Бесшумно сновавшая по залу прислуга раскладывала угощения и подливала вина в бокалы. Оркестр за кружевной решёткой балкона что-то негромко наигрывал, над столами стояло лёгкое гудение, как над цветущими кустами малины ясным тёплым утром. Гуннар отломил себе корочку какого-то пирога («Непременно попробуйте, мой принц — это божественно») и делал по глотку слабенькой кислой дряни каждый раз, когда его соседи по столу поднимали бокалы. Воркование соседки сливалось для него со струнными переливами с балкона, мешая слушать, о чём говорят Аксель с Теодорихом; в столовой скоро стало так же душно, как до этого в тронном зале, и единственное, о чём Гуннар мог думать, было: «Да когда же всё это кончится?»
***
Да, это было… впечатляюще — сгрести на десертную тарелку все лишние, по мнению будущего супруга, приборы, а взамен вытащить из ножен такое страшилище… Дамиан как-то сразу пожалел, что Виссант — не Фарсистан, где в присутствии шаха даже заколки в волосах женщин недопустимы, не то что оружие у мужчин, кроме рабов-стражников. Впрочем, тан Гуннар легко послушался короля, убрав нож, но впечатление на придворных произвести он успел.
Дамиан пристально осмотрел нижние столы, выискивая записных остряков. Ага, вон тот автор корявеньких куплетов, кажется, всерьёз перетрусил — с ним в ближайшее время проблем, похоже, не будет. А вот от той парочки проблемы вполне могут быть, но совсем другого свойства: у обоих, похоже, вся кровь от головы стекла в штаны при виде опасного и свирепого крупного хищника, который всё-таки слушается разумных доводов. Как бы объяснить недоумкам, что идея переспать с северянином близка к желанию забраться в клетку к медведю? Или как раз не стоит объяснять? Пусть-ка тан Гуннар сам объяснит, простыми словами, а лучше действиями, что он думает о подобных вещах? А то после того, как он выгнал из умывальной служанку, эта дура растрепала всему дворцу, что варвар женщинами не интересуется вообще… Кстати, чем глупая курица нордландцу не угодила? Не уродина, молодая, бойкая… Ютскую девчонку, что ли, к нему приставить, с кроткими оленьими глазами… и характерным ютгардским носом?
«Послезавтра, — наконец сказал себе Дамиан. — Завтра пусть придёт в себя и немного поскучает, а послезавтра я его навещу и предложу небольшую прогулку по городу. Или вообще для начала натравлю на него Ланту…»
========== Глава третья, в которой Гуннару выпадает честь сопровождать даму королевских кровей ==========
Следующий день выдался хлопотным, но хлопоты эти не изматывали скукой и напряжением, а, наоборот, заставили отвлечься от мрачных мыслей: Аксель потребовал встречи с выкупленными пленными, и Гуннар поехал с ним в какие-то бараки даже не на окраине Ксанты, а вообще далеко за городской стеной. Забрать их оттуда нордландский принц не мог, — кто бы ему позволил привести всю эту озлобленную, пусть и ослабевшую от голода, ран и болезней толпу во дворец? — но он оставил с земляками часть своей охраны, чтобы в любой момент знать о том, что происходит в бараках, и дал денег, чтобы пленники купили нормальной еды и наняли лекаря. Сам же с помощью кузена полдня сверял списки пропавших без вести, отмечая в них нашедшихся в Виссанте и записывая отдельно тех, о ком кто-то слышал какие угодно неверные известия, и тех, о ком не было известно вообще ничего.
— Пленных, которых уводили жрицы Тёмного Лика, однозначно можно записывать в погибшие, — мрачно сказал Гуннар, разглядывая листы дорогой, гладкой и белой бумаги, на которых ещё сегодня утром ровными столбцами красовались аккуратные поимённые списки. Теперь они были исчерканы и исписаны вкривь и вкось на полях и вообще где место нашлось. «Аксель полдня убьёт на то, чтобы всё это привести в порядок», — подумал Гуннар.
Кузен устало кивнул на его замечание. Спросить каждого, как зовут, откуда родом, в чьём отряде служил, что слышал о других пропавших, есть ли какие-то мысли о том, куда южане могли отправить тех, кто доставлял слишком много проблем даже для нордландца… С частью пленных, правда, разговаривал Гуннар, но большинство всё-таки желало поговорить к наследным принцем, а не с его братом, который хоть и останется в Виссанте, но вряд ли чем-то сумеет помочь хотя бы себе. А больше всего нордландцев возмущало грядущее бракосочетание, в котором они видели насмешку развратников-южан над настоящими мужчинами: нет бы честно и прямо назвать заложника заложником!
Во дворец двоюродные братья вернулись довольно поздним вечером. И дорога в оба конца требовала времени, и перепись всех нашедшихся тоже, а ещё, разумеется, бывшие пленные жадно расспрашивали, как там дела дома, в Нордланде, и рассказывали о своей жизни в Виссанте — этих Гуннар слушал особенно внимательно. Ужин кузены, как обычно уже, потребовали в покои Акселя, и за ужином этим к ним (к большому неудовольствию обоих) присоединился Дамиан.
***
М-да… Оставил жениха отдохнуть-поскучать денёк, а тот удрал, увязавшись за братцем не к кому-нибудь, а именно к тем, кто наилучшим образом, быстро и надёжно, способен был настроить его против Виссанта, его законов и обычаев — к пленным северянам. И не пускать приличного повода нет, вернее, вот так сразу и не придумаешь…
— Какие у вас планы на завтра, тан Гуннар? — спросил Дамиан, усаживаясь за стол вместе с нордландцами. Разумеется, они не были ему рады. Разумеется, оставшееся до брачной церемонии время они хотели бы провести вдвоём, думая, что расстаются чуть ли не навек. Но Бездна его поглоти, будущему супругу следовало привыкать понемногу к мысли, что семья его отныне здесь, а не за Вьюжным перевалом!
— Поедет вместе со мной в лагерь наших пленных, — за кузена ответил Аксель.
— Боюсь, мой принц, — возразил Дамиан с приличествующим случаю лёгким сожалением в голосе, — у вас самого не будет на это времени. Мой отец хотел бы обсудить с вами некоторые вопросы, не вошедшие в договор, чтобы вы могли передать их вашему государю. Поскольку после церемонии бракосочетания вы вряд ли задержитесь в Ксанте, у нас всего несколько дней на то, чтобы обсудить некоторые возможности.
— Я передам моему королю всё, что вы сочтёте нужным довести до его сведения, — холодно отозвался Аксель, — но я не вижу никаких возможностей для чего бы то ни было. Договор подписан, я слежу за его выполнением вашей стороной — о чём ещё нам говорить?
«Лишние» тарелки опять аккуратной стопкой стояли чуть в стороне, на верхней лежали все приборы, кроме двух вилок, а кувшин с вином сиротливо приткнулся к отвергнутой посуде — то-то радовалась, должно быть, прислуга, нагло выпивая вино, предназначавшееся для чужеземных принцев, поскольку сами северяне его даже не пригубили. Нет уж, чем меньше будущий супруг станет общаться с таким родственником, тем скорее привыкнет к другой жизни.
— Это мы обсудим завтра, — сказал Дамиан. — А к вам, там Гуннар, у меня большая просьба.
— Какая? — не скрывая откровенного нежелания выполнять какие угодно просьбы, спросил тот.
— Мой отец планирует новый брак моей единокровной сестры. Ей велено сменять понемногу траур на обычную одежду, поэтому она хочет пройтись по лавкам — сами понимаете, у вдовы не могло быть никаких развлечений весь этот год.
— А при чём тут я? — недоумённо спросил нордландец.
— Приличная женщина не может разгуливать по городу одна, — пояснил Дамиан, и оба северянина одинаковым движением саркастически заломили бровь: «В самом деле?» Любопытные же у них обычаи, если простое и понятное нежелание отпускать женщину из дома одну вызывает у них такую реакцию. — Её должен сопровождать родственник-мужчина. Отец требует моего присутствия на завтрашнем разговоре с принцем Акселем, — он обозначил короткий поклон старшему нордландцу, — а вы, тан Гуннар, практически уже член нашей семьи. Честно говоря, — он заговорщицки улыбнулся, — я только рад тому, что не смогу сопровождать сестру в город. Всё-таки она почти целый год была лишена возможности купить себе что-то новое. Но я обещаю вам, что заставлю Иоланту поклясться быстренько выбрать самое тёмное из синего и зелёного, а не мучить вас, часами роясь в тряпках.
Будущий супруг содрогнулся — похоже, нордландские женщины, сколько бы вольностей им ни позволяли мужчины, так же доводили своих спутников до тоскливого бешенства, когда выбирали себе ткани на новые наряды.
— Вам же в любом случае пора хотя бы бегло ознакомиться с Ксантой, — прибавил Дамиан. — Иоланта покажет вам, скажем так, приличную сторону города. А с… м-м… неприличной я вас попозже охотно познакомлю сам.
***
Порядочной женщине, кроме спутника из родственников мужского пола, полагалось ещё верховое животное или лёгкий возок — не пешком же ходить знатной даме! К мужчинам местные правила были не так строги, но Гуннара всё-таки спросили, нужна ли ему лошадь. Он отказался, а для княгини оседлали занятное золотисто-рыжее существо, похожее на лошадь, но с длинными ушами и куда помельче.
— Это мул, — пояснила княгиня Иоланта, привычным движением ставя ногу в изящном сапожке на спину скрючившемуся конюху, чтобы удобнее было сесть в седло. — Смесок лошади и осла.
Гуннар рассеянно кивнул, изумлённо глядя, как она усаживается боком в совершенно, по его мнению, немыслимое приспособление на спине у мула, кем бы тот ни был. На его вопрос, почему бы не сесть в нормальное седло, свесив ноги по обе стороны, княгиня шокированно возразила:
— Что вы, ведь так юбка собьётся почти до колен!
— Но есть же раздвоенные, специально для того, чтобы ездить верхом.
— Но… — она наморщила носик, — это же так вульгарно! Женщина в мужском седле? Нет-нет, у нас есть свои.
— Неудобные и опасные?
Сообразив, что от него требуется, Гуннар взял мула под уздцы, и тот неторопливо затрусил, ровно и красиво выставляя гладкие ноги.
— Ради красоты приходится кое-чем жертвовать.
Он покачал головой. Никогда не позволил бы он ни сестре, ни жене ездить в подобном седле, каким бы изящным его ни считали.
— А у ваших женщин есть специальные юбки для верховой езды? — спросила княгиня.
— Есть, — подтвердил Гуннар. — Правда, полагаются они всё больше для торжественных случаев, и обычно наши женщины просто надевают штаны.
— Штаны? О, — она изумлённо замолчала.
— Юбки, платья — это вообще или для праздника, или по дому, — кивнул Гуннар. — Когда снег по колено или весной всё раскисло, или осенью затяжные дожди, в юбке до пят не особенно походишь, штаны удобнее. Что толку от сапог, если измажешь в грязи подол? Обычно женщины, встав утром, просто обёртывают плед поверх рубашки и подпоясывают его ремнём. А если надо куда-то идти, надевают штаны.
— Бедняжки! — сочувственно проговорила княгиня. — Как это должно быть ужасно, когда нет возможности одеться, как пристало женщине.
Гуннар пожал плечами. Ни матушка, ни сестра, сколько он мог заметить, ничуть не страдали от необходимости одеваться почти по-мужски. А уж усадить их обеих в пыточное устройство под названием «дамское седло» удалось бы разве что для смеху.
Они миновали ворота — какие-то другие, не те, через которые Гуннар с Акселем и их эскортом въезжали во дворец в первый день и через которые покидали его для встречи с пленными нордландцами. Дворец со службами, дворами и садами занимал обрывистую возвышенность на излучине реки, и с того берега к нему вели два моста — по первому, не заезжая в собственно Ксанту, нордландцы и попали в резиденцию виссантских королей; другой вёл из дворца в город. Точнее, в верхнюю, «приличную» его часть, оставляя далеко внизу рассыпанные по низкому восточному берегу серенькие хибарки.
— Мост Кесарей, — с гордостью проговорила Иоланта. — Его длина больше лиги, почти лига с четвертью.
Гуннар без особенного интереса кивнул. Опоры моста, больше похожие размером и формой на сторожевые башни, выглядели, разумеется, впечатляюще, и само покрытие моста из безупречно-квадратных каменных плит позволяло хоть танцевать на нём, но нордландцу случалось дома и пересекать пропасти по подвесным мостикам, опасно раскачивающимся на ветру, и посылать работников подновить ограждение дорог там, где они обвивали скалы по самым краешкам обрывов.
— Я бы сделал перила повыше, госпожа моя, — сказал он, мельком глянув на каменный парапет, не достающий ему даже до пояса. — Эти слишком легко перемахнуть самому… или помочь в этом недругу.
— Какие кровожадные мысли, — смеясь, сказала княгиня. — Разбойникам довольно сложно попасть на этот мост, тан Гуннар. Дворцовые ворота с одной стороны, Закатные — с другой, а в верхний город допускаются далеко не все желающие. К тому же знать никогда не покинет свой дом без охраны, — она небрежно кивнула назад, где неторопливо ехали верхом с полдюжины вооружённых типов в форме с неизвестным Гуннару гербом. — Вам бы, кстати, тоже следовало попросить охрану у моего брата: у этого брака довольно много противников, причём далеко не все они умны и дальновидны.
— А я ещё вздумал за праздничным столом пугать виссантцев ножом, — усмехнулся он. — И подтвердил тем самым репутацию злобного и дикого варвара, породниться с которым — бесчестье для королей Виссанта.
— Варвар, знающий слово «репутация», — она опять засмеялась. — Расскажите мне ещё о Нордланде, тан Гуннар.
— Что именно, госпожа моя?
— Н-ну… — она поиграла изящным хлыстиком, в котором ей не было никакой нужды: в случае чего Гуннар мог если не остановить довольно мелкую верховую скотину, так хотя бы сдёрнуть всадницу с её насеста — единственное, что в этом седле было хорошего. — Правда ли, что в Нордланде траурный цвет — белый, а не чёрный?
— Правда, — подтвердил он. — Белый — это снег и лёд, это смерть или долгий мёртвый сон почти всего живого…
— А чистота? Разве белый — не символ чистоты?
Гуннар покачал головой. Чистота… безупречная, мёртвая чистота сияющего на холодном зимнем солнце полотна, застелившего землю.
— Значит, наши свадебные наряды выглядят для вас траурными?
— Да, госпожа моя.
— А какой цвет считается у вас праздничным?
Гуннар чуть пожал плечами. Сама княгиня была одета во всё чёрное, но платье её было сшито из ткани настолько тонкой, что сквозь неё легко угадывались очертания ног (слишком худых, на вкус Гуннара). Поверх него Иоланта накинула вовсе уж прозрачную штуку из мелкой сетки с бархатными цветами, капюшон которой закрывал почти всю верхнюю половину лица, и Гуннар подумал, что лиʼца местные женщины, особенно богатые и знатные, прячут под такими накидками вовсе не из скромности, а просто спасаясь от свирепого здешнего солнца. Крестьянки в поле, небось, глубоких капюшонов не носят — много ли в таких наработаешь? — потому и лица у них темнеют от солнца и грубеют от сухого жаркого ветра.
— На праздники каждый надевает лучшее, что у него есть, госпожа моя, — сказал он. — И красят праздничные вещи кто чем может. Кто-то обходится ольховой корой и корнями марены, кто-то развязывает кошелёк и покупает лазурит и кармин.
— Вы знаете даже тонкости вроде краски из коры и корней? — княгиня с любопытством глянула на него. — Довольно странно для сына самого богатого и влиятельного нордландского князя. Вас интересует рукоделие? — спросила она с лукавой улыбкой.
— Меня интересует всё, чем живут люди моего отца, госпожа моя. Не знаю, как с этим в Виссанте, а в Нордланде всё просто — мы защищаем наших людей от разбойников и хищных тварей, они нас кормят, — ответил он, наверное, резче, чем следовало бы. Ну, не нравилась ему эта женщина. Не нравились её улыбочки, её густые, удушливо-сладкие духи, раздражало шуршание её платья на каждом шаге мула, вопросы её дурацкие раздражали тоже. «Расскажите о Нордланде — что там носят?» Не «Как вам живётся», а «Как вы одеваетесь»… Вот уж спасибо принцу Дамиану, удружил. «В следующий раз, — мрачно подумал Гуннар, — попрошу у него охрану, потому что без неё всё равно не отпустят, и схожу в город один, а сегодня отбуду уж это наказание с тряпичными лавочками…»
***
— …Отвратительно, Мин. Ему не понравилась Ксанта, не понравилась я, он отбывал скучную и неприятную повинность и даже не пытался притворяться из вежливости. Испортил мне всё удовольствие от покупок, — Иоланта натянуто рассмеялась, но ясно было, что она уязвлена: за нею ухаживала в разное время едва ли не вся мужская половина двора, а какой-то юный дикарь остался равнодушен к её красоте, уму и обаянию.