадцать вторая
Главное, быть счастливым,
И неважно, какое заключение напишет психиатр
(С) ВК
- Мама, нам нужно серьезно поговорить.
О. А вот этот звонок по скайпу из Москвы был для нее сюрпризом. Как и решительно поджатые губы. И зеленющие злющие глаза. Ой, что-то подобное она видела. Во взрослом исполнении.
- Добрый день, милый, - улыбнулась она Саше, в очередной раз понадеявшись, что от нее ребенок возьмет склонность к языкам, раз уж со всем остальным не срослось.
Она смотрела благожелательно и с любовью. И видела, как злость уходит из глаз, как появляется ответная улыбка.
- Я видела на ютубе твое выступление. Это было супер.
Улыбка юного музыканта сменилась смущением. А потом гордостью. И – тревогой:
- Тебе правда-правда понравилось?
- Да, - совершенно искренне ответила она. – И пел ты отлично. И держался. И я скачала «Снежинку» себе. И пересматриваю.
- А мы с Львом боялись, что ты будешь ругаться, - затараторил Саша, выходя из режима сурового бескомпромиссного мужчины и становясь самим собой. – Но он, правда, не виноват. Он же не мог выступление отменить. А из гримерки я сам сбежал. И микрофон нашел. И спел. И Лев мне потом показал на рояле, как модуляцию делать. И мы с ним…
Тут Саша, видимо, вспомнил, что палиться маме про зверское нарушение режима – не сильно здравая идея. И выражение лица у него стало снова точь-в-точь Левино. Ну, когда тот считает, что сильно-сильно накосячил. Ох. Умиляшки какие.
- Мама, а он меня любит?
Охо-хо-хо. Все-таки с тайнами прошлого она передержала. И надо было все рассказать сыну давно. И всяко не по телефону. И что теперь ей делать?
- Мама. Почему все говорят о том, что я на Льва похож? – выпалил Саша требовательно.
Зеленые глаза уставились на нее. Уже без злости. Но проникая в самое сердце. Ира вздохнула – раньше надо было. Вот почему она сама не…
- Потому что он – твой папа, - тихо проговорила она.
Саша взвизгнул. И исчез с экрана мобильника. Чтобы вернуться через мгновение, оглушить ее счастливым:
- Спасибо, мама!!!
И снова исчезнуть.
- Да не за что, - вздохнула Ирина. И постаралась прогнать мысль о том, что надо было бы сделать все не так. По уму. Хотя, где он – тот ум-то? На этой мысли она и стала собираться.
Вот у нее тоже была своя традиция тридцатого декабря. Тайная. Многолетняя. Неукоснительная. Сама она считала ее… не то, чтобы постыдной, но какой-то будоражащей кровь. И тот факт, что она тщательно скрывала ее ото всех – только придавал всему происходящему особый шарм.
Тридцатого декабря каждый год она ездила в Москву. На концерт группы «Крещендо». Сидела близко от сцены – не в первом ряду, конечно. Но так, чтобы видеть лица солистов. И позволяла себе представлять, что будет, если когда-нибудь она решится.
Сказать о Саше. Подарить книжку. Просто подойти за автографом. Или подарить цветы…
Но всегда ее фантазии оставались лишь фантазиями. До тех самых пор, пока она не написала книгу. И все решилось странно быстро, даже особо без ее участия. Да и во многом, вопреки ему.
Она собиралась быстро. Платье, купленное давно, отчего-то алое. Неужели от того, что у Олеси, к которой с лета у нее были самые жгучие чувства, носила такой же цвет? Белье. Да такое, что сердце заходилось от предвкушения. Шпильки. Билет. Проверить бронь в гостиницу неподалеку от концертного зала. Любопытно, она столкнется сегодня с мамой и Сашей? Понятно, что к сцене она и близко не подойдет. Традиции, они такие… традиции. Хотя… Покосится на сумку, вспомнив черный-пречерный кружевной комплектик. Так. Традиция! Концерт. Музыка. Спокойно.
Но вот внутри все бурлило и кипело. После сегодняшнего утра, когда приехал Лева. Любимый…
Как странно. Как сладко. Как страшно.
Хотя обычное течение ее жизни тридцатого декабря было и так нарушено. Как было раньше: бабушка, Саша и Джесси дома. Кто-то в Москве. Тоже готовится идти на концерт. Кто-то в собачьей гостинице. А сам Лев не так давно ушел из ее дома, подарив ей просто предновогоднюю сказку.
Она вздохнула, вспомнив его всепоглощающую нежность. Эти пару часов, когда все исчезло, кроме них. Когда счастье было настолько здесь и сейчас, настолько переплетено между душами и телами, что казалось невозможным разорвать объятия и даже допустить мысль о том, что придется расстаться.
Он топтался в коридоре, не уходя, обнимая ее. То ли ждал, что она тихо проговорит: «Останься», то ли начнет собираться, чтобы уехать вместе с ним.
Но. Вот что она не будет делать сегодня – так это решать, что ей делать со своей (и не только своей) жизнью. Сегодня – только праздник. Только музыка.
Вот видела вызванное такси, как ее вдруг окликнули.
- Ирина!
Она резко обернулась. Только этого не хватало. К ней направлялся милейший декан ее факультета. Которого, вот честно говоря, несмотря на всю благодарность, не хотелось.
- Добрый день, Станислав Витальевич.
- Как вы? – импозантный, приятный. Волнующийся. Вот если объективно, то гораздо больше ей подходящий. Но. Не тот.
- Спасибо, хорошо.
- И вы уезжаете? – он внимательно посмотрел на нее, на сумку и подъехавшее такси.
- Да, - радостно ответила она. И поняла, что отпустило. Стало хорошо-хорошо. Легко-легко. И… правильно?
- Может быть, вы торопитесь? – Мужчина смотрел на нее с какой-то затаенной грустью.
- Вы понимаете, у меня складывается ощущение, что слишком долго тянула с этим.
- Жаль, - услышала она у себя за спиной, когда садилась в машину.
- На Московский вокзал? – спросил водитель.
- Да!
…
Лев чувствовал себя школьником-отличников, который удрал с уроков. Внезапно, сам себе удивляясь, замирая в сладком ужасе. И странно. И жутко. И классно. Ждешь, конечно, грома и молнии на свою бедовую голову. Понимаешь, что прилетит за дело. Но никогда никому не отдашь этот день.
День, подаривший ему надежду. Сладкую, как губы Иры. Обжигающую, как их сегодняшняя нежность, по которой он стал скучать, стоило закрыться двери вслед за ним.
Но это все ничего. Главное, что можно вернуться. Главное, что нужно договориться. Дать ей счастье. И быть счастливым самому. И – он был с этим уже согласен – никакого интерната для Саши. И, может быть, все-таки стоит позвонить маме и пообщаться с ней на Новый год. Тем более, что она в Москве. А вот любопытно было бы посмотреть на нее в сочетании с Антониной Георгиевной. Нет, не часто. К такому его нервная система была не готова. Но вот пару раз в год…
Он, сам себе удивляясь, остановился он перед тем, как нырнуть вовнутрь, в суету перед концертом. Достал телефон и набрал номер.
- Мам, у меня все хорошо. Я тебя люблю.
- И я тебя.
Мама не стала ни о чем спрашивать. Просто улыбнулась. И он, увидев эту улыбку, несмотря на то что видеть не мог, понял, насколько соскучился. И, кстати, ту мелодию, которую сочинил у Иры дома, после дня счастья… Вот ее маме обязательно надо было б сыграть.
А теперь – вперед. До концерта пара часов. А как ни готовься и не репетируй, всегда есть место истерической трагикомедии (микрофоны - они такие). С элементами буффонады, потому что всегда казалось, что будет плохо. И от этого было просто смешно. А еще все это тщательно приправлено абсурдистикой, куда ж без нее. Потому как никогда еще без каких-нибудь тупых накладок не обходилось. И, кстати, если вдруг начнется все гладко да спокойно, видимо все. Конец. Всему.
Лева влетел в концертный зал, раскланиваясь со всеми, кто встречался на пути. Переходы, переходы, переходы. Как он это любил. Служебный вход как причастность к странной тайне. Вроде бы и привыкнуть надо, а смотри ж. Все равно до сих пор щекочет. Он занесся на сцену, где его приветствовали гробовым молчанием, не слышно было даже дыхания остальных солистов в микрофоны. И оркестра как будто тут не было. Совсем.
- А? – он озадачено оглядел всех. – Что? Ну, опоздал. Немного.
А у самого, он же чувствовал это, лицо просто расплывалось. И просто невозможно было унять эту радость.
- Лимон съешь, - посмотрел на него печальный Артур. И судорожно вздохнул.
Выдохнул бас. Громко. С удовольствием. Радостно похлопал художественного руководителя по плечу Иван. Дирижер посмотрел как на любимого, потерянного, но счастливо обретенного сына. А вот музыканты оркестра – как на исчадье ада, что внезапно разверзся тут, посредине Москвы. И выдал всем на погибель своего лучшего представителя.
- С возвращением, - рассмеялись Иван и Сергей.
- Я вот думал, что концерт будем без тебя работать, - не удержался Артур.
- Как же-как же, - скривился Лева. – И не надейтесь.
- Как там в Питере? - раздался еще один хриплый каркающий голос, который художественный руководитель сразу и не узнал.
Обернулся. Присмотрелся. Встревожился:
- Олеся? Что с тобой?
Со сцены донеслось ехидное хмыкание:
- Клеопатра не досмотрела, - торжественно объявил Артур.
- Хорош прикалываться, - поморщилась Олеся.
- А при чем тут твоя кошка? - не понял Лева. – И что вообще происходит? И может, тебя домой?
- Поздно, - печально объявили ему. – Я буду слушать ваш концерт. Только пойте потише. Хотя бы сейчас.
Потише? Ну вот как можно было петь потише, если все внутри бурлило, кипело, переливалось. Пожалуй, так ему хотелось петь только в детстве, когда только-только начало получаться. И он осознал: какой это кайф – власть над залом. И вот сегодня он испытывал похожий полет.
- Так, - скомандовал Иван, - просто отстрой микрофон, сыграй что-нибудь на рояле. Ты ж без этого не уймешься. Прогоняем что-то одно. И все. Концерт скоро. Отдыхать.
- Я не распелся.
- Так тебе никто и не мешает, - ехидно заметил Сергей. – А я б поспал. Пока время есть. Я и так поднялся гораздо раньше, чем мог бы.