Встречал меня Настоятель Храма лично. Что само по себе странно. Различий по сословиям здесь никогда не было. Встречает всех простой привратник. И указывает дорогу, не провожает, а именно указывает в какую сторону идти. Пешочком. И это не всегда близко. И не всегда по короткой дороге. Вещи взять не позволил, отправил с послушником в отведенную мне комнату.
— Мир Вашей душе, Ллиррия. Я не хотел Вас смущать своим появлением, но дело не терпит отлагательств. Но со мной Вы пройдете прямым путем, а по дороге я успею ввести Вас в курс дела.
— Куда мы идем, эми? — Такое обращение к Хранителю было принято для всех.
— Нас ждет Хранитель душ, Ллиррия. У нас сложности с проведением обряда. Нужно кое-что уточнить. Да и Вето наложило свой отпечаток на выбор Сопровождающих. Но сначала внимательно выслушайте Хранителя. Нельзя допустить ошибки в выборе традиции погребения. Здесь много тонкостей. Возможно, Вы сможете внести ясность в некоторые моменты. Мы уже пришли.
Обитель Древа душ была самой дальней постройкой Храма. Сама бы я добиралась сюда не менее часа. И это при условии, что меня здесь ждали. А с Настоятелем на дорогу ушло не больше трех минут.
— Ллирия, с нетерпением жду Вашего прихода. — Главный Хранитель душ не усомнился в моей личности? Хотя читает души, как открытые книги.
— Эми, я…
— Не утруждай себя пустыми объяснениями, девочка. Я не слеп. Когда почерневший цветок твоей души, не успев засохнуть, осыпался тленом, а по прошествии семи дней вновь расцвел чистыми синими лепестками, трудно было не догадаться о причине. И то, что цвет лепестков не стал чисто белым, указывало только на то, что призыв сработал не на перерожденную душу.
— Но ведь проведенный призыв запрещен. Почему вы не вмешались.
— Видишь ли, такой призыв не совсем запрещенное действо. В данной ситуации его использование было оправдано. И то, что он сработал, на то воля Мироздания и не нам с ним спорить. Говоря о запрещенности ритуала призыва посвященным в его механизм, мы сознательно не оговариваем вариантов дозволенности его применения. Посвященный вообще не сможет даже вспомнить слов призыва, если не придет воля свыше. Так что, все правильно сделано. И ты верно поступила, когда скрыла факт проведения обряда от его участников. Не будем больше об этом.
— Значит, есть что-то еще?
— Да, и от этого зависит проведение погребения. Одновременно с твоим осыпались пеплом и цветы душ твоих мужей.
— То есть, их души развеяны, и завтра жертва Сопровождающих будет напрасна.
— Все верно поняла. Но мы не можем не сохранить внешнее приличие. Слишком много вопросов это спровоцирует, — вмешался в разговор Настоятель. — Сопровождающие быть должны. Все десять. Мы к счастью сообразили не привязывать пока конкретных людей, как вышло с тобой. Заставлять их души вечно блуждать в поиске Сопровождаемого — слишком жестоко. — Можно бы использовать преступников. Их души все равно развеиваются после смерти, но Вето…
— Чтобы провести обряд, нужна абсолютная уверенность в их виновности. А их цветы на дереве душ? По ним можно определить?
— Цветок осужденного на смерть закрывается. Мы не можем увидеть ни его цвет, ни структуру лепестков. По нему нельзя определить, виновен или нет человек.
— Ллирия, Вето назначила ты. Никто кроме тебя не может вмешаться в судьбу осужденного. Времени у нас до рассвета. Ты готова?
— Не совсем. Мне нужно хотя бы полчаса, чтобы настроиться. И еще, каждого осужденного должен представлять обвинитель и судья, который вынес приговор. Насколько это возможно?
— Нет ничего невозможного. Я отдам распоряжения.
— Постойте. А если среди обвиненных окажутся невиновные? Будет нужна замена.
— Я понял. — Настоятель вышел, оставив нас с Хранителем.
— Могу я тебе чем-то помочь?
— Благодарю, эми, это моя боль.
— Смелая ты, девочка.
— О, эми. В своем мире я была в достаточно преклонном возрасте. И в момент призыва, видимо, умирала по вполне естественной причине — от старости и крайней изношенности организма. Так что я благодарна мирозданию, что оно дало мне второй шанс. И поверьте, я не намерена его упускать. И именно поэтому не намерена перекладывать ответственность ни на чьи плечи. Попросите Мироздание не позволить мне ошибиться. Цена ошибки здесь слишком велика.
— Хорошие слова, достойные мысли. Подойди, коснись древа. Оно дарует тебе спокойствие и ясность ума. И прежде, чем принимать решение, сделай пять глубоких вдохов. Это поможет. Ступай через эту дверь. Там тебя встретят.
Только когда за мной закрылась дверь, я поняла, что эми не закончил разговор. Оборвал его сознательно. Сказал не все, что хотел. Осталось послевкусие недоговоренности. И что у меня есть к нему вопросы.
У двери меня вновь встретил Настоятель.
— Идем, Ллирия. Хранитель душ еще продолжит ваш разговор. Задашь все свои вопросы, и получишь ответы, не сомневайся. Есть к тебе вопросы и у нас. Так что разговор предстоит долгий. Но сначала дело. Проходи.
Глава 6
Я разместилась в удобном кресле. Не расслабляюще мягком, но достаточно комфортном для длительной работы. Откинулась на спинку, прикрыла глаза, сосредоточиваясь.
— У нас уже есть с кем говорить?
— Да, Ллирия. Можно ввести?
— Да, я готова.
В центр зала ввели молодую женщину. Ее внешность настолько контрастировала с понятием преступник, что я усомнилась в ее вине как-то сразу.
— Ты знаешь, зачем ты здесь?
— Да, госпожа.
— Ты готова дать правдивые показания?
— Да, госпожа.
— Тебе объяснили, как действует Вето?
— Да, госпожа.
— Ты все поняла?
— Да, госпожа.
— Кто обвинитель? — В зале поднялся грузный мужик явно из простых землепашцев. С грубыми, но правильными чертами лица. Не красавец, но цепляет в нем что-то определенно.
— Ты готов дать правдивые показания?
— Да, госпожа.
— В чем ты ее обвиняешь?
— Она убила мою жену и нерожденного ребенка, госпожа.
— Ты видел, как это произошло?
— Нет, госпожа. Она сама призналась, глядя мне в глаза.
— Это правда? — я все еще не верила в ее виновность.
— Да, госпожа. — Не чувствую никакой лжи. В глазах ни капли раскаяния. Вот тебе и ангельская внешность.
— Согласна ли ты на вмешательство менталиста?
— Да, госпожа. Мне нечего скрывать.
Не разрывая зрительного контакта, осторожно проверила — открыта полностью, блока на памяти нет.
— Вспомни, как ты это совершила.
То, что она сделала с молодой беременной женщиной, было ужасно. Я в своем мире смотрела и боевики с морем трупов, и детективы с походом на место преступления. Даже ужастики с расчлененкой смотреть было не так страшно.
— Зачем?
— Он мой! Только мой! Она не имела права выходить за него! И ребенка должна была носить я! Я! Не она! — больная на всю голову ревнивая собственница, избалованная вниманием мужиков. Даже не нужно спрашивать признает ли себя виновной, нет, она уверена в своей правоте и некогда не раскается. Успокоится. Пять вдохов.
— Виновна! Приговор подтверждаю. — Сомнений не было, но сколько сил унесли именно эти три слова. Поймала взгляд обвинителя. Боль, черная тоска, облегчение, что близкие отмщены. Ни капли фальши или злорадства. Любит, не забудет, будет жить. Справедливость свершилась. Это придало мне сил.
Дальше сценарий повторился. Те же вопросы с некоторыми вариациями. Те же ответы. Двое разбойников, промышлявших на глухой дороге, насильник, муж, забивший насмерть жену от пустой ревности. Вердикт один — виновны. Уже уверовала в профессиональность судьи, когда в зал завели ребенка. Мальчонку лет восьми. Что должен совершить ребенок, чтобы такой малыш был казнен. В таком возрасте дети не способны на циничную продуманную жестокость. Или способны? Может снова обманчивая внешность?
— Сколько тебе лет? — Вопрос выбивался из привычного сценария, но не спросить не могла.
— Девять намедни исполнилося. Сирота я теперечи. Мамка родами померла, папка… Папку, говорят я убил. Ножиком. Токмо не помню как. Дядько Сур миня страже сдал, говорит, видал, как я ножик папке в спину втыкнул, когда он исти сел. А я не помню. Да и не мог я. Мы ведь с папкой два мужика жили дружно. Не ругалися. Да и чего нам делить-то? Работу кажный свою в дому сам делал. Помогали друг дружке ежели чего. А теперь папки нет. А он сильный был и одежку носил вон как у моего провожатого, — указал мальчик на стражника в легкой кольчужке. — И я, говорят убивец.
Я слушала сбивчивую речь ребенка и не могла придумать, о чем его спрашивать. Ментал исключен. Опасно. Могу выжечь неосторожным вмешательством, а если он невиновен, Вето отыграется на всех. Тогда остается свидетель.
— Обвинитель здесь? — никто не вышел. Странно. — Эми, нужно успокоить и накормить ребенка. Пусть подождет в комнатке рядом. Есть такая. И пусть найдут и приведут обвинителя. — Надо собраться и продумать вопросы. На чем-то подловить, чтобы усомниться в ответе и, придумала, следственный эксперимент. Тогда можно использовать ментал принудительно. Не зря я увлекалась детективами, ой не зря!
Последующие пять минут тянулись вечно. Наконец ввели Достаточно высокого обрюзлого и неопрятного мужика.
— Прошу простить, госпожа. Вышел по нужде, да заплутал малость. — а глазки-то бегают и липкий страх расползается во взгляде. Но выходил скорее сознательно, в надежде, что разберутся без его присутствия.
— Представьтесь и расскажите, как дело было.
— Сур меня зовут. Крестьянин я с деревни соседней. Корин с Гаем в соседнем доме, значится, жили. Корин в страже служил, мальчонка по дому все хлопотал. Жили вроде дружно, не бедствовали. А я на базар торговать собрался. Хватил, а смазка для колес кончилася. Была б пустая телега, так стерпело бы до базару доехать. А с груженой оси стереть недолго. Вот и зашел по-соседски взаймы смазки взять. Захожу, Корин за столом трапезничает, а мальченка сножом за спиной у него. Не успел я рот открыть поздоровкаться, а нож уж из спины торчит, и Корин заваливается набок. Гай стоит, смотрит, и как не видит ничего. Глаза вовсе пустые. Подскочил я, а Корин уж не дышит. Вот стражу и вызвал.
— И часто Вы у соседей чего-нибудь одалживали? — Вопрос вырвался на подсознании.
— Бывало. Только ведь и возвращал всегда, — не соврал и всей правды не сказал. Возвращал да, но скорее всего очень неохотно и с большой задержкой. Возможно, был должен, но срок выплаты долга не подошел.
— А не покажешь ли мил человек на ком-нибудь, как сидел Корин. — в сторонке поставили табурет, посадили стражника из охраны Гая. — Пригласите мальчика. — Какой же силы нужен удар, чтобы такую кольчугу пробить? Ой, врешь ты, сосед.
— Гай, возьми нож, подойди и ударь им в спину стражнику. Да не бойся, сильнее бей. — Я пока ходили за обвиненным уже заменила живого человека на иллюзию.
При слове бей глаза мальчишки потеряли радужку. Удар был такой силы, что тупой нож вошел сквозь кольчугу, словно через яблочную кожуру. На ауре отпечатался след ментального вмешательства. Сильное подчиняющее заклятье. Кто-то сделал из ребенка идеальное орудие убийства. Виновен не мальчик, а тот, кто его подчинил. Приговор не может быть исполнен.
Пять вдохов.
— Вина доказана. Степень вины не соотнесена приговору. Осужденный находился под ментальным приказом в момент преступления. Мальчика изолировать, найти истинного виновника. — такой вариант решения не противоречит Вето. Приговор отменен. — Свидетеля подвергнуть ментальному считыванию. Есть сомнения в правдивости его показаний.
Остальные приговоры сомнений не вызвали. А вот с последним, что доставили для подтверждения приговора вместо оправданного ребенка, история вышла странная.
Молодой мужчина, приговоренный за убийство зажиточного рина, явно оговаривал себя. От добровольного ментального считывания отказался. Но логика вопила, что он кого-то покрывает своим самооговором. Я устала. Нужный вопрос никак не приходил на ум. Подтверждать приговор было нельзя, для опровержения не хватало убежденности. Пауза затягивалась.
И тут в зал ворвалась женщина, бросилась в ноги. Стража пыталась ее увести.
— Оставьте! Я ее выслушаю. Встань. У тебя есть, что мне сказать?
— Пощадите, он не убийца. Кто угодно, только не он. — в мозгу сорвался со ступора какой-то тумблер.
— Но ведь и не ты?
— Нет, что Вы. — ни слова лжи.
— Ты знаешь, кто?
— Нет, не точно, только могу предположить. Я не видела. Только рина нашли мертвым после того, как из дома вышел его сын от первого брака. Они ссорились до этого. Я слышала. Мы соседи, я на веранде с детьми была, а у них окно открыто. Слов не разобрать, но ссора была.
— Он есть в зале?
— Да, госпожа, — женщина указала на обвинителя. Странно, его речь не была лживой.
— Что Вы на это можете сказать?
— Не отрицаю, мы поссорились в тот день. Больше того, я ударил отца, он упал. Когда я выходил, он был жив. Вставал на ноги и кричал мне вслед, что не только лишит наследства, но и отберет последнее.
— Вы согласитесь на ментальное считывание?
— Да. — он прямо посмотрел мне в глаза. Не учел только одного — я увидела больше. Его разговор с судьей, который полностью сфальсифицировал дело.
— Вашей вины в смерти отца нет, подтверждаю. Обвиняю Вас в лжесвидетельствовании в судебном заседании. Знаете, чем Вам это грозит?
— От штрафа до каторжных работ в зависимости от тяжести последствий.
— Казнь невиновного — это уже каторга. Но казнь невиновного в условиях Вето — это пожизненная каторга. — я повернулась к обвиненному. — Вам хорошо объяснили, к чему приведет Ваше упорство в самооговоре? Погибнут десятки, и может сотни невиннообвиненных. Их могли оговорить, подставить. И Вы отбираете у них шанс на справедливость. Если я сейчас иду у Вас на поводу и подтвержу приговор. Завтра все они предстанут перед палачом! Вы этого хотите? — Я почти кричала. — Сейчас Вы для них и судья и палач! В последний раз предлагаю — у Вас три выхода: рассказываете все сами, добровольно соглашаетесь на ментальное вмешательство или отнимаете последнюю надежду на спасение у мальчишек, которые попали в беду по глупости.
Я умолчала, что могу получить правду другими способами. На мужчину было страшно смотреть.
— Соглашайся, прошу. Не бери грех на душу. Не оставляй нас, — защитница не могла говорить громко из-за рыданий, но в тишине ее хорошо было слышно.
— Я согласен. Что нужно сделать?
— Смотрите мне в глаза, расслабьтесь. Я не буду озвучивать все, что увижу. Только то, о чем не могу умолчать.
Пять вдохов.
— Не виновен. Освободить. — Я не рассказала ничего из того, что увидела в его воспоминаниях. Это было слишком личное и касалось благополучия многих. Но виновный в этом деле был. И именно его я избрала на роль последнего Сопровождающего в завтрашнем, вернее уже сегодняшнем ритуале. — Эми, пригласите, пожалуйста судью по последнему делу. Это возможно?
— Да, но насколько это необходимо? Вы вынесли решение. У нас есть еще двое ожидающих казни.
— Это все из ближайшей тюрьмы?
— По списку поданному начальником стражи, да.
— Мы рассмотрим их приговоры, но сначала я бы хотела видеть судью.
Приглашенный зашел в зал. Наглый, самоуверенный, высокомерный слизняк. Прямо кичащийся своей безнаказанностью и властью над людьми. Ничего. Спесь твою мы сейчас собъем.
Я медленно поднялась. Суд над ним проведу стоя.
— Я обвиняю этого человека в вымогательстве, принуждении к лжесвидетельствованию и самооговору, похищении человека, шантаже и принуждении к сожительству. Насилии как физическом так и моральном. Свидетельства его вины получены путем ментального сканирования свидетелей.
По мере произносимого мной стоящий напротив человек менялся на глазах. Сдувался, как поколотый воздушный шар. Во взгляде чернотой наливалась ненависть.
— Признаете ли Вы себя виновным?
— Нет! Никогда. Вы ничего не сможете доказать.
— Признаете ли Вы что ментальное сканирование нельзя обмануть?
— Признаю. Но обмануть может тот, кто его проводил.
— Допускаю. Поэтому могу показать.
А вот это может сделать не каждый менталист, отнимает уйму сил. Но того стоит. Прямо передо мной появилась иллюзия его разговора с обвинителем, потом с обвиняемым, потом сцена похищения и шантажа невесты. Со звуком.
— Достаточно ли доказательств для передачи обвиняемого в руки службы дознания?
Не успела я договорить, как из неприметной двери выбежал Гай с коротким кинжалом в руке. Судья показал на меня рукой — бей! Стража подоспела раньше. Сонное заклинание сработало за мгновение до удара.