Хотя слово «бешеный», мягко говоря, не слишком подходило Зальцбургу, даже учитывая бесконечный наплыв туристов и толкотню на узких улицах. Впрочем, это вообще не имело никакого значения – главным для меня по-прежнему оставался Алекс. Я жила у него, и все соседи считали нас влюбленной парой. Одна пожилая дама из квартиры напротив и вовсе спросила, когда мы собираемся пожениться.
— Она уже полгода хочет меня сосватать, — засмеялся он, когда мы вышли из подъезда.
— И часто ты водишь сюда девушек? — я старалась говорить равнодушно, ведь мы условились не давать обещаний, но в голосе все равно прозвучала ревность. И Алекс это, конечно, заметил.
— Инге была пару раз, — честно ответил он.
Я понимала, что злиться не имеет смысла. В конце концов, и в моей жизни по-прежнему оставался Брайан. И занимал немалую ее часть.
— Она тебе нравится?
— Мы с ней в хороших отношениях.
— А про меня она в курсе? — я продолжала допытываться.
Как бы ни пыталась я это отрицать, мне было обидно. Не потому, что Алекс спит с кем-то еще – в конце концов, он здоровый мужчина с естественными потребностями, а потому что мне в принципе не нравилась сама Инге. Уж лучше бы Элиза или кто-то другой. Неважно кто, только не эта девица.
— Тебе интересно, сказал ли я ей, что встречаюсь с двоюродной сестрой? — Алекс остановился и посмотрел на меня. — Нет, не сказал. Но мы тоже ничего не обещали друг другу.
Меня дико покоробило от того, как Алекс произнес это «мы».
— Послушай, я всегда был честен с тобой, — он положил руки мне на плечи. — Да, я иногда вижусь с Инге и сплю с ней. Да, она мне нравится. А еще я люблю тебя. Но скажи, Тэсса, — он сощурился и посмотрел мне в глаза, — ты готова остаться здесь? Готова перевернуть все с ног на голову? Пойти против всех, даже самых близких?
Сколько раз я задавала себе этот вопрос! В определенный момент даже почти решила, что да, но в «час икс» пошла на попятную.
— Возможно. Если ты готов к этому.
Мы стояли на площади Резидент Плац – именно здесь я впервые подумала о том, как сильно хочу его поцеловать. Черт, как же не вовремя обрушились воспоминания.
— Что? — я видела, он хочет что-то сказать, но не решается. — Алекс! Не смотри так! Хочешь сказать – говори, даже если мне от этого будет больно.
— Боюсь, что мне от этого будет больно, — вздохнул он.
— А вот теперь ты меня пугаешь. Не тяни, говори. — От волнения и нетерпения я дернула его за руку.
— Один мой приятель работает помощником главного редактора в местной газете, — судя по севшему голосу, Алекс волновался не меньше. — Они сейчас как раз ищут журналиста с опытом, и…
Конечно, я поняла, к чему клонит, ровно как и то, чего боялся. Боялся, что я скажу «нет».
— Это… — я даже не знала, что сказать, — мне надо подумать.
На следующий день я встретилась с тем самым приятелем Алекса. В редакцию ехала в смешанных чувствах: слишком уж неожиданно свалилось предложение.
— Наш профиль: городская жизнь. Последние новости, события, происшествия. Золотых гор не обещаю, — честно признался редактор, — но в целом оплата достойная. И, конечно, все официально. Вы сказали, что были в Ираке? — он с интересом посмотрел на меня. — Расскажите поподробнее.
И я рассказала. По счастью, материал до сих плавал в сети, включая то злополучное видео со смертью Махади – редактор посмотрел его и остался доволен.
— Неплохо сделано для новичка, — похвалил он, — думаю, вы нам подходите. С оформлением документов, я уверен, проблем не возникнет. Но скажите, Тэсса, почему вы все-таки решились? В Америке больше перспектив.
— Так сложились обстоятельства. Я хочу все поменять. А чтобы построить новое, надо сперва сломать старое.
Редактор улыбнулся.
— Хороший ответ.
Мне так до конца и не верилось, что я действительно сделала это. Впрочем… то же самое я испытывала, когда ехала в Ирак. Идти ва-банк входило у меня в привычку. Родители, конечно, были в шоке, правда, после той самой командировки их мало что могло удивить.
— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — хмыкнул отец в телефонную трубку. — Может, оно и к лучшему, — вдохнул он. — Я-то боялся, что ты опять рванешь в горячую точку.
— Могу обнадежить лишь тем, что в ближайшее время этого не случится, — отшутилась я.
— Я думал, ты пошлешь меня к черту, — выдохнул Алекс.
Он крепко сжимал мою поясницу и тяжело дышал. Это было восхитительное зрелище – видеть, как он дрожит от удовольствия, закусывает губу и выгибается подо мной, нетерпеливо вскидывая бедра. Внизу живота пробежала сладкая и такая узнаваемая дрожь. Я замедлила ритм. Не так быстро. Сейчас он в моей власти.
— Так поступила бы твоя Инге, — я вцепилась ногтями в его плечи, и Алекс зашипел. То ли от боли, то ли от наслаждения. — А у меня другой стиль.
— Замолчи, — он приподнялся и поцеловал меня, хотя это больше походило на укус. — К черту Инге. К черту твоего Брайана, — Алекс намотал мои волосы на руку. — К черту весь мир. Только мы, — он потянул меня на себя, насаживая глубже. — Ты и я.
— Да, — выдохнула я ему в губы. Мышцы скрутило судорогой удовольствия. — Ты и я.
…Мы лежали в обнимку. Вспотевшие, разгоряченные. Комната утопала в темноте, только фонари тускло мерцали за окном. Их свет расчертил постель сине-белыми полосами. Из распахнутого настежь панорамного окна дуло приятным холодком и колыхались на ветру прозрачные занавески. Внизу жила в своем ритме площадь, но звуки не мешали –в сравнении с Нью-Йорком это можно было назвать спальным районом.
— Рано или поздно нам придется все рассказать, — Алекс поцеловал меня в плечо. — Лучше рано.
Странно, но меня это больше не пугало. Конечно, я знала, что будет скандал, даже не так – грандиозный скандал, и, вполне вероятно, Агнесс и Ирвин меня возненавидят, а мой отец… об этом вообще лучше не думать. И все же это не наша жизнь и наш выбор.
— Хорошо, — я покрепче прижалась к нему и ласково погладила по щеке. Он улыбнулся, как довольный жизнью кот. — Когда именно?
— Через две недели, — Алекс потянулся, взял с тумбочки стакан воды и жадно выпил.
— То есть, за три дня до юбилея твоей мамы? — тихонько хихикнула я. — Хороший же подарочек мы ей приготовим.
В течение следующих двух недель я бегала по инстанциям, собирала документы, которые ускоренно заказала из Америки, изучала условия трудового договора, знакомилась с будущими коллегами… За всеми заботами мысли о грядущем признании отошли на второй план, и потому я не особенно переживала – времени на нервотрепку попросту не оставалось. Но, чем ближе становился «час икс», тем сильнее росло внутреннее напряжение. Роковой день надвигался стремительно и неумолимо, как цунами, а мне оставалось лишь наблюдать за ним с берега и надеяться остаться в живых.
В пятницу вечером мы приехали в Шердинг. Дядя и тетя как и всегда встретили нас радушно и снова раз пять повторили то, как рады, что я решила остаться в Европе. Фанни же напряженно молчала. Она была на нашей стороне и переживала не меньше.
За ужином я едва улавливала суть беседы. Сердце стучало так, что отдавалось в ушах. Есть не хотелось совершенно. В какой-то момент Агнесс это заметила и спросила, все ли со мной в порядке, в ответ на что я торопливо пробормотала «ага» и, улыбнувшись в доказательство своих слов, попросила налить мне еще вина, хотя бокал мой был почти полон. Ситуацию выправила Фанни, сказав, что всему виной тревога из-за внезапного переезда – такое, в конце концов, кого хочешь выбьет из колеи. Агнесс поверила. Конечно, ведь тетя и понятия не имела, как искусно я могу врать, если этого требуют обстоятельства.
После ужина мы с Алексом ушли на балкон. Сгущались сумерки, и в закатном блеске указатель «Улица Америки» светился особенно ярко. Слева, за рядом тополей, прошумел поезд. Разговор было решено отложить на утро.
— Лучше мы им скажем, чем они сами узнают.
Алекс выглядел спокойным, но я-то видела – он волновался не меньше меня. Его выдавали пальцы, нервно перебирающие сигарету, которую он уже минут пять собирался прикурить. Наконец, он сломал ее пополам и точным броском отправил в пепельницу.
— И кто из нас начнет разговор? — я соврала бы себе, если б сказала, что в тот момент не хотела переложить на него ответственность.
— Я сам, — Алекс повернулся ко мне. — В конце концов, я живу с ними дольше, чем ты, — он немного неуклюже улыбнулся.
У меня сводило желудок, и потели ладони. Чем меньше времени оставалось времени, тем страшнее становилось.
— Им все равно, так или иначе, придется это принять, — продолжил он.
Ночью я никак не могла уснуть. Ворочалась с боку на бок в попытках устроиться, но ничего не выходило: то подушка казалась слишком жесткой, то матрас слишком мягким… В конце концов у меня заболела шея, и я решила спуститься на кухню а заодно размяться. И как назло нос к носу столкнулась там с Агнесс.
— Почему не спишь? — заботливо спросила она.
— Волнуюсь, — честно ответила я, избегая ее взгляда.
Агнесс улыбнулась и ласково потрепала меня по плечу:
— Понятное дело. Но знаешь, иногда перемены даже к лучшему.
«Знала бы ты, в чем дело, убила бы меня на месте», мрачно подумала я. В этот момент в прихожей зазвонил телефон. Мы одновременно посмотрели на часы: половина четвертого. Лично меня ночные звонки всегда тревожили – ну кто станет звонить в такое время без веской причины? Кроме того, они ассоциировались у меня со смертью мамы: она умерла ночью в больнице, и звонок ее лечащего врача разбудил нас в два часа.
— Пойду, отвечу, — Агнесс, судя по ее лицу, тоже заволновалась.
Она вышла в коридор, а я осталась на кухне и напряженно вслушивалась в звуки.
— Да, привет, Майкл. Нет, не спим.
Я выдохнула с облегчением. Раз папа звонит сам, значит, с ним ничего не случилось. Правда, оставались еще Марси и Стивен. Я поднялась из-за стола и встала в дверном проеме.
— Тэсса? — уточнила Агнесс в трубку. — Да, сейчас позову. — Она повернулась ко мне и поманила жестом. — А что случилось? Ладно, ладно, она уже идет. — Тетя передала мне телефон. — Держи, папа хочет тебе что-то сказать.
Все еще чувствуя напряжение, я взяла у нее трубку.
— Да, пап? Привет! В чем дело?
Разница во времени составляла шесть часов, а, значит, в Нью-Йорке сейчас половина десятого. В принципе, совсем не поздно.
— Тут в общем такое дело, — папа закашлялся. — Мне только что звонила сестра Брайана. Он попал в аварию. Серьезную. — На том конце воцарилась тишина, а мое сердце рухнуло куда-то в район желудка. Ноги сделались ватными. — Очень серьезную, Тэсса.
Комментарий к Глава 22. Планы и их крушение
группа в контакте - https://vk.com/lena_habenskaya
========== Глава 23. Реабилитация ==========
Конечно, я поехала. Не могла не поехать. Той же ночью выкупила билет, а к обеду следующего дня уже сидела в самолете. Алекс вызвался отвезти меня в аэропорт. По дороге мы почти не говорили, но я видела, что он не хотел меня отпускать. Но не осуждал и не пытался остановить.
— Ты все делаешь правильно, — сказал он, когда мы въезжали на парковку. — Я бы сам поступил так же.
— Я вернусь. Не знаю, как скоро, но вернусь.
Алекс проводил меня до терминала, дождался начала регистрации и крепко обнял уже на подходе к стойке. В тот момент я почувствовала, что мы прощаемся если не навсегда, то очень надолго. Не знаю почему, но это просто вспыхнуло в моей голове как тревожная красная лампочка.
— Мне жаль, что с ним такое случилось. — Я видела, Алекс говорил искренне.
— Знаю.
Женщина за стойкой нетерпеливо закашлялась, давая понять, что я задерживаю очередь. Пришла пора расстаться.
В самолете я не находила себе места. Отец ничего толком не сказал, кроме того, что с Брайаном все очень плохо. Я не знала даже, будет ли он жив, к моменту моего прибытия. А еще поняла вдруг, что Брайан значил для меня больше, чем я считала. Не просто кто-то из разряда друг-любовник-коллега – нет, все оказалось глубже. Я не любила его и уж точно не ставила в один ряд с Алексом, но и потерять тоже боялась. Не в плане того, что Брайан мог однажды исчезнуть из моей жизни, а в плане того, что его может просто не стать.
В Нью-Йорке меня встретила Марси, и мы сразу поехали в больницу. Как назло, угодили в несколько пробок и «поймали» все светофоры. Шел дождь, тяжелые капли стучали по стеклам, и их звук дико раздражал, как и радио, по которому шла какая-то дурацкая юмористическая передача, одна из тех, с придурочным и неестественным смехом за кадром. Минут через пятнадцать я не выдержала и злобно ткнула пальцем в кнопку, сломав при этом ноготь. Мачеха посмотрела на меня с пониманием и ничего не сказала.
Больницы я ненавидела всегда, а после смерти мамы особенно. С тех пор от одного только их запаха – смеси лекарств и моющих средств, на меня накатывала тошнота. Белые стены, белый свет флуоресцентных ламп: по задумке светлые оттенки должны успокаивать, но я видела в них тревогу и напряжение.
Мы поднялись на одиннадцатый этаж, в отделение интенсивной терапии. Над дверями зловеще горела красная лампочка.
— У вас десять минут, не больше, — предупредил доктор. — Состояние пациента тяжелое.
Я стиснула зубы и глубоко вдохнула. Пальцы рефлекторно сжались в кулаки. Надо было собраться с силами, и я приказала себе сделать это. В памяти снова ожило воспоминание, когда мы с отцом приехали в эту же самую больницу (будь она неладна), чтобы забрать мамино тело. Я мысленно отругала себя. Брайан жив и надо надеяться на лучшее.
Выглядел он ужасно. С правой стороны лица чернел огромный синяк, так что глаз почти не был виден; левую расчертили глубокие неровные порезы, судя по всему от осколков лобового стекла; голову охватывал бинт, а из горла и носа, как жуткий апофеоз, торчали какие-то трубки. Слева от кровати горел монитор, показывающий неровную линию пульса и цифры: сердечный ритм и давление.
— Политравма, — сказал врач. — Ему повезло, что он остался жив.
В саму палату меня не пустили, и я смотрела на Брайана сквозь начищенное до блеска стекло.
— И какие прогнозы? — я приложила к стеклу ладонь, не в силах оторвать взгляд от страшной картины.
— Жить будет. Ходить, возможно, тоже, но потребуется длительная реабилитация. К счастью, страховка ее покроет.
— А… сознание? Рассудок, я имею виду?.. — в горле у меня пересохло.
Когда я заканчивала школу, моя одноклассница попала в аварию, катаясь на мотоцикле с капитаном из бейсбольной команды. Парень погиб, а ее саму врачи буквально вытащили с того света. Вот только утешения от этого было немного: когда она, наконец, пришла в себя (если это можно так назвать), выяснилось, что из-за длительного отека, мозг почти полностью утратил свои функции. Она могла видеть, слышать и дышать, но не могла говорить и даже осознавать происходящее вокруг – только лежала на кровати и издавала какие-то хрипяще-воющие звуки. Жуткое зрелище.
— Мозг не пострадал к счастью. — Узел в груди немного ослаб, но в следующую секунду врач продолжил. — Меня беспокоит его позвоночник.
— Перелом? — Я сглотнула. Пить хотелось неимоверно.
— Трещина. Глубокая. Подобные травмы иногда приводят к частичной или полной парализации.
Я вспомнила друга Алекса. Того самого, который вылетел через лобовое стекло.
— И когда это будет ясно?
— Как только мы сможем отключить его от аппарата искусственной вентиляции.
Брайан находился в искусственной коме, ему кололи сильные обезболивающие, которые вызывали постоянный сон. Делалось это для того, чтобы организм не тратил ресурсы на подавление боли и бросил их на восстановление. Кроме того, в течение следующей недели ему сделали две операции. Все эти дни я фактически жила в больнице, спала на кушетке возле его постели – мне хотелось, чтобы открыв глаза, он увидел меня рядом. И на восьмой день это случилось.
Было около пяти утра, и я по привычке скрючилась на узкой кушетке, а медсестра заботливо укрыла меня тонким одеялом. Сквозь чуткую дрему я услышала слабую возню и разлепила глаза. После нескольких часов лежания в неудобной позе мышцы затекли, но стоило мне поймать рассеянный после наркоза взгляд Брайана, боль как рукой сняло. В долю секунды я оказалась возле его постели.