– О, прекрати, – сказала его мать со смешанным чувством удивления и смущения. Но он не понимал, что она уловила его мысли, пока она не добавила: – Мы были не так уж плохи.
– Нет, – согласился Роберто, а затем усмехнулся, лукаво сверкнув глазами, когда противоречил сам себе, признавая, – мы были очень плохими.
От Джейка не ускользнуло и быстрое пожатие отчимом ягодиц матери. Сегодня они были так же резвы, как и пятьдесят лет назад. Как ни странно, он не возражал. Это означало, что у него впереди много веселых лет с Николь.
– Проводи нас, сынок, – сказала Элейн, обнимая мужа.
Кивнув, Джейк последовал за троицей из кухни. Как они начали вниз по лестнице, он сказал: – Позвоните и дайте мне знать, в каком вы номере, когда устроитесь.
– А ты позвонишь и расскажешь нам, что случилось с Джоуи, когда мальчики вернутся, – твердо приказала мать.
– Если на коммутаторе отеля тебе скажут, что мы недоступны, значит, мы спим, – заметил Роберто. – Нам давно пора спать, и я не знаю, как долго мы будем на ногах.
Джейк кивнул. Было уже за полдень, и он не возражал бы и сам подмигнуть. Он подождет, пока вернутся близнецы, и присмотрят за Николь. Она была единственной из них, кто спал прошлой ночью.
– Может, встретимся вечером за ужином? – предложила мать, когда они сошли с лестницы. – Было бы здорово снова поужинать с вами.
Джейк почувствовал укол вины. В голосе матери звучала такая тоска. Последние семь лет явно были для нее тяжелыми. Возможно, последние сорок лет были для нее тяжелыми, признал он. То, что он оторвался от семьи, чтобы болтаться на задворках, когда узнал, кем они были в восемнадцать лет, вероятно, причинило ей ужасную боль. Теперь он жалел, что не отреагировал иначе. Но он не мог вернуться назад и изменить историю.
Остановившись у входной двери, Джейк повернулся и крепко обнял ее. – Прости, мам. Я люблю тебя.
– Я тоже тебя люблю ... и всегда любила, – прошептала она со слезами на глазах, когда он отпустил ее и отступил назад.
– Прошлое есть прошлое, – хрипло сказал Роберто, обнимая Джейка и хлопая его по спине. – Мы просто рады, что ты вернулся. Мы любим тебя, сынок.
– Спасибо, – серьезно сказал Джейк. – Я тоже тебя люблю ... Папа.
Роберто обнял его еще крепче и отступил, вытирая глаза. Джейк не удивился, обнаружив, что его глаза затуманились. Роберто был единственным отцом, которого он когда-либо имел, или, по крайней мере, единственным, кого он отчетливо помнил. Его биологический отец был просто фотографией, которую ему показывали, и историями, которые ему рассказывали. Единственным отцом, которого он помнил, был Роберто, и он был хорошим отцом. В то время как он предлагал дисциплину и руководство, когда это было необходимо, он также давал обильную любовь и привязанность. Но Джейк отказывался называть его отцом с тех пор, как ему исполнилось восемнадцать.
– Ну, теперь, когда мама с папой рыдают ... – сухо сказал Нейл, подходя и обнимая его. – Я рад, что ты готов вернуться в лоно семьи. Я скучал по старшему брату.
– Я тоже скучал по тебе, – заверил Джейк молодого человека и понял, что это правда. Даже в самом гневном состоянии он скучал по Нейлу, родителям и остальной семье ... и он сделал это сам. Покачав головой, он похлопал Нейла по спине. – Я позвоню, когда что-нибудь узнаю.
– Позвони мне на сотовый, – сказал Нейл. – Я отвечу.
– О, привет, – сказал Джейк, вспомнив об этом. – Тебе нужен номер моего сотового телефона?
– У меня есть, – заверил его Нейл и, когда он удивился, улыбнулся. – Что? Ты не думал, что мы будем следить за тобой? Я знаю, где ты был и что делал с тех пор, как ты ушел. Джеки – очень хороший детектив.
Джейк усмехнулся и покачал головой. – Хорошо.
– Позже, брат, – улыбнулся Нейл и пошел за родителями к машине, стоявшей на подъездной дорожке.
Джейк подождал, пока машина тронулась и выехала на дорогу, помахал рукой, закрыл и запер дверь. Он подумал, не пойти ли проверить Николь, но трусость подняла голову, и он решил подождать, пока не приготовит ей обед. Запах мог бы… Джейк принюхался. Ему показалось, что он уловил запах чего-то горящего, но теперь запах исчез, и он не мог понять, что именно…
– Дерьмо! – он пробормотал что-то и бросился к лестнице, вспомнив, что поставил суп и бутерброды на плиту, а потом оставил их там, чтобы проводить семью.
Это дуновение повторилось и на этот раз не исчезло, пока он поднимался по лестнице, но на самом деле его встревожил дым, поднимавшийся из кухни. Черт побери, он поджег этот чертов дом! Джейк ворвался на кухню, с облегчением убедившись, что огня там нет. Весь дым шел от жареного сыра. Схватив сковородку, он повернулся, сунул ее в раковину, открыл кран и вернулся к кастрюле с супом, которая кипела на плите. Джейк машинально схватил ее, чтобы бросить в раковину, но выругался и выронил, когда ручка обожгла ему руку. Она с громким лязгом ударилась об пол, и томатный суп разлетелся во все стороны.
– Проклятые металлические ручки, – пробормотал он, схватив со стола бумажное полотенце и нагнувшись над беспорядком, который устроил. Он смахнул большую часть оранжево-красного месива, бросил промокшее бумажное полотенце в мусорное ведро и потянулся за другим, но передумал и поспешил к раздвижным стеклянным дверям. В воздухе висел густой дым и вонь горелой пищи. Его глаза начали гореть и слезиться. Ему нужно было проветрить комнату.
Боже, он надеялся, что Николь какое-то время побудет в своей студии, думал Джейк, отпирая и открывая раздвижные стеклянные двери. Он надеялся, что не уничтожил полностью ее кастрюлю и сковородку. И он догадался, что не покормит ее томатным супом и жареным сыром. Поморщившись, Джейк оставил дверь открытой и вернулся, чтобы закончить уборку. Затем он взял кастрюлю, которая была намного холоднее, и, поставив ее в раковину, внимательно осмотрел. Суп на дне кастрюли почернел, но он подумал, что, может быть, сумеет его очистить. Возможно. Что касается сковороды ... Джейк скривился, разглядывая ее. Тефлон на дне обесцвечивался. Он поставил слишком высокую температуру. Вздохнув, он вставил пробку в раковину, чтобы она наполнилась водой, и вылил немного мыла, затем поймал плавающие почерневшие бутерброды и выбросил их. «Надо придумать что-нибудь еще, чтобы накормить ее», – подумал Джейк. Но сначала ему нужно переодеться. Суп расплескался по всему телу, зацепив даже верхнюю часть. Поморщившись, он направился к выходу из кухни, но остановился и повернулся, чтобы закрыть кран. «Наводнение вслед за первым бедствием было бы впечатляющим», – мрачно подумал он и, выходя из кухни, покачал головой.
Глава 17
Николь прошлась до конца студии и обратно, а затем сделала это снова ... и снова. Она действительно не знала, что делать. Она была рассержена, встревожена и расстроена. Она злилась, потому что кто-то хотел ее убить. В то время как Джейк принял на себя основной удар двух нападений, никто не знал, что он здесь, кроме его семьи, так что это она их цель. Но она понятия не имела, зачем кому-то понадобилось ее убивать. По правде говоря, Джоуи был лучшим подозреваемым, потому что он получит большую часть ее состояния, если она умрет ... и это ее тоже злило. Как бы она ни злилась на Джейка и его семью за то, что они подозревают ее брата, он был самым вероятным ... и это она тоже ненавидела. Николь не хотела подозревать брата. Но на самом деле он приехал в город в тот день, когда произошло отравление в джакузи, сразу после того, как она сказала ему, что собирается искупаться в джакузи позже. Это просто совпадение? Или он отравил джакузи перед уходом? Возможно, он уже планировал отравить ее, и яд был с ним. Или ее упоминание о том, что она собиралась использовать ее, могло заставить его побежать в город, когда он уезжал отсюда, купить все яды, которые были использованы, и вернуться назад, припарковаться на дороге, и идти к дому в темноте, чтобы подбросить яд. Здесь не было уличных фонарей, и дома стояли на приличном расстоянии друг от друга; каждый стоял на участке земли, по меньшей мере, в два акра. Никто бы его не заметил.
Что касается машины, то Николь не говорила об этом Джейку, но Джоуи умел обращаться с машинами. Он покупал и реставрировал старые машины с тех пор, как был подростком. Он мог испортить ее внедорожник. Вздохнув, Николь опустилась на кушетку и на мгновение закрыла глаза. Вряд ли она могла сердиться на Джейка и его семью за то, что они подозревали ее брата, когда она подозревала и его тоже. И на самом деле она не злилась на них. Она просто злилась вообще, или, может быть, злилась на себя. Что в ней было такого, что мужчины, которые должны были любить ее, обращались с ней так подло? Ее муж признался ей в любви, а потом надругался над ней и по-королевски трахнул, и теперь ее брат, который, как она всегда была уверена, любил ее, может попытаться убить ее за пару баксов. Что-то в ней заставило их так отреагировать? И что, если это что-то, в конце концов, заставит Джейка возненавидеть ее или подумать, что ее единственная ценность – деньги, которые она зарабатывает, и он отвернется от нее, как ее муж и брат?
Вот где лежит ее истинное горе. Или, по крайней мере, половина, поправила себя Николь, потому что потерять брата из-за жадности и покушения на убийство было бы ужасно больно. Но она подозревала, что ей будет больнее, если Джейк пойдет тем же путем, и что это говорит о ней? Ее расстроило бы больше, если бы Джейк, с которым она познакомилась всего неделю назад, отвернулся от нее, а не тот факт, что это сделал ее брат. Элейн сказала, что может читать ее мысли, видеть насквозь и знает, что она любит Джейка. Николь начала думать, что женщина права. Она действительно полюбила его, несмотря на короткий промежуток времени, прошедший с тех пор как она встретила бессмертного ... И ей не нравилось, когда между ними возникли такие неприязненные чувства, но она сама их вызвала, и, следовательно, именно ей нужно было извиниться за то, что она так расстроилась из-за того, что он подозревает ее брата.
Выругавшись, Николь встала и вышла из студии. Когда она вошла в дом, в нем было тихо, и, взглянув в окно, выходящее на парадную лестницу, она увидела, что на подъездной дорожке остался только автомобиль Джейка. Похоже, все остальные ушли. В том числе близнецы. Это знание заставило ее остановиться на лестнице. Они были одни ... совершенно и совершенно одни. Если бы они были одни, то могли бы ...
Боже. Николь с отвращением прервала свои размышления. Она узнает, что они одни, и ее мысли сразу же обращаются к сексу. Эти их наночастицы были мощным Моджо. Она вела себя как наркоманка, а Джейк был наркотиком. Но она должна остановить это. Она должна извиниться перед Джейком прежде, чем сможет даже подумать о таких вещах. Николь слышала эту лекцию из собственного мозга, но ее тело все еще реагировало на мысль о том, чтобы остаться наедине с Джейком и на то, что они могли бы сделать ... по всему дому. Честно говоря, Николь не знала, сколько раз за эти годы она слышала, как женщины утверждали, что большинство мужчин думают своими гениталиями, но эта болезнь явно не ограничивалась только мужчинами. Ее мозг, казалось, провалился в трусики после встречи с Джейком.
С другой стороны, какая-то часть разума Николь утверждала, что нет ничего, что не говорило бы о том, что она не может хорошо выглядеть, чтобы извиниться. Она могла надеть одну из юбок, он помог ей выбрать ... может быть, короткая черная, из-за которой его глаза светились серебром; соедините ее с белой блузкой и высокими каблуками ... может, обойдемся без трусиков. Им даже не придется раздеваться, если она это сделает ... а потом, если они предавались удовольствиям где-то еще, кроме спальни, и кто-то пришел к ним домой, они могли просто поправить одежду и невинно улыбнуться. «Ну, если только они не валяются без сознания на полу», – подумала она и продолжила подниматься по лестнице.
К ее большому облегчению, Николь не столкнулась с Джейком, когда пересекала мансарду, направляясь в хозяйскую спальню. Ей показалось, что она мельком увидела его на кухне, когда пробегала мимо, но он не заметил ее и вышел прежде, чем она успела проскользнуть в свою комнату. Николь закрыла дверь, чтобы не выдать своего присутствия, и скользнула в гардеробную. Николь сделала только два шага в длинную комнату, когда вспомнила, что они попали в аварию после покупок. Она понятия не имела, что случилось с ее сумками, но не видела их в гардеробной.
Николь вернулась к себе в спальню, чтобы проверить, не поставили ли их там, но и там их не было. Возможно, они все еще были во внедорожнике ... или что они были повреждены в катастрофе и выброшены. От раны Джейка повсюду была кровь. Николь была без сознания и не видела, как пострадал Джейк, или как все выглядело сразу после этого, но, судя по тому, что ей сказали, и количеству крови на ее собственной одежде, почти не пострадавшей от раны на голове, мужчина потерял большую часть своей крови в аварии. Она была уверена, что смертный умер бы. Слава Богу, он не был смертным. Было бы трагедией потерять такого умного, энергичного, сексуального мужчину.
Вздохнув, Николь вернулась в гардеробную, чтобы обыскать ее, надеясь, что у нее найдется что-нибудь красивое или сексуальное. Но у нее не было большой надежды найти что-нибудь подобное. Она сознательно выбросила все, что было у нее даже близко к сексуальности, когда ушла от Родольфо и поклялась не встречаться с мужчинами. И все же она решила посмотреть.
Николь начала с вешалок и закончила встроенными ящиками. Когда это ничего не дало, она начала выходить из гардеробной, думая, что ей просто не повезло. Но вдруг Николь остановилась и посмотрела на ящики, которыми всегда пользовался Родольфо, она даже не заглядывала в них с тех пор, как вернулась. «Наверное, они пустые», – подумала она, но все равно решила обыскать их. Три широких ящика были пусты, как она и ожидала, но нижний ящик не был. Стоя на коленях на ковре между двумя наборами ящиков, которые были встроены в противоположные стены, она начала с любопытством сортировать содержимое. Там был вязаный вручную плед, который ее бабушка, мать ее матери, связала для нее перед смертью. Он был старым и немного потрепанным, но Николь хранила его по сентиментальным причинам и очевидно забыла его, когда поспешила уехать, желая поскорее выбраться из-под пристального взгляда Родольфо.
Николь удивилась, что Родольфо не выбросил все это. Она бы расстроилась, когда поняла, что не может найти плед, а ему, похоже, нравилось ее расстраивать. Она аккуратно сложила плед и отложила его в сторону, а затем уставилась на сапоги, которые были покрыты им. Ее глаза расширились, когда она узнала их – высокие черные ботфорты, со шнуровкой крест-накрест спереди и с шестидюймовыми каблуками. К ним в дополнение прилагались одинаковые перчатки и топ, который был в основном перекрещен, со шнуровкой посередине на груди почти от соска до соска. Топ заканчивался как раз над пупком, за исключением двух хвостов, которые спускались по центру передней части каждой ноги и прикреплялись к высоким ботинкам с застежками на конце, превращая их в подвязки. Николь купила его для нее и Родольфо на первый Хэллоуин, не собираясь надевать его нигде, кроме спальни. Насколько она помнила, она тоже чувствовала себя в нем очень сексуально, когда примеряла его. Она собиралась встретить Родольфо в дверях на Хэллоуин. К несчастью, они сильно поссорились, когда она встала в тот день. Родольфо сорвался с места и вернулся только на следующий день. Костюм так и не был тогда одет. «Может, это и к лучшему», – подумала Николь, вытаскивая один из сапог и обнаруживая, что костюм запутался в шнуровке. Перчатки оказались в другом ботинке. Это означало, что не хватает только крошечных черных трусиков. «Но у нее есть черные трусики», – подумала Николь и прикусила губу, гадая, хватит ли у нее смелости надеть их для Джейка.
«Если бы она это сделала, ей, вероятно, не пришлось бы извиняться», – подумала Николь с усмешкой. Поставив второй ботинок на пол, она оглянулась на ящик и улыбнулась, увидев шляпу, которая лежала в глубине ящика вместе с костюмом. Тот факт, что все это было здесь, и Родольфо не выбросил его, показался ей знаком того, что она должна его надеть. Не то чтобы она носила его долго. Собрав остатки костюма, Николь встала, достала из верхнего ящика чистые черные трусики и отнесла их в ванную комнату. Ей удалось быстро принять душ, не намочив волосы, благодаря шапочке для душа, а затем она отряхнулась детской присыпкой и скользнула в костюм. Один взгляд на себя в зеркало – и Николь чуть не струсила. Блин, костюм мало что скрывал, а у нее, казалось, было много плоти, чтобы показать. Она шевельнулась, разрываясь на части, а потом пробормотала «к черту», – расправила плечи, и вышла из комнаты.