========== Прологъ. События происходят через пару месяцев после дела о достойном наследнике. ==========
Санкт-Петербургъ
Дождь, на коий так щедра воспетая солнцем русской поэзии Северная Пальмира, печально барабанил в окна, заунывный вой ветра временами совпадал с безутешными рыданиями лежащей поперёк широкой кровати пышнотелой растрёпанной девицы, на коей из одеяния были лишь обшитые кружевом панталончики да тончайшего батиста нижняя рубашка. Вокруг кровати хлопотали старая, как злые языки уверяли, ещё Мамая поганого во младенчестве видевшая, нянька, тощая с глупым рябым лицом девка в простом платье и сбившейся набок наколке горничной и дородная дама, мать девицы, в дорогом, но начисто лишённом вкуса туалете. В кресле подле камина прикорнул седоволосый мужчина, хозяин дома, участвующий в царящей в комнате суете редким угуканьем да звучными зевками, ведь часы на каминной полке непреклонно показывали четверть первого ночи.
- Душечка, - восклицала маменька густым голосом, от коего печально звенела брошенная на столик кофейная чашка, - успокойся, не плачь, не рви нам с батюшкой сердец!
- Угы, - отозвался хозяин дома, в очередной раз с тоской посмотрев на часы и широко зевнув.
- Оставьте меня, - выкрикнула девица и заголосила пуще прежнего, уткнувшись лицом в подушку и дрыгая ногой.
- Душечка! – всплеснула руками маменька и змеёй зашипела на горничную. – Что стоишь, дура, оботри барышне лицо, али ослепла, не видишь, что у неё от слёз великих глазки заплывать стали?!
Девка потянулась было обтереть барышне лицо, да так негораздо, что перевернула фарфоровый расписанный крупными розами таз, выплеснув на молодую госпожу прохладную ароматическую воду. Барышня взвизгнула, точно попавший под нож поросёнок, подскочила на кровати, отвесила служанке звучную оплеуху и рявкнула:
- Что творишь, дура, смерти моей хочешь?! А и правда, скорей бы смертынька за мной пришла, нет больше мочи так му-у-у-учиться!!!
- Угу, - некстати откликнулся папенька, за что удостоился мощного шлепка по плечу от своей властной и вспыльчивой супруги.
- А-а-а-а, - самозабвенно голосила барышня, и на её вой откликнулся дворовый пёс Шарик, коего хозяину продал какой-то ушлый молодец под видом заграничного охотничьего кобелька.
- Цыц, - рыкнула доведённая до крайности маменька, да так, что даже часы на каминной полке замерли, стрелки испуганно подтянув. – Душечка, успокойся, поведай матушке, об чём сердынько печалится.
Барышня кулаками размазала по лицу слёзы, повернула к матушке покрасневшее заплывшее лицо с распухшим сизым носом и красными воистину поросячьими глазками и прохныкала:
- Ах, матушка, на бале нонеча поручик Иваницкий всё возле этой Глашки проклятой увивался, а на меня даже и смотреть не возжелал.
- Тьфу ты, прости Господи, я думала, что серьёзное, - в сердцах сплюнула матушка и рыкнула замершим у стеночки слугам. – Ну, что встали, кулёмы, уши развесили, али заняться нечем?! Пошли вон отсюда, никакой от вас пользы, вред сплошной. Да и Вы, Поликарп Петрович, шли бы почивать. Дела девичьи мужским разумением не осилить.
- И то правда, матушка, - засуетился хозяин дома, с кряхтением выбираясь из глубокого кресла, - ты-то Ульяшеньку лучше утешишь, мне с тобой не сравниться.
- Да где уж тебе, старому борову, - пробурчала чуть слышно женщина и тут же расплылась в притворной сладкой улыбке. – Ступай, голубь мой сизокрылый, я опосля приду.
Когда за супругом закрылась дверь, матушка присела к дочери на кровать, приобняла всё ещё всхлипывающую Ульяну за плечи и пытливо заглянула в глаза:
- Ну, а теперь всё обстоятельно сказывай да без утайки.
Барышня опять носом захлюпала и поведала маменьке, как пришёлся ей по сердцу бравый гусар поручик Иваницкий, роду старинного да известного, как на память легли ей очи его синие, стать его молодецкая, голос его звучный, а пуще того тридцать тысяч капиталу, коий он от тётки своей наследовал.
- Тридцать тысяч? – ахнула матушка и даже губами зачмокала. – Да, что и говорить, добрый молодец, красавец мужчина. И что же?
- А ничего, - скуксилась Ульяна, - он как на аменинах моих Глашку эту сухорёбрую увидел, так с тех пор на меня и смотреть не желает. Всё вокруг неё вертится, а что в ней хорошего-то? Только рожей и вышла, ни тела, ни стати, ни состояния приличного. Мамка одна воспитывает, батьки никто и не видывал, нагулянная, поди.
- Твоя правда, доченька, - женщина поцеловала дочь в красную круглую щёку, - ну да ты не печалься, беду твою поправить можно.
- Как?! – капризно скривила губы Ульяна. – Рази их теперь друг от друга оторвёшь, она его словно приворожила, ведьма сухорёбрая!
- А на любой приворот другой найти можно, посильнее, - маменька обняла дочку, зашелестела ласково, - есть у меня знакомица, она любое зелье сварить сможет. Я к ней приду, две скляницы возьму: одну для Глашки проклятущей, чтобы красу её свесть, а другую для гусара, дабы приворожить его к тебе, чтобы никого, кроме тебя, он и видеть не замог.
Ульяна притихла, носом шмыгнула:
- Боязно, мамынька. Вон, госпожа Погодина-то, сказывают, следователя опоить пыталась приворотом, так потом рехнулась и в камере удавиться хотела на поясе, да тот лопнул.
- Госпожа Погодина, моя милая, дурой была, - усмехнулась матушка, приглаживая всклокоченные волосы дочери, - она дерзнула покуситься на человека, у коего жена самая настоящая ведьма, с покойниками, тьфу, мерзость, словно с живыми общается. Поручик же неженат, а значит, ведьмы-заступницы у него нет.
- А коли найдётся? – опасливо спросила Ульяна, в глубине души мечтая, чтобы маменька её разуверила.
- Откуда?! Глашка сухорёбрая с колдовством не знается, никто за неё на суд нас не потащит, так что, доченька, не об чем тебе плакать. Месяца не пройдёт, как станешь ты женой поручика Иваницкого. Верь мне, сердынько, маменька знает, что говорит.
========== Дело № 1.1 О благих намеренияхъ, приворотном зелье и том, к чему приводят шалости Купидона ==========
Купец первой гильдии Ерофей Петрович Белозеров в торговых кругах считался человеком обстоятельным, слов на ветер не бросающим и любое, даже самое незначительное дело вершащим основательно, без суеты. Был он в той самой поре, когда сердечные порывы юности уже прошли, а отягощающие всевозможными недугами дни старческой немощи ещё не наступили, проживал в доме добротном, без лишней роскоши, кою считал развращающей и для души весьма пагубной.
Из всех родственников были у него дочь Капитолина, племянница Варвара да воспитанница Ксения, которую злые языки также называли дочерью, только рождённой вне брака. Девиц Ерофей Петрович содержал в строгости, искренне считая, что ежели бабью дурость в узде не удержишь, то приведёт она непременно к сраму и разорению. На балы и прочие торжества барышни выезжали не чаще одного раза в месяц, визиты наносили исключительно к родственникам, а в присутствии неженатого молодого человека уподоблялись соляным столпам.
Представьте же себе безграничное удивление сих барышень, когда в один хмурый и дождливый день Варенька обнаружила в забытой намедни в гостях и переданной со слугой перчатке пламенное послание: «Сударыня, если Вы так же великодушны, как и прекрасны, то не откажете в моей нижайшей просьбе и подарите мне шанс увидеть Вас хотя бы мельком в толпе. Молю Вас приехать сегодня в час пополудни в торговые ряды, дабы я смог узреть ту, что стала Владычицей моего сердца».
Подписи к великой досаде барышни не было.
- Что бы это значило? – Варвара недоверчиво вертела записку в руках, испытывая равносильные желания сохранить сие послание и уничтожить, пока оно не навлекло беды.
- Ну-ка, ну-ка, - Ксения проворно вытянула записку из пальчиков подруженьки, близоруко прищурилась, вчитываясь в строки и мечтательно закатила глаза, - ах, это же послание любовное!
- Сама вижу, что не счёт от портнихи, - огрызнулась Варвара, теребя ленту, коя была в косу заплетена, - только я в ум взять не могу, от кого сие послание. Что за поклонник такой тайный объявился?
- Ах, а вдруг это тот бравый военный, с коим ты, сестрица, вальс танцевала? – восторженно выдохнула Капочка, девица робкая и мечтательная, большая поклонница французских романов.
- Да вря-я-яд ли, - с сомнением протянула Ксения, - господин Штольман, нянька сказывала, девиц бойких предпочитает.
Платон Платонович, один из пяти братьев славного рода Штольман и единственный - к вящему огорчению своей сестрицы Елизаветы - неженатый, находился в отпуску и пребывал у своего брата Якова Платоновича, наслаждаясь всеми прелестями жизни в столице с её балами, прогулками и прочими развлечениями, милыми сердцу военного
Самый обворожительный из всех сдержанных на проявление чувств братьев, Платон Платонович легко заводил знакомства и без труда пленял девичьи сердца, не спеша, впрочем, опутывать себя цепями Гименея. И то правда, зачем ограничивать себя одной, пусть и совершенной во всех отношениях барышней, коли всегда можно найти красавицу ещё великолепней? Платон был уверен, что тихие прелести семейного уюта никогда не смогут заменить ему блеска и азарта романтических отношений, не обременённых мелкими бытовыми вопросами, способными, как писал лорд Байрон, убить любую страсть. Братья неизменно подшучивали над Платоном Платоновичем, но - в отличие от сестрицы - не мешали блестящему военному наслаждаться всеми прелестями жизни, мол, пусть его, судьба придёт - и под лавкой найдёт.
- Тревожно мне, милые, - Варенька опять прочла записку, но написанное не изменилось, меж строк не проглянула ухмыляющаяся рогатая бесовская рожа. – Сердце чует, не к добру сие.
- У тебя вечно всё не к добру, - пробурчала Ксения, нервно губу покусывая, - ты словно ворона кладбищенская…
- Это я - ворона, да ещё и кладбищенская?! – вскинулась Варвара, растопырив пальцы и нацеливаясь на косу Ксении. – Ах ты…
- Девочки, девочки, ну что вы, перестаньте, - заметалась Капитолина, всплескивая руками и суетливо перебегая от одной к другой. – Девочки, папенька гневаться будет, коли опять заскандалите, и точно никуда не отпустит. Девочки, мы же тогда в торговые ряды попасть не сможем!
- Скажи спасибо, что я нонче добрая, - пробурчала Варвара, смахивая упавшие на лицо волосы. – Капка, хорош суетиться, зови горничных, для прогулки одеваться станем.
Ксения, у которой Варя успела-таки вытеребить пару волосков, хотела было мстительно фыркнуть, что Ерофей Петрович ещё своего благословения на прогулку не дал, но смолчала, не стала Капитолину огорчать, к коей испытывала нежную привязанность.
Господин Белозеров супротив прогулки девиц возражать не стал, другим озабочен был: сватов поджидал. Хотел он укрепить торговый союз с купцом Сахаровым союзом брачным, а помимо этого имел желание выгодно отдать воспитанницу свою за банкира Немеризова, человека пусть и старого, зато денежного и в высший петербургский свет вхожего. Для племянницы тоже жених был подобран, из золотодобытчиков, правда, скуповат, да и по-старообрядчески суров, ну так это и ничего, главное, что золото от родственника рекой потечёт, а то, что невеста супруга ни разу даже не видала, не страшно.
Жених карточку невесты созерцал, на прогулке встречал, в гостях наблюдать изволил и союз сей одобрил, вот и добро. А девку спрашивать никакого резона нет, потому как у неё в голове сплошные глупости, мужам солидным не интересные.
Барышни, пребывающие в блаженном неведении о планах Ерофея Петровича, легкокрылыми бабочками устремились в торговые ряды на встречу с неведомым Варвариным поклонником. Правда, у самого входа, там, где пряничные ряды начинаются, отвага Варю покинула, девушка побледнела, голову в плечи втянула, затравленно по сторонам озираясь.
- Ты чего это, никак, отступить вознамерилась? – прищурилась Ксения.
- Тошнёхонько мне чего-то, - Варя прижала ладонь к груди, - а ну, как обман это всё, баловство одно? А вдруг я ему не понравлюсь?
- Если бы не понравилась, встречу бы не назначил, - рассудительно заметила Капочка, ободряюще гладя сестрицу двоюродную по ручке.
Ксения задумчиво за ленты на капоре подёргала, нос наморщила, плечиком повела, близоруко хмурясь:
- Чего зря гадать-то, с умным человеком посоветоваться надобно. Вон, я примечаю, нянька Ульяны Макаровой идёт, может, она чем нам поможет.
Барышни согласно кивнули и порхнули к осторожно ступающей по скользкой дороге старушке, закутанной во всевозможные платки и шали, словно капуста. В первый миг нянька охнула и судорожно прижала в груди небольшой узелок, потом признала девиц, заахала, закрестилась мелко:
- Ой, касатушки, напугали бабушку! Рази можно так, у меня чуть сердце не выскочило, я ить и так с утра страху великого натерпелась, душу свою осквернила, теперь три недели в церкви прощение вымаливать буду.
- Убила что ли кого, Егоровна? – фыркнула Ксения, чувствующая себя куда привольнее со слугами, чем с господами, кои редко когда упускали возможность напомнить, что она - так, сбоку припёка.
Нянька размашисто перекрестилась, по сторонам огляделась и зашептала таинственно, покачивая узелок:
- У ведьмы я была, милые, у Василисы.
- Да ты что, - ахнули барышни, всплеснув руками. – Это той, что три года назад Наташеньке Белкиной в глаза лишь взглянула и сказала, что она княгиней станет?
- Той самой, - охотно отозвалась старушка, - меня к ней барыня послала.
- Зачем это? – нахмурилась Ксения, привычная к ожиданию пакостей, на кои, к слову сказать, жизнь никогда не скупилась.
Нянька огляделась, перекрестилась и зашептала сбивчиво, время от времени на узелок показывая:
- Так, знамо дело, Ульяна-то Поликарповна в красавца гусара влюбилась, а он на неё и не смотрит, за другой хвостом ходит. Вот барыня и приказала сходить к ведьме за зельем, чтобы разлучницу извести. А его приворожить. А Василиса мне три пузырёчка дала, один ишшо для самой Ульяны, чтобы стала она чаровницей, и все мужчины к её ногам падали.
Барышни переглянулись, покраснели, а потом Капитолина тихонько, отчаянно робея и ковыряя носочком башмачка рыхлый февральский снег, попросила:
- Егоровна, миленькая, а дай нам немножечко зелья того, чародейного. У Вареньки поклонник тайный объявился, да и нам с Ксюшенькой страсть как надоело в девках сидеть.
Нянька была женщиной доброй и отказывать не умела совсем.
- Только по глоточку махонькому, милые, - предупредила Егоровна, развязывая узелок и протягивая барышням тёмную скляницу с залитой воском пробкой.
Девушки согласно закивали и, осторожно отколупав воск и сковырнув пробку, по очереди отпили пахучего травяного зелья, обещающего удачу в делах любовных.
***
Полицейское управление, особливо столичное, повидало много всего: и ревнивых мужей, с пеной у рта требующих сообщить им, куда запропали неверные супруги, подчас повинные лишь в том, что связали свою жизнь с безумцами, и ловких мошенников, коих в пору кудесниками величать, и несчастных жертв чужого лицемерия или распутства.
Случалось, что порой даже повинные головы с покаянием приходили, а один раз даже агитатор заглядывал с пропагандой. Его проводили к господину Варфоломееву, тот внимательно выслушал, а после так убедительно ответствовал, что стал пропагандист отличным информатором.
Много разных людей повидали сотрудники полицейского управления, а потому удивить их багровым, яростно потрясающим кулаками посетителем было невозможно. Правда, городового Дубова несколько смутило то, что сим господином оказался купец Белозеров, человек в столице весьма известный, но беда, она ведь, как известно, в бумаги не смотрит и в равной степени приходит как к людям почтенным, так и весьма посредственным.
- Это безобразие! – забушевал прямо с порога Ерофей Петрович. – Я требую, чтобы злодея нашли и наказали по всей строгости!