Это удивительно, просто, мать вашу, удивительно. Делаю фотографию и отправляю Ди, подписав: «Работа кипит». Друг лишь отвечает смайлом, который закатывает глаза, но следом от него приходит ладонь, салютуя «класс». Что ж, первый ответ наверняка принадлежит моей сестре. Эту же фотографию пересылаю отцу, и он тоже не заставляет себя ждать. Издаю смешок, когда читаю ответ: «Засранец».
Не успеваю опомниться, как на горизонте возникает миссис Райт. Пристальный взгляд её глаз скользит по квадрату и встречается с моим. Но когда рядом с ней возникает никто иной, как Трикси, мои брови поднимаются.
– Мистер Картер, что тут происходит? – спрашивает женщина, когда её спутница закатывает глаза, видя мою бригаду. Это заставляет меня усмехнуться.
– Вы всё ещё считаете мои навыки манипулятора прискорбными?
– Эта работа должна положительно влиять на Ваше поведение, а не на усовершенствование способностей, которые уже развиты.
– Девочки любезно предложили мне помочь. Они были слишком убедительными. Я не мог отказать.
Моя начальница качает головой, и я улыбаюсь ещё шире. Как бы я не пытался, взгляд всё равно цепляется за Трикси, которой, кажется, вовсе на меня фиолетово, как и на моих помощниц. Девушка находит книгу на второй полке и забирает её.
– Спасибо за помощь, – благодарит она миссис Райт.
– Не за что, милая.
Взгляд женщины обращается ко мне.
– Мистер Картер, прекратите этот балаган и завершите работу самостоятельно.
– А мы уже всё сделали! – выкрикивает одна из девчонок, и в эту секунду я хочу ударить себя по лбу. Кто создал эту милую головку?
Но я благодарен ей, потому что в эту самую секунду, уголки губ Трикси дёрнулись в усмешке. Она смеётся надо мной или над крохотным мозгом моей помощницы? Один хрен, это почему-то мне нравится, забавляет и находит ответные эмоций, которые разум всегда отодвигает в сторону. Как известно любому человеку на планете – разум и чувства работают по отдельности.
– Мистер Картер, Вам предстоит разобрать карточки читателей. Я уже думала, мы никогда до них не дойдём. Оказывается, я ошибалась.
Вот же дерьмо.
– Девушки, вы можете быть свободны. Он обязательно поблагодарит вас за помощь.
Моя свита удаляется вместе с ведром и тряпками, оставляя на мне всё те же восхищенные взгляды. Подмигиваю им и перевожу внимание на двух оппонентов напротив.
– Столько грязи у Вас тут, – говорю я.
– Не переживайте, с Вашей помощью мы исправим это, – заявляет миссис Райт.
– Вы тоже не против небольшой помощи? – улыбаюсь я, зашагав к стойке.
– Вы и будете нашей помощью.
– У меня хорошие управленческие способности.
– У Вас хорошие манипуляторские способности, мистер Картер.
– Великолепный, – добавляю я. – Вы всегда забываете.
– О чём?
– Мистер Картер Великолепный, – клянусь, я услышал смешок от Трикси. Хотя, вполне возможно, что меня просто клинит.
– Мы сошлись на Мэйсоне.
– Ладно, убивает Ваша простота, – выдыхаю я. – Я предпочитаю хоть какое-то разнообразие. Могу называть Вас, к примеру, превосходная. Миссис Райт Превосходная.
– Не подлизывайтесь, Великолепный. Не на всех влияют Ваши обольстительные способности.
Женщина оставляет на мне многоговорящий взгляд и принимает от Трикси книгу. Подпираю боком стойку и кулаком голову, скользя по последней взглядом. Охренительно сексуальная девчонка. К этому мнению я прихожу довольно быстро.
– Прекрати на меня пялиться, у меня не пробита голова, чтобы пускать на тебя слюни, – не поворачиваясь, сообщает девушка, из-за чего моя улыбка становится ещё шире.
– Считаешь каждую пустоголовой, а себя самой умной?
Золотисто карие глаза находят мои. И мысль о том, что я тону – внедряется в голову. Что за дерьмо? Тону? В розовом дебилизме я тону. Чертовски весело говорить с самим собой и смеяться над собственными шутками в голове. Почти как Дилан Моран.
– Считаю себя выше этого ранга.
– Ты ничем не выше.
В глазах Трикси раздувается самое что ни на есть ненавистное пламя. Это хреново, потому что я снова позволил себе грубость.
– Извини, – тут же выдаю я-то, чего сам от себя не ожидал.
– Мне не нужны твои извинения. Я не обижалась. Обидеться – значит уважать, а я вряд ли к тебе отношусь именно так. Моё воспитание разговаривать с тобой в привычной манере, но уважать или нет – решение, которое я принимаю, ссылаясь на поступки.
С этими словами, она коротко улыбается миссис Райт, забирает книгу и направляется к выходу, а я смотрю ей вслед и не понимаю, когда успел так накосячить, чтобы перевернуть всё вспять и завоевать ненависть в её глазах.
Глава 5
– Как проходят воспитательные меры? – спрашивает отец, перемешавшая салат и, пользуясь минутой, которую мама проводит наверху.
– Я уже скидывал фотки, – усмехаюсь я. – Чтоб ты знал, они приходят каждый день.
– Не надоело?
– Три из пяти, па.
Посмотрев на меня через плечо, он начинает смеяться.
– Хреново.
– Хреново? – переспрашиваю я.
– Ага, я бы уже давно нашёл вторую пятёрку.
– Я не хочу слышать это от тебя. И особенно это не захочет слушать мама.
– Я не держал обет целомудрия до твоей мамы.
– Но начал с ней?
– Если ты думаешь, что твоя мама устраивала мне бойкот, то ты далеко заблуждаешься. Тебе показать её фотографии с университета?
– Я знаю, что такое альбом и вижу рамки.
– Да она охренительная в любом возрасте.
– Не спорю, – киваю я, – и она, конечно, тебя динамила.
– По страшному, – выдыхает отец. – Было хреново видеть её с кем-то.
Брови отца сходятся на переносице, когда он ставит тарелку на стол.
– Она была в отношениях с кем-то тогда?
– Нет.
– И кого ты тогда имеешь в виду?
– Дина, к примеру.
– Он же голубой, они могут вместе выбирать лифчик и стринги.
– Этот засранец держал свою ориентацию в тайне вплоть до получения диплома.
– И что ты делал? – смеюсь я.
– Колотил грушу, – пожав плечами, он наполняет стакан водой и делает глоток, оперевшись поясницей на столешницу.
– И всё?
– Да, потому что тогда я улетел на год.
– И вы расставались на это время? – мне нужно хоть что-то, чтобы пользоваться этим в будущем, а именно отец может дать подобную мудрость.
– Фактически – да, но я так не считаю. Она всё равно спустя несколько месяцев переехала ко мне.
– Ты уговорил её?
– Пытался, но потом она сделала это сама. Просто упала на меня с чемоданами в руках. Было хреново, когда её не было рядом. День сурка. Ненавижу то время, но я бы повторил всё ещё раз. Всё бы отдал за это.
– Всё?
– Если ты имеешь в виду вас, то нет. В любом случае, вы бы всё равно родились.
Слышу звонкий смех мамы, которая приближается, спускаясь по лестнице, и тут же появляется в проёме, с телефоном у уха. Не удивлюсь, если она проскакала по лестнице, словно маленькая девочка.
– …ладно, я позвоню завтра, – говорит она, после чего убирает мобильник в сторону и вопросительно смотрит на нас, потому что мы наблюдаем за ней. – Что?
– Ничего, – улыбается отец, когда мама подходит к духовке и проверяет мясо на готовность.
Решаюсь удалиться в некогда бывшую комнату, чтобы забрать некоторые вещи, но останавливаюсь в проёме, чтобы понаблюдать за ними.
Взяв нож, мама начинает крошить остатки овощей, а отец притягивает её ближе за талию и наблюдает за работой ножа. Они о чём-то тихо разговаривают, и из-за шума на улице, не слышу тему разговора, но судя по улыбкам – она приятная. Убрав нож в сторону, мама обращает взгляд к отцу, но я не могу видеть её лицо полностью, а довольствуюсь малой частью. Склоняясь ниже, он что-то тихо шепчет ей, за что получает шлепок по руке и хихиканье, после чего, отодвигает разделочную доску в сторону и притягивает её в объятия, оставляя несколько поцелуев у виска. В эти секунды моё сердце радостно и в то же время болезненно сжимается. Я счастлив за них, но, таким образом, хороню самого себя. Ещё несколько секунд слежу за ними, и скрываюсь за поворотом, выстраивая стену из чувств внутри себя.
В комнате нахожу излюбленные бинты и шорты, в которых планирую позаниматься чуть позже. Закидываю всё в сумку и не тороплюсь спускаться вниз, боясь увидеть ту же картину. Глупая идея, но я вдруг начинаю убираться в комнате. Обычно я делал это только по нужде или после выговоров мамы, но самое интересное, что собственную квартиру держу в чистоте, хотя в одиночестве там трудно вырастить горы мусора и хлама.
Спустя полчаса, всё на своих местах, даже некоторые вещи сложены аккуратно. Отодвигаю шкаф и обнаруживаю старую футболку, которую не успела съесть моль или кто-нибудь ещё. Поднимаю парочку карандашей и одежду, которая вскоре полетит в мусорное ведро, но застываю над мелким квадратом, который лежит изнаночной стороной ко мне и лицевой к полу. Я знаю, что там, потому что когда-то не мог найти его. Спустя минуту бестолкового глазения, всё же поднимаю снимок и поворачиваю лицевой стороной.
Карие глаза словно насмехаются надо мной, а фальшивая улыбка Эмили настолько отчётлива, что я удивляюсь собственной дурости и наивности. Идеально ровные каштановые волосы ниспадают на одну сторону её лица, а со второй поддерживаются при помощи заколки. Я до сих пор помню то белое платье, под которым пряталась фигура, которую она трудолюбиво оттачивала год. Она получила желаемое с моей помощью, потому что я был тем, кто занимался с ней и составлял тренировки и питание. В дополнение к внешности, она получила свой кусочек пирога в виде известности в школе, хотя всегда говорила, что не желает быть в центре внимания. Насколько всё было лживо – не сможет определить ни одна шкала оценки или детектор лжи. Отчасти, в этом виноват я, потому что именно я был в этом эпицентре бедствия постороннего интереса и взглядов. Ей отбило мозги и та Эмили, которую я полюбил всем сердцем, стала той, кого я возненавидел каждой клеточкой души. Школа поделилась на два лагеря: сожалеющих и злорадствующих мне. Я не хотел быть тем, кого жалеют, но стал. Получать хоть какое-то успокоение помогал спорт и Мэди, которая на деле выхватила вдвойне хуже.
Рву на мелкие куски фотографию, как когда-то сделали с моим сердцем, но не получаю и капли освобождения от этих оков, которые давно волокут на дно своей тяжестью.
– Что это было? – раздаётся за спиной голос отца.
Быстро накрываю крышку собственного гроба и поворачиваюсь к нему.
– Школьная хрень.
– Спускайся вниз, ужин готов.
Согласно киваю, подхватываю футболку и карандаши, чтобы наполнить ими мусорное ведро.
– Ты идёшь? – спрашиваю я, сделав несколько шагов к лестнице.
– Телефон в спальне захвачу и приду.
Киваю и спускаюсь вниз.
Эйден уже вовсю терпится с мамой, рассказывая ей всё на свете. Я не знаю, хорошо это или плохо, что он слишком сильно привязан именно к ней. Хотя, я далеко не ушёл, потому что в двадцать два привязан к отцу, как маленький пацан. Именно он – мой лучший друг, товарищ и помощник. Если мама узнает о моих выходках, то в своём возрасте я впервые познаю, что такое домашний арест.
Мэди и Ди сегодня отсутствуют за родительским столом, но и я приехал, не договариваясь, а приземлился с неба на головы родителей с бухты барахты. В последнее время я тяжелее и тяжелее переношу одиночество, стены квартиры как грозовые тучи сдвигаются над головой. Живу, как чертова Ханна Монтана двумя жизнями, где в одной – я всё тот же открытый и весёлый Мэйс, а в другой закрытый и удерживающий всё внутри.
– Как дела с учебой? – спрашивает мама, смотря на меня с той же лёгкостью и любимой мною улыбкой. И серые тучи моментально растворяются, а солнечные лучи освещают сознание. Она – мой свет.
– Отлично, – киваю я, конечно, не беря во внимание пару прошедших инцидентов. – Как дела на работе?
– Прекрасно, если не учитывать квартальных отчетов.
– Зато у тебя нет домашки.
– Да, действительно, вместо неё у меня несколько папок для заполнения.
– Неужели Ваша компания живет в прошлом веке?
– Информацию нужно хранить на нескольких носителях, один из них бумажный.
– Как это предусмотрительно, – улыбаюсь я. Перевожу внимание к младшему братишке, и выгибаю бровь: – Как сам, засранец?
– Судя по последним проискам, намного лучше тебя, – язвит Эйден.
– Последним проискам? – переспрашивает мама, смотря на меня, в эту самую секунду, отец занимает стул рядом, но с замешательством на лице, что не нравится мне. Не больше десяти минут назад всё было иначе, и это слишком подозрительно.
– Были небольшие недопонимания.
– Где? – тут же хмурится она.
– Уже всё в порядке, мам, – улыбаюсь я, мысленно гоняя мелкого по заднему двору его же собственной клюшкой.
Мои слова не влияют на неё так утешительно, как хотелось бы. Последнее, что я хочу – расстраивать маму. Не знаю, как Эйден просёк все мои проблемы, но этот парень хренова прорицательница. Мой взгляд говорит брату: «Заткнись», но он лишь улыбается в ответ. Я хочу его убить. Серьёзно. Этот засранец чист, но я что-нибудь найду.
– Мэйс, – предупредительный мамин тон, и я не могу лгать ей, смотря в глаза.
– Я пару раз ошибся, сейчас всё хорошо.
– Ладно, – выдыхает она, после чего смотрит на отца. – Если это твоих рук дело, то, Картер, клянусь Богом, я закапаю вас всех на заднем дворе.
– А я тут при чём? – смеётся мелкий.
– Тебя оставлю в живых, всё начнётся с твоего отца и завершится старшим братом.
– А какая у меня будет эпитафия? – спрашиваю я.
– Во всём виноват мой отец.
– А у меня? – смеётся папа.
– Попрошу придумать Алекс.
Улыбка папы ослепительная. Кажется, что он очень даже доволен сложившейся ситуацией, с чем не могу согласиться я.
– Предлагаю помолиться и поужинать, – говорю я, на что мама щурится и закатывает глаза, переводя их с отца на меня и обратно.
– Спасибо, Господи, что у нас такая потрясающая мама, – соглашается отец, – её ужины – дары небес, аминь.
– Аминь, – стараюсь содержать смех и поддерживаю его исповедь.
Мама ещё несколько секунд пристально наблюдает за нами, но сдаётся, приступая к еде. Я же в свою очередь пинаю Эйдена по ноге и взглядом говорю то, что готов придушить сразу после ужина.
Собственно, так и выходит.
Покидаю кухню следом за ним и за первым поворотом даю подзатыльник.
– Я прибью тебя.
– Удачи! – восклицает он, и воодушевлённо сматывается наверх.
Не в моём интересе позволить ему смыться чистеньким, поэтому устремлённо несусь за братом и беру в плен его голову между бедром и локтем, начав кулаком магнитить копну каштановых волос.
– Будешь балаболить, будем прощаться, – усмехаюсь я.
– Будешь косячить, будешь получать от мамы, – гогочет он, выкручиваясь из моей хватки.
– Мне двадцать два, мелкий, мама не выпорет меня, а вот тебя – да.
– За мной нет грешков.
– Да? А что это тогда за кучка недоумков, с которыми ты тусуешься после школы?
– Это мои друзья, придурок.
Эйден резко ставит подножку и подхватывает мою ногу, поднимая её вверх, из-за чего мы оба громко смеёмся и валимся в коридоре, не дойдя до комнаты. Спустя полминуты, понимаю, что братишка ловкий гадёныш, легко выворачивающийся из моих рук. Этому его научило время и детство, когда мы любили состязаться за любую вещь: будь это конфета или что-то из одежды. Понимание приходит не сразу, но по этикетке на его затылке успеваю прочитать свои инициалы.
– Это моя толстовка, засранец, – смеюсь я, выворачивая его руку за спину, но Эйден успевает вырваться и двинуть мне в бок.
– Этот дом теперь моя территория, – самодовольно заявляет он. – Это была твоя толстовка.
– Скажи об этом отцу.
Ещё один резкий поворот, и снизу теперь я. Хватаю его лодыжку и сбрасываю с себя тушу, отпихнув в сторону.
– Какого хрена ты рылся в моей комнате?
– Это уже не твоя комната, – улыбается он. Блеск его ореховых глаз отражает внутреннее веселье.
– Это всё ещё моя комната, мама будет только рада, если я вернусь назад.