Свет медленно гас. Мгновение темноты – и прожекторы высветили четыре фигуры.
- Дорога без конца. Она когда-то выбрала тебя.
Твои шаги, твою печаль и песню. Только вот идти по ней
С каждым шагом все больней,
С каждой ночью все светлее, с каждой песней все смертельней,
С каждым шагом все трудней.
Честно говоря, Ирина опасалась. Что она услышит голоса, а сказка ее не позовет с собой. Сейчас же она поняла, что ошибалась. Стоило только поплыть первым звукам: сначала оркестра, а потом и сильным, звучным голосам, рассказывающим о любви, о разлуке и о жизни так, что хотелось верить и плакать. Она закрыла глаза, чтобы певцы на сцене ее не отвлекали – и разрешила себе погрузиться в чудо.
Они чуть изменились. Ирина вспомнила, как прочитала как-то, когда писала книгу, один из комментариев. Какая-то дама, послушав что-то из романсов, грустно заметила: «Да, мальчики, мало вы любили. Что это такое, толком не знаете». Теперь же они знали. Да. Точно. И еще… похоже, все четверо подустали играть в вечных зажигающих мальчиков. И превратились в крышесносных мужчин.
Сергей. Чуть печальный, погруженный в пение, как будто оборвись оно – и он не сможет дышать.
Иван. Убравший волосы с лица, словно увидевший весь мир. Он сегодня дирижировал. Как крылья его руки выпевали каждую мелодию вместе с квартетом.
Артур. Необычайно сосредоточенный. Необычайно серьезный.
И Лев. Прекрасный. Расслабленный. Погруженный в музыку настолько, что казалось – его здесь и нет вовсе. Осталась только музыка.
И поняла вдруг, с чего на самом деле она вчера сорвалась. Поняла – и вздрогнула. Ей хотелось, до дрожи, до покалывания кончиков пальцев, подойти и обнять его. Не разговаривать, не делить, не выяснять. А тем более, не ругаться. Подойти. Прижаться. С пониманием, что ты имеешь на это право. Даже не так. Что это для него так же желанно, как и для тебя. Что ты подходишь, а зеленые глаза вдруг загораются радостью. И ты видишь в них любовь, купаешься в этой любви. И у тебя в голове просто нет сомнений, что это так.
Какая восхитительная, прекрасная, несусветная чушь! И надо же – она лезет в голову ей. Как будто она не изучила жизнь этого музыканта вдоль и поперек, когда работала над книгой.
Жесты, отточенные, совершенные, в котором чудился оттенок самолюбования, по временам ядовитые интонации во время прямых эфиров, метания на репетициях, вот даже ей убить хотелось. Нехорошая история с Сергеем, странно, что бас вообще вернулся. Многочисленные любовные похождения, гадкое совсем расставание с последней любовницей. И – в противовес всему этому редкий талант. И изумительной красоты голос… Летящий, легкий. Волшебный.
На сцене тем временем произошла какая-то заминка: Лев направился к роялю. Ей показалось – или он покачнулся? Рядом тут же оказался бас, подставил плечо и к роялю они пошли вместе. Какие-то выразительные взгляды теноров – зал переживал эту пантомиму с восторгом, словное им открылось что-то неведомое, тайное, скрытое, но такое притягательное. Понятно, что все срежессировано – смотрится просто завораживающе. Все их безмолвные разговоры, перевзгляды – производить просто крышесносное впечатление.
Сергей кивает, отходит к микрофонам, что установлены на стойках чуть поодаль.
Лев касается клавиш:
- Такого снегопада, такого снегопада давно не знали здешние места…
Ирина понимает, что остальные трое работают на бэк-вокале. Даже нет. На подголосках, нежно-нежно, по краешку оттеняя пение Льва.
У нее сердце зашлось, словно прекрасный баритон звучал только для нее, словно никого не было вокруг и он – как только отзвучит последний аккорд – поднимется из-за рояля. И сделает тот самый, нужный, правильный шаг к ней навстречу.
- Заметает зима, заметает. Все, что было до тебя…
…
- Да я больше всего переживал, когда он за цветами наклонялся, - басил Сергей. – Думаю: сейчас как рухнет под ноги восхищенным зрителям. Вот это будет просто триумф.
- Ну да. Пока стоял – еще как-то. Держался. А вот любые проходы туда-сюда. Я вот, честно говоря, нервничал, - голос Артура звучал устало.
- Ну, ты нервничал. А я ловил.
- А как он к роялю попер!
- Мы ж его предупреждали – сольники убираем. Не до них. Просто стоим около микрофонов. Ванька дирижирует. И поем. Без изысков.
- Ага. ЩАЗ.
- Я никогда не думала, что в таком состоянии можно мало того, что петь. Так еще и на рояле играть, - вздохнула Олеся. – И вообще вы, парни, прекрасные лжецы. Как послушаешь интервью: «Мы не пьем. Мы за голос». За голос они. Ага.
- Ну, по молодости бывало всякое, - в голосе Сергей появилась задумчивость. И даже какая-то легкая мечтательность.
- Да и когда с семи лет по гастролям, тоже многое чего видишь, слышишь. И в разном состоянии разобранности выходить работать приходилось. И, кстати, не обязательно что-то связано с алкоголем.
- А слова волшебные чьи?
- Руководителя хора, понятное дело. Хоровое пение у нас было поставлено…
- «Пойте, урроды» – это же классика. Сначала спеть. Сдохнуть потом.
- Любого поднимало. Проверено.
Лева слушал голоса, доносившиеся до него как из-под слоя ваты, чувствовал себя как-то странно. Не собой. И – самое странное и жутковатое – совершенно не помнил вчерашнего дня. И вообще – что обсуждали эти трое? Почему не слышно голоса Ивана? И самое главное – что с концертом?
Концерт!
Его аж в жар бросило. В висках заломило, он огляделся. Его номер в питерском отеле, только вон система стоит, бутылки, капельница прикручена, незнакомая женщина в больничной одежде дремлет в кресле. А голоса доносятся из соседней комнаты.
Что с ним?
Он вскочил, голова закружилась, внутри черепной коробки отчаянно задолбило. Лев ухватился за спинку кровати, чтобы не рухнуть.
- Не надо резких движений, - негромко, привычно проговорила женщина. – Тихонько. Спокойно.
- Что?..
Лева обвел взглядом все великолепие номера, обнаружил брошенный на пол смокинг, брюки, измятую рубашку – ну, просто выкинутый белый флаг поражения. Кто так обошелся в его концертной одеждой! Понял, в каком виде стоит перед женщиной.
Да твою ж!
Даже голова перестала болеть.
Женщина рассмеялась и поднялась:
- Если вы в душ, то не надо дверь закрывать. На всякий случай. А то у вас всю ночь давление скакало. Сначала рухнуло, потом поднялось. А потом спазм – вы вообще задыхаться начали. Так что…
Лева схватил чемодан и покатил его в сторону ванной. Уже прикрывая дверь, услышал ироничное:
- Пациент скорее жив.
И какое-то обидный и очень многообещающий смех.
Так. Что с ним вчера было?
Ирина. Ее слова. Жестокие. Как вонзающийся нож. В чем-то справедливые. В чем-то – нет. Но от них как-то сразу стало больно дышать.
А потом? Провал.
Вода рухнула на голову. Стало чуть легче. Но вопросы-вопросы-вопросы. И главный. Концерт. Он его отработал?
Очень болела спина, как будто он ударился ей несколько раз. И нос. Лева его попробовал. Чуть отек, но не сломан.
Кряхтя, как старик, вылез из душа, оделся. И вышел в люди. Узнавать правду.
Когда он вышел в гостиную, то воцарилась мертвая тишина. Три пары глаз уставились на него так недобро…
Лев пожалел, что медработник ушла. В конце концов, неизвестная ему женщина давала клятву Гиппократа и не должна была позволить вот этим вот… как их точнее назвать… растерзать его.
Баритон увидел, как Сергей вдыхает во весь объем своих легких воздух, как складываются губы у Артура, прочитал, какое слово тот сейчас произнесет… Но… никто ничего не успел.
Олеся произнесла – негромко и четко, не повышая голос, замысловатую, выразительную, очень емкую матерную тираду, посвященную Леве и его манере поведения.
Мужчины с изумлением уставились на учительницу русского языка, которая просто поражала их воображение обилием словоформ, сочетаемости и оборотов.
- Я концерт отработал? – с ужасом спросил у коллег Лева.
- Да плевали все на этот концерт! – рявкнула Олеся. – Ты понимаешь, что мы за тебя, дурака, переживали! Что мы подумали, когда тебя найти не могли по всему городу. В тебе подростковые загоны проснулись? Так набери смс. Я живой! Остальное все – неважно.
И она вышла, хлопнув дверью.
Лева жалобно посмотрел на остальных.
- А Ванька где?
- Домой улетел сразу после концерта. К семье.
- А… Нос у меня почему опух?
Тенор и бас переглянулись и заржали.
- Ты как только за кулисы зашел после концерта – рухнул как подкошенный.
- Никто и среагировать не успел.
Глава восьмая
Душа просит покоя, сердце просит любви, тело просит разврата.
Никому ничего не даю, все сидят злые.
(С) старая, бородатая шутка, но от этого не менее классная)))))
Воскресенье. По дому льются звуки. Саша и пианино. Саша и музыка. Мда. От осинки не родятся апельсинки, вот уж точно.
Нет, они занимаются еще шахматами, плавают в бассейне и по воскресеньям ходят либо в музеи, либо в театры – благо сейчас для детей этого всего очень много всего. И это счастье – смотреть, как горят глазенки ее мальчика-почемучки, которому все интересно, и так же точно, как и ей все в радость.
Но музыка… Музыка – это наше все.
- И… ручку более округлую, как будто шарик держишь.
Голос преподавательницы, которую бабушка нашла по своим знакомым.
Ирина же листала новостную ленту в Интернете. Как-то «Крещендо» сегодня были просто лидерами по злословью. В фокусе – вчерашнее выступление. Женщина поморщилась: такое ощущение, зрители смотрели один концерт, а те, кто писали статьи – совершенно другой.
«Крещендо» – как образец крайнего неуважения к зрителям».
«Отработали только одно отделение».
«Собрали деньги – петь не стали».
«Возмущение зрителей не знает границ»
«Даже не вышли на поклон».
И фотографии – на пустой сцене непонятно кто в затрапезных футболках собирает цветы, за которыми музыканты даже не вышли.
Удивительно. Она же была на концерте. И никакого возмущения зрителей не заметила. Странно конечно, что музыканты на поклоны не вышли. И, кстати, песню на «бис» не спели. Удивиться народ – удивился. Но не больше. Насколько она помнит, вот такого точно никогда не было. И неспетая песня ее огорчило гораздо больше, чем несобранный урожай цветов.
Но вот что вокалисты плохо отработали концерт – вот что неправда, то неправда! Правда, что одно отделение – так зато два с половиной часа. Нет, конечно, если бы было два отделения да по два с половиной – зрители бы тоже не возмущались. И вообще – вот лично она настолько была очарована, что даже не обратила внимания на всякие поклоны, цветы и прочие глупости.
А теперь, прочитав всякие возмущенно-иронично-язвительные реплики, озадачилась.
Что же там могло случиться?
Ее внимание привлекло какой-то демонический смех бабушки, которая что-то читала в папочке, что ей утром доставили с посыльным.
- Еще и пьет по-черному, - резюмировала милейшая Антонина Георгиевна. И фыркнула. Довольно что ли?
- Кто пьет? – рассеяно спросила Ирина, рассматривая свежую фотографию с концерта – «Крещендо» выстроились напротив стоек с микрофонами, и пытаясь понять, что ей не нравится.
Замученные они что ли?
Раздерганные?
Странно, но вчера она ничего не заметила.
- Лев! – с гордостью объявила бабушка.
- Какой? – даже не поняла Ирина в первый момент, задумавшись, о каком литературном персонаже идет речь. Ну, не Трусливом же Льве, в самом деле! И не о Толстом… Хотя тот еще тот гусар был. Но вот запнувшись о издевательский просто взгляд, поняла. И смутилась. Словно это ее уличили в чем-то непристойном.
- Как по-черному? И почему? А ты откуда знаешь?
- Знаю – оттуда. – Антонина Георгиевна Королькова торжественно подняла глаза. Ну, наверное, к небу. – Мало ли кем становятся благодарные дипломированные филологи. Знание языка всегда было преимуществом. Могут вполне и пойти на встречу старому преподавателю и собрать досье.
- Обалдеть!
- Да не то слово.
- И что там в этом досье? – Ирина жадно посмотрела на папку.
- «Характер устойчиво скверный. Не женат», - процитировала бабушка любимый мультик. – И, главное, Олеся.
Олеся. Что же тут скажешь. Светлый образ прекрасной дамы в алом платье, которая вчера сидела на первом ряду, аккурат перед Ириной, несказанно беспокоил. Хороша собой, умна, сумела добиться того, чтобы коллектив снова стал работать. Ее называли чуть ли не женой Льва. Правда, злословили, что у нее бурный роман со всеми певцами из квартета, но… Ирина была просто уверена, что… Лев же – лучший.
Бабушка на вздохи внучки смотрела с веселым недоумением.
- Олеся – жена их продюсера, - наконец проговорила она. – В конце лета была свадьба. Информации о муже нет, - она кивнула на папочку, - видать важная птица.
- Аааааааа, - у Ирины как-то разом закончились слова. – Аааааа. Алкоголь при чем?
- Да перед последним концертом Лев пропал, представляешь, безответственность какая. Его найти не могли, всех по тревоге подняли, будто Эрмитаж украли. То же мне, нашли важность.
У Ирины заломил затылок. Перед концертом. Значит, после их разговора…
- И телефон еще и выбросил, детский сад какой-то. А сам напился. Ну, понятно, как еще расслабляться звезде. Устал, видимо от успеха. Вот и чудит.
- Можно мне? – она кивнула на папку. Постаралась, чтобы голос звучал хоть как-то не похоже на овечий трясущийся хвост, но, судя по тому, как бабушка поджала губы, получилось не очень.
- Да пожалуйста. Только. Ира. Подумай.
Первое, что ей бросилось в глаза – это фотография. Лев лежит, рухнув, уткнувшись лицом в пол. Не подавая признаков жизни.
- Это же…
Действительно – закулисье БКЗ – вон, занавеса кусок. Над ним столпились остальные трое – с такими лицами только убивать.
Так вот почему они не вышли на поклон!
На следующей фотографии была еще и дама в алом. Лицо испуганное, склонилась надо Львом, что-то говорит по телефону.
Значит, напился.
Почему-то ей стало стыдно. Невозможно, удушающе.
- Ирина Ильинична? - услышала она голос Сашиного преподавателя. – Мы закончили на сегодня.
- Хорошо.
Она думала обо всем произошедшем, пока они с сыном ходили по Зоологическому музею. Пока ехали обратно. Пока, сама себе удивляясь, не могла заснуть.
Лев-Лева-Левушка. Дурная ты головушка… Почему же так все получилось? По-глупому. С другой стороны, пора избавляться от дурацких мыслей, что все в жизни Левы хоть что-то зависит от нее. Пение, настроение, желание напиться. Хорошо или плохо отработать на концерте. Ты еще придумай, что они люди, просто созданные друг для друга.
Дура!
Все, что у было – секс. Прекрасный. Волшебный. Удивительно-нежный и в тоже время страстный… Такой, что другие отношения не складываются. У нее. Пока что.
А вот, судя по СМИ в его жизни все в порядке. Карьера, гастроли, друзья… Успех. К ней все это просто не имеет никакого отношения. А подобные мысли, это просто… гордыня какая-то!
Вытереть слезы. Вытереть, сказала!
И ей нестерпимо захотелось повторить ту ночь. Почувствовать вкус его губ на своих. Ощутить, как от первого же прикосновения, просто сносит. Как – резко, неожиданно – начинает бурлить огонь в крови. Как она бы отдала – не все, но все же многое, чтобы столкнуться с ним. Неожиданно. Удивительно. Буквально нос к носу. И…
Ага. Ты еще позвони. И предложи себя. То-то он после разговора в ресторане удивится. Особенно в полпервого ночи. Ирина тихо, чтобы не разбудить сына рассмеялась, представив изумленные глаза Великого маэстро. Впрочем, когда-то она уже имела неосторожность отправить ему сообщение. И ничего не получила в ответ. Так что нечего придумывать себе всякую сказочную чушь. Спать!
…
Он как-то странно себя чувствовал. Помесью дурака и начинающего Ганибала Лектора. Подумать только – он крался за дамой, хорошо, что без собачки, по заснеженному Питеру. А он мог бы просто спать. Обнять подушку. И… Мечта, а не времяпрепровождение. Нет. Он, прилетел с выступления не домой. А… сюда. Снова в район улицы Глухая Зеленина. Снова бродил и не мог найти, словно город водил его кругами. Смешно. Нелепо. И, когда он был готов отказаться от своей затеи, отправиться в отель и лечь спать, ведь завтра ему было снова лететь на концерт, то… Практически уперся в узкую изящную спину.