- Мы будем венчаться.
Если бы приказчику сказали, что он избран, аки Михаил Феодорович Романов на трон, он, наверное, не смог бы возликовать сильнее. Круглая, физиономия залоснилась от счастия, точно намасленный блин, белые ухоженные ручки, более подходящие престарелой кокетке, чем мужчине, вспорхнули вверх в восторге, коий пристал бы ребёнку, порадованному пряничком. Только узкие, татарского разреза глаза глянули холодно, словно сверкнул вытащенный из ножен кинжал. Платон Платонович встрепенулся, машинально одёргивая мундир, но приказчик уже расплылся в очередной приторной улыбке:
- Позвольте мне от всего сердца поздравить Вас и Вашего жениха со столь выдающимся событием в Вашей жизни.
Платон широко улыбнулся, по-хозяйски привлекая Аглаю к себе. Агентесса сначала внутренне встопорщилась, но потом, мысленно обругав себя за совершенно неуместную в данный момент робость, прильнула к плечу Штольмана. Хотела вообще личико на груди спрятать, да решила не переигрывать. Как батюшка говорил, во всём нужна быть разумная бережливость, в проявлении чувств тоже.
Заказав фужеры, Платон и Агнесса вышли из лавки и неспешным прогулочным шагом направились в сторону набережной. Штольман с огорчением заметил, что агентесса держится отстранённо, сама более ничего о себе не рассказывает, вопросы не задаёт, да ещё и всё время норовит, будто бы случайно, отодвинуться. Терзаться сомнениями Штольман не привык, в его семье было принято факты собирать, а не предположения строить, потому свернув в неприметный тупичок, Платон Платонович прижал охнувшую от неожиданности даму к стенке и спросил мягким тоном, от коего у самых лихих рубак мороз по коже полз:
- Что происходит?
Аглая Николаевна рванулась, ресницами с вызовом затрепетала:
- Не понимаю, о чём Вы.
- Да всё Вы понимаете, - с досадой выпалил Платон Платонович, - после той проклятой лавки Вас словно подменили!
Агентесса плечиком дёрнула:
- Первый этап задания выполнен успешно, не вижу смысла продолжать лицедействовать.
Платону на миг показалось, что ему в лицо кипятка крутого плеснули, запылали щёки и даже уши.
- Лицедействовать?! – прошипел Штольман, стискивая кулаки так, что даже пальцы заныли. – Значит, для Вас это всего лишь представление?!
- Можно подумать для Вас всё очень серьёзно, - фыркнула Агнесса, ничуть не испугавшись и устало вздохнула. – Полно, Платон Платонович, я же уже говорила, что сладким речам не верю.
Штольман насупился и замолчал, едва ли не до крови прикусив губу, дабы не наговорить ехидной и колючей, точно заросли крапивы, даме всё, что он думает по поводу её недоверчивости. Агнесса же Николаевна всем своим видом демонстрировала полнейшую невозмутимость и довольство жизнью, она давно уже научилась прятать свои мысли и чувства, и чем сильнее были переживания, тем беззаботнее выглядела дама. А на сердце Агнессы Николаевны было, ох, как неспокойно, Платон Платонович задел такие струны, коим полагалось бы уже давно умолкнуть и рассыпаться трухой. Нет, всё-таки до чего же непрочен материал, из коего сделано женское сердце, чуть повеешь на него тёплым ветерком и готово дело, растаяло! А потом собирай осколки несбывшихся надежд, вздыхай о растаявшем воздушном замке и тяни руки к радужной мечте, показавшейся лишь затем, чтобы исчезнуть безвозвратно!
Яков Платонович по насупленному виду брата и нарочито-безмятежному облику агентессы решил было сначала, что задание провалилось. Не поверили в лавке Евграфия Капитоновича молодой паре, а то и вовсе, по какой-то причине на порог не пустили. Конечно, Платон не из тех, кому можно из-за двери кукиш показать, да и Аглая не овечка безответная, а, тем не менее, от ворот крутой поворот могли и им сделать. Мол, хозяин болен и никого не принимает, заказов много, ещё что-нибудь придумать. Первая же фраза короткого скупого отчёта развеяла подозрения в провале задания, но ничуть не объяснила общую сумрачность агентов. Если всё хорошо и замечательно, то почему у обоих вид погорельцев на пепелище?
- Какая муха их укусила? – вопрос относился к разряду риторических, ответа на него Яков Платонович не ждал, но для Аннушки, привыкшей больше доверять сердцу, чем холодным доводам разума, всё было вполне понятно и объяснимо:
- Аглая и Платон понравились друг другу.
Штольман сначала недоверчиво хмыкнул, а потом вспомнил, как его самого в Затонске при встрече с Анной кидало от обескураживающего волнения и восторга к испепеляющей ревности и убийственному отчаянию, как после ссоры хотелось в прямом смысле слова на стену ползти, как сильные чувства запечатывали уста, и только строгие официальные фразы могли прорваться, не принося облегчения и только растравляя душу.
- Я люблю тебя, Аня, - выдохнул Яков Платонович, притягивая жену к себе и целуя в непослушный завиток на виске. – Ты моё счастье.
Анна Викторовна прижалась к мужу, наслаждаясь переполняющей душу нежностью и покоем. Отодвинулись хлопоты служебные, ушло в тень пренеприятное известие о гибели блаженного, предвещавшего смерть молодожёнам. Даже опасение за жизнь Платона и Агнессы стихло, сменившись незыблемой уверенностью: всё будет хорошо. Да разве может быть иначе, ведь они с Яковом вместе, а значит, смогут преодолеть любую беду. И отравитель, каким бы он ни был коварным, непременно потерпит поражение и будет изобличён. Потому что миром правит справедливость и любовь. Так было, есть и будет с момента сотворения мира и во веки веков.
Пока Штольман старший предавался тихому семейному счастию в объятиях супруги, Платон Платонович проверял на практике старинное латинское изречение «in vino veritas», гласящее, что истина кроется в вине. То ли древние латиняне употребляли что-то иное под видом вина, то ли во время пития ни о чём серьёзном не задумывались, философствуя о вещах маловажных и значимых, только проклятая истина никак являться не желала. Ряд фактов, таких, как несомненный интерес его, Платона, к Аглае, его влечение к ней, равно как и её симпатия к нему, указывали на возможность продолжения служебной линии в романтическую. Так какого, спрашивается, рожна, агентесса всё время осаживала его, словно заигравшуюся собачонку?! В конце концов, они уже давно не дети, и оба знают, как можно весело провести время в компании друг друга! Платон осушил бокал, даже толком не прочувствовав вкус, и тут же наполнил его снова. Ну хорошо, не готова Аглая Николаевна к короткой интрижке, не хочет скороспелого флирта, так он ведь человек холостой, может и по серьёзному присвататься. Платон покрутил в руке бокал, прикидывая, насколько готов к браку. В принципе, дело это весьма приятственное и заманчивое, не прыгать кузнечиком с одного ложа на другое, а остепениться, засыпать и просыпаться рядом с той, кого пред богом и людьми назвал женой. Штольман сделал глоток, смакуя не столько вино, сколько саму перспективу семейной жизни. Что и говорить, заманчиво, чёрт побери. Вон, братья женатые цветут и пахнут, аки майские розы, даже Сухарик Яков стал на человека похож, Аннушке своей под ноги весь мир постелет, от любой напасти собой заслонит. А она смотрит на него так, словно он единственный мужчина на свете, истина в последней инстанции, идеал, не знающий себе равных. Платон сердито поставил бокал на стол, едва не расплескав вино. Вот почему всегда так, а? Почему барышни восхищаются военными, охотно распахивают им свои объятия, но выходить замуж упрямо предпочитают за людей солидных и степенных! Штольман вспомнил Вильгельма, в своей дипломатической службе порой пускающегося в такие авантюры, какие не придумать и самым популярным авторам приключенческих романов, вспомнил Якова, под ледяной оболочкой коего прятался самый настоящий вулкан чувств. Ладно, по поводу степенности он погорячился, правильнее сказать благоразумных, но во всём остальном-то всё правильно! И Аглая такая же, как узнала, что он военный, сразу же носик воротить начала, а уж ей-то должно быть хорошо известно, какие они, военные. Платон Платонович усмехнулся. Да, госпожа агентесса на собственном горьком опыте убедилась в твёрдости гусарского слова, потому теперь и сторонится мужчин. Штольман круто повернулся на каблуках, одёрнул мундир и вышел из комнаты, звучно чеканя шаг, словно собирался на поле боя.
Дверь в кабинет Якова Платоновича была категорически против того, чтобы её распахивали едва ли не с ноги, а потому протестующе взвизгнула и заскрипела. Удобно расположившийся за столом с бумагами следователь изогнул бровь, укоризненно глядя на брата, но Платону Платоновичу было не до реверансов. И вообще, с родственниками, как известно, можно и не церемониться, не чужие же люди.
- Мне нужен адрес Аглаи, - выпалил Платон, нависая над столом брата, словно грифон над добычей.
- И тебе долго здравствовать, Платон, - сухо поздоровался Яков, осторожно вынимая из-под руки брата заключение доктора о яде, нанесённом на фужеры.
- К чёрту реверансы, Яков! – Штольман-младший взмахнул руками, смахнув пару бумажек на пол и даже не заметив этого. – Мне нужен адрес Аглаи, срочно!
Яков Платонович побуравил брата строгим тяжёлым взором. На Антона Андреевича Коробейникова, помощника из Затонска, сей взгляд действовал молниеносно, но у родственника, очевидно, наблюдалась врождённая устойчивость к оку осуждающему. Или совесть окончательно и бесповоротно скончалась, если вообще когда была.
- И с чего бы вдруг тебе понадобился адрес Аглаи Николаевны? – насмешливо спросил Яков, выразительно приподнимая бровь и глядя на брата со смесью понимания и насмешки.
Платон хватанул ртом воздух, словно его ледяной водой окатили, но быстро взял себя в руки, насупился и пробурчал:
- Нам, между прочим, любящую пару изображать надо, чтобы отравитель искусился.
Яков Платонович вздохнул, присел на краешек стола, глубоко засунув руки в карманы брюк:
- Вот то-то и оно, что ты изображаешь влюблённого, да ещё и по служебной необходимости. А об Аглае ты подумал?
Платон вспыхнул, точно поднесённый к огню просмолённый факел:
- Хватит мне нотации читать, я уже давно взрослый и сам решаю, что мне делать, когда и с кем! И если ты не дашь мне адрес Аглаи, я её сам найду, без твоей помощи!
Штольман-младший вылетел из кабинета, звучно бухнув дверью, в коридоре натолкнувшись на Анну Викторовну, едва не сбив её с ног, но даже не извинившись.
- О, как, удила-то закусил молодой рысак, - Иван Афанасьевич поцокал языком, глядя вслед Платону Платоновичу со смесью сочувствия и осуждения. – Кровь горячая так и кипит.
- Как бы глупостей не наделал, - вздохнула Марта Васильевна, качая головой и прижимаясь к мужу точь-в-точь как это делала сама Анна.
- Кхе! – одним коротким возгласом тётка Катерина выразила всё, что думала по поводу мужского благоразумия вообще и Платона Платоновича в частности.
- Катерина, - прицыкнула бабушка, но на тётку подобные воззвания и при жизни-то не сильно действовали.
- Что, Катерина? Можно подумать, это я обо всём на свете позабыла и готова небо и землю во имя обнаружения своей ненаглядной перевернуть. Ох, уж эти Штольманы каждый раз одна и та же история, сначала держатся буками, а потом жизнью ради своей ненаглядной рискуют!
Анна Викторовна вспомнила, как часто её царапали холодные формальные фразы Якова Платоновича, как непросто им далось признание и при каких обстоятельствах оно произошло. Неужели Платону Платоновичу и Аглае тоже придётся рисковать жизнью, дабы обрести счастье друг с другом?
- Иначе никак, девочка, - бабуля ласково погладила Аннушку по щеке. – Счастье – оно дорогое, плата за него высока.
- Да ты не переживай, мы нашего Ромео не оставим, присмотрим за ним, - Иван Афанасьевич задорно подмигнул.
Катерина громко фыркнула и закатила глаза, всем своим видом демонстрируя, что она не ангел господень, чтобы всех заплутавших от бед оберегать и на путь истинный наставлять, но Анна Викторовна была уверена: тётушка новую пару без своей помощи не оставит. Сердце-то у неё доброе, а то что нрав шалый, так это не беда, у розы-то тоже шипы имеются, дабы цветок нежный защитить.
***
Однажды приняв решение, Платон Платонович ни на шаг не отступал от своей цели, решительно двигаясь вперёд и сметая со своего пути всё, что не удаётся обойти. За обликом обворожительного ловеласа, сибарита, скрывалась стальная воля славного представителя рода Штольман, в словаре коего слово «невозможно» практически не использовалось.
Взятие крепости по имени Аглая было спланировано так же тщательно, как планировал генералиссимус Суворов штурм Измаила. Всё: неизвестный душегуб, отравленные фужеры, даже риск, коему подвергалась жизнь, отошло на второй план, стало неважным. В конце концов, искать преступников - обязанность Якова, вот пусть он и проводит допросы, устраивает негласные наблюдения и даже с помощью своей нежной супруги общается с духами, в существование коих до сих пор до конца не верит. Ему же, Платону, нужно найти Аглаю и расположить её к себе. Зачем? А потому, что зацепила сердце бравого военного черноглазая дама, вынужденная стать сильной, но при этом сохранившая в глубине души пленяющую мужское сердце девичью слабость.
Аглаю Николаевну намерения Платона Платоновича отнюдь не прельщали, она ценила то, что у неё имелось и не стремилась потерять всё, в очередной раз доверившись сердцу. Только вот внешние обстоятельства не способствовали благоразумному намерению агентессы, поскольку согласно легенде, она была невестой Штольмана и ей необходимо было хотя бы раз в день появляться с ним на публике, да ещё и не просто так, а старательно изображая влюблённую. А как известно, мир лицедейства очень зыбкий и быстро уничтожает грань между реальностью и вымыслом.
- Платон Платонович, Вы меня прижимаете к себе слишком сильно, - шипела агентесса, делая неубедительные попытки освободиться.
- Сударыня, учитывая, что мы обсуждаем дела служебные, нам надлежит быть как можно ближе друг к другу, иначе нас могут подслушать, - парировал Штольман и жестом фокусника протягивал даме пряник в форме сердечка.
В другой раз Платон Платонович увлекал свою даму в парк, где недавно обосновался фотограф, делающий снимки гуляющих даже, о чудо чудное, в цвете. Аглая Николаевна твердила себе, что все эти ухаживания не более, чем декорации, но сердце не желало замолкать. И щёки помимо воли розовели, когда агентесса читала в устремлённых на неё серо-голубых глазах восхищение и нежность, на губах вспыхивала улыбка, при каждой новой встрече становящаяся всё шире и ярче. Единственное, в чём Аглая Николаевна оставалась непреклонной – она не позволяла жениху провожать её до дома. Жилище агентессы было её убежищем от суеты мира, защитным коконом, куда она пряталась и восстанавливалась, только полковник Варфоломеев и Яков Платонович знали, где живёт Аглая и хранили бережно хранили эту тайну. Каждый день Яков выдерживал атаки своего брата, продолжая хранить упорное молчание, благо упрямства господину следователю было не занимать. Господину военному, впрочем, тоже.
Как-то вернувшись домой с очередного свидания Аглая с изумлением обнаружила терпеливо дожидающийся её у двери букет цветов. В нежных лепестках скрывалась короткая записка, начертанная решительным летящим почерком: «Я нашёл Вас, моя звезда. И более терять не намерен». Короткий росчерк подписи не оставлял сомнений в имени отправителя. Агентесса заколебалась, ей хотелось завизжать от счастия и захлопать в ладоши как маленькой девочке, и одновременно убежать и забиться в тёмный уголок от страха. Изгнанная довольно давно любовь возвращалась, но к добру или худу подобное возвращение? Не придётся ли в очередной раз зализывать раны, обливаясь слезами и пытаясь понять, как дальше жить. Страшно, очень страшно поверить, но ещё жутче упустить шанс, оттолкнуть того единственного, кто сделал мир вокруг ярче, наполнив его звуками и запахами райского сада.
- Матерь божья, помоги мне, - стоном вырвалось из груди Аглаи, и одинокая слезинка упала на нежные лепестки.
Пока госпожа агентесса пыталась примирить ум с сердцем, Платон Платонович всей душой понял муки древнегреческого царя Сизифа, отчаянно толкавшего огромный валун на вершину горы. Убедить Якова Платоновича в чём-либо задача вообще не из лёгких, господин следователь упрям невероятно (впрочем, сия черта присуща всем представителям рода Штольман), а уж принудить его рискнуть жизнью родственников практически невозможно. Впрочем, как уже писалось выше, ничего невозможного для Платона не было, а потому охрипнув и удержавшись-таки от соблазна придушить старшего брата (остановили не только родственные чувства, сколько нежелание огорчать Анну Викторовну), Штольман-младший добился-таки согласия на проведение тайного венчания. О том, что венчаться они с Аглаей будут на самом деле, Платон Платонович сообщать не стал, резонно решив, что тогда его просто развеют пеплом, а остатки сметут в угол, чтобы не расстраивать Аннушку.