— Бедняга, — хмыкнул Юстиниан. — Ну, поживи пока у меня. Я же знаю, что ты не любишь Полуночные покои, а свободны пока что только они.
— Мне там как-то, — Дамиан опять повёл плечами, — неуютно. Тревожно. Ладно, что там с расследованием?
— О, — оживился старший принц, — если бы покушения не было, его бы стоило выдумать, — они переглянулись и враз коротко ухмыльнулись. — Городская стража начала трясти миррийцев и тех из наших торгашей, кто с ними связан, и представь себе, вытрясли оч-чень занятные сведения. На полноценный заговор пока не тянет, но общее направление… настораживает. Фарсийский посол, кстати, выразил желание возместить тебе и твоему супругу причинённый по его недосмотру ущерб и предлагает вам стоимость красивого мальчика в золоте и бирюзе, раз уж раб оказался настолько жаден и глуп, чтобы ввязаться в чужие интриги.
— Нет-нет, ни о чём серьёзном я со своим супругом в ближайшее время говорить не стану, — Дамиан налил себе вина и сделал несколько глотков. — Он, видишь ли, всей душой ненавидит Виссант вообще и меня лично, а смертью своей хотел развязать руки своим соотечественникам, чтобы те прошлись по нашим северным рубежам, разоряя и сжигая всё, до чего успеют дотянуться. У него на это, оказывается, есть личные причины. А меня он, кстати, действительно имеет полное право убить и даже не платить за это виры, если поймает на смазливой девице или под статным гвардейцем. В кои-то веки мошенник-ют не соврал. В смысле, преподнёс мне настоящий нордландский свод законов, а не сказочки с чужих слов.
— А я говорил тебе, что этот нордландский брак — плохая идея.
— Зато у нордландцев нет понятия развода как такового, — возразил Дамиан. — Жаль, Иоланта ему совершенно не приглянулась, — прибавил он, рассеянно глядя в темнеющее окно.
— А то бы…?
— А то бы рос во дворце внук Великого кесаря и короля Ульфринга одновременно.
— Хм, — протянул Юстиниан задумчиво. — Какая интересная задумка. Но даже если матерью этого ребёнка будет пленная скетская разбойница, ни Ингвар, ни Аксель не смогут отказаться принять мальчишку или девчонку в своём замке, верно? Кровь Ульфрингов как-никак. Ладно, — он собрал просмотренные документы, какой-то обрывок серой грубой бумажки тщательно разгладил и положил в отдельный конверт, и потёр ладонями лицо. — Пошлю спросить у дорогой супруги, одна ли она нынче в спальне. А то делить постель с родным братом, так чтобы об этом не пошли дурацкие слухи, может пока что только моя Цинния, да и ей уже недолго.
— Она всё ещё бегает по ночам к Маркелу? — улыбнулся Дамиан.
— Как и ты ко мне лет этак двадцать с небольшим назад, — хохотнул Юстиниан. — Залезают с головой под одно одеяло, шепчутся, хихикают, строят какие-то страшные козни против наставников… В общем, располагайся, а я пока приму ванну.
========== Глава шестая, в которой каждый возвращается к себе ==========
То ли ведьма поила его сонным зельем, чтобы меньше создавал проблем, то ли просто от слабости, но первые два дня он почти полностью проспал, просыпаясь только для того, чтобы проглотить снадобья, что вливали ему в рот по ложечке молчаливые пожилые женщины, совершенно не похожие на дворцовых служанок. Запредельная тошнотворная горечь сменялась приторной сладостью, всё это заливалось чем-то, полным мятного холодка, а иногда это была просто вода… Частенько он, в общем, и не просыпался толком — открывал мутные глаза, видел перед своим лицом серебряный блеск ложки и послушно открывал рот. Ещё дома он привык к тому, что с целителями не спорят, а уж ссориться с ведьмой, вгонявшей в холодный пот человека, хаживавшего и на медведя, и на троллей… Бр-р, ну её!
На четвёртый, что ли, день, пришёл Аксель. Он ещё не был одет по-дорожному, но у того, кто собрался в путь, меняется и взгляд, и голос. Всё меняется, потому что человека этого уже нет здесь. Тело ещё ходит, говорит, собирает вещи, прощается с близкими, а душа уже улетела туда, куда лежит дорога.
— Я должен возвращаться, — виновато сказал он. — Сам понимаешь…
— Конечно, — Гуннар осторожно кивнул. Каждое движение головы перестало наконец отдаваться болью, оставалась только мерзкая липкая слабость. — На тебе наши пленные, многие из них до сих пор толком не оправились от ран, а лето в Нордланде закончится гораздо быстрее, чем вы туда доберётесь.
— Несколько человек хотят остаться с тобой, особенно после этого покушения.
Гуннар хмыкнул: покушение? Дамиан и Акселю соврал? Ладно, пусть так. Если сказать двоюродному брату правду, то его, пожалуй, сложно будет убедить в своём решении. Непременно захочет оставить хоть кого-то для моральной поддержки.
— Нет, — сказал Гуннар, — забирай всех. До единого. — Аксель нахмурился было, но неохотно кивнул на слова: — У Серпентов не должно быть поводка для меня, понимаешь? Все, кто мне дорог, должны находиться далеко отсюда. Лучше всего — за Вьюжным.
Они помолчали. Аксель сидел ссутулившись и зажав руки между коленями. Солнечный свет лился в раскрытое окно, рассыпался мелкими радугами на гранях ламповых подвесок, мягкими бликами сиял на корешках книг, золотил волосы Акселя, небрежно падающие на лицо — он не заплёл косы у висков, просто зачесал волосы назад, но без обруча или ремешка они свесились, закрывая лицо… или этого он и хотел — не смотреть брату в глаза?
Нет, он выпрямил спину, посмотрел прямо на Гуннара и сказал:
— Можно будет передавать письма с ютгардскими торговцами.
— Тоже не стоит, — возразил Гуннар, хотя шевельнулась у него робкая мысль, что так он будет, пусть редко и нерегулярно, но узнавать что-то о своих родных. Однако он усилием воли отогнал её. — Торгаши захотят или больших денег, или каких-то уступок, потому что они рискуют: вдруг их обвинят в участии в каком-нибудь мифическом заговоре? Передают, понимаешь, письма заложника врагам Виссанта. И одно их странное божество знает, чего они потребуют в возмещение.
— Но иначе получится, что мы вообще тебя бросаем!
Это было больно. Очень. Для обоих. Хорошо, что оба с раннего детства привыкли терпеть боль.
— Помочь вы мне в любом случае ничем не сможете. — Гуннар положил руку на пальцы кузена, те оказались неожиданно горячими — или это у него самого были такие ледяные руки? — Аксель, если со мной что-то случится, торговцы об этом обязательно расскажут, просто делите все россказни натрое. А если нет никаких известий, значит, всё в порядке — нечего рассказывать.
— Лучшая новость — отсутствие новостей? — Аксель вымучил кривую, натянутую улыбку.
— Ну, да, — подтвердил Гуннар.
— Отец не зря послал сюда именно тебя, Совёнок, — сказал Аксель, растирая руки Гуннара, чтобы отогреть их, хотя день стоял солнечный, а стало быть, жаркий. — Страшно подумать, чего уже натворил бы Бьорн! И чего он обязательно наделал бы чуть погодя. Ты во всём прав, но именно потому я и чувствую себя последней сволочью.
— Ты будущий король, привыкай. Королю постоянно приходится быть сволочью, иначе его страна развалится.
— Хорошего ты мнения о моём отце!
— Аксель! Даже если бы меня зарезали на алтаре этого их Трёхликого, а не обвенчали с принцем Дамианом в обмен на мирный договор, дело бы всё равно того стоило. — Гуннар улыбнулся так же принуждённо, как и кузен чуть раньше. — Думаешь, младшему брату ярла не приходилось быть безжалостным мерзавцем? Тебе случалось казнить женщину-детоубийцу, которая хотела своим детям быстрой смерти от сильного яда, а не медленной — от голода? Мне пришлось. По сравнению с этим отправить племянника туда, где его будут сытно кормить, укладывать спать на шёлковые простыни и подсовывать ему красивых служанок, совсем не страшно, верно?
— Верно, — вздохнул наследный принц Нордланда. — И всё равно паршиво на душе.
« А уж мне-то как паршиво», — подумал Гуннар, но вслух этого, разумеется, говорить не стал.
***
— Как вы себя чувствуете?
— Если какой-нибудь крепкий парень подставит мне плечо, я совершенно точно не умру по дороге в свою спальню.
Дамиан критически осмотрел своего супруга. Ну… губы и правда порозовели, и руки уже не трясутся от слабости, когда северянин берёт в них чашку с водой. Пожалуй, действительно пора обоим вернуться в свои покои, а то Артемия уже откровенно морщится, когда Юстиниан опять и опять является ночевать к ней. Впрочем, им всё равно нужен ещё хотя бы один ребёнок, так что нечего гримасничать… Для чего ещё её выдали за наследника престола?
— Хорошо, — согласился Дамиан, — завтра же вас перенесут в вашу спальню. Но сначала мы с вами должны закончить одно дело.
Дорогой супруг скривился так, словно ему предстояло в одиночку выгрести навоз из дворцовых конюшен.
— Догадываюсь, какое, — кисло сказал он. — Вот только вряд ли у меня что-то получится.
— Получится, — заверил его Дамиан, поставив на столик у кровати флакон тёмного, почти непрозрачного стекла. — Мы подтвердим брак, вы вернётесь в свои покои и сможете навсегда вычеркнуть меня из списка своих партнёров. Только, пожалуйста, давайте больше без покушений. Всё равно умереть вам никто не позволит, как вы уже могли бы понять.
Тот, чуть помедлив, кивнул. Прикидывает другие варианты? Или другие способы покончить с собой? Так, чтобы жрицы Тёмного Лика не успели вмешаться? Они ведь могут дать умирающему жизненные силы другого человека, но оживить мертвеца неспособны. Стоʼит, наверное, попросить отца, чтобы отозвал пока своё разрешение охотиться, данное на пиру. Пусть объяснит свой отказ тяжёлым ранением тана Гуннара и его слабостью, как бы тот ни доказывал обратное, а то охота — опасная забава, и в ней, в отличие от войны, служители Тёмного Лика никогда не участвуют. Пусть-ка лучше дорогой супруг в библиотеке посидит, он же любит читать. Вон какая стопка книг уже набралась на столике у кровати.
— Наш с вами первый раз станет последним, если вы того пожелаете, — проговорил Дамиан, расстёгивая длинный ряд мелких агатовых пуговок (и проклиная про себя того, кто ввёл в моду эту дурацкую застёжку). — Но вам просто по статусу необходима фаворитка или фаворит. Мужчин, как я понимаю, в ближайшее время можно вам не предлагать вообще. Однако если вас заинтересовала какая-либо из дам… — Он не договорил, потому что Гуннару явно сразу после дворцовых конюшен предстояло вычистить и свинарник. — А, как же я мог забыть? — усмехнулся Дамиан. — Как любезно отозвался о наших женщинах ваш земляк, они «мелкие, тощие и чёрные, словно их сушили в печи, да передержали». Однако вы наверняка видели в городе женщин из семей купцов и богатых мастеровых — в их среде приняты совсем не придворные каноны красоты.
Тот пожал плечами, неприязненно глядя на раздевающегося супруга.
— Какая разница, какого цвета у женщины волосы и глаза, если она умна, добра и держится с достоинством? Но ваши женщины сами считают себя не людьми, а товаром, который надо выгодно продать. И при этом уверены, что мужчины обязаны ими восторгаться.
— А вы считаете, что они не заслуживают восторгов?
— Соответственно их цене? — ядовито спросил Гуннар, так что Дамиан подумал: «И какой, спрашивается, из него Ульфринг? Такой же змей, как мы». — Я тут перед отъездом сапоги купил, дорогой супруг, аж за полсотни крон! Представляете? Кожа лавовой ящерицы — сносу не будет, да ещё пряжки серебряные. Вашими женщинами следует так же восторгаться и так же хвастаться удачной покупкой перед друзьями?
— Хорошо, не восторгайтесь, — позволил Дамиан. — Хватайте любую приглянувшуюся, тащите к себе, швыряйте на кровать и без всяких прелюдий насилуйте. Это будет так романтично: свирепый северный дикарь, грубо и жестоко овладевший изящной придворной дамой. Жертвы будут показательно страдать и втихомолку упиваться всеобщим завистливым вниманием. У этих бедных глупых клуш, в сущности, особых развлечений и нет, а тут такое приключение.
Нордландец брезгливо дёрнул углом бледного рта, собирался, кажется, ответить что-то резкое и оскорбительное, но смолчал.
— Пейте, — сказал Дамиан, подавая ему флакон. — Я, видимо, опять поторопился с откровенным разговором, но потребности тела есть потребности тела. Когда вы поправитесь, вам придётся что-то с этим делать.
О, вот он, тот самый взгляд, о котором с тихим бешенством говорила Ланта. Так и читалось в нём: «Что ты знаешь о жизни, южный неженка?»
— Потребности тела — это вода, сон и пища, — с раздражающей снисходительностью проговорил Гуннар, свинчивая с флакона крышку. — Остальное — вполне терпимо… дорогой супруг. И даже без сна и пищи можно потерпеть, если есть, ради чего. — Он сделал глоток, подождал чего-то, пожал плечами и допил остальное. — Прошлой зимой жители Закатного предела пожаловались Ларсу, моему старшему брату, что тролли уже не только нападают на одиноких путников и воруют овец, а вламываются в селение по ночам и громят овчарни. Ларс послал меня разобраться с этим делом. А троллей, скажу я вам, совершенно напрасно считают тупыми. Они очень ловко устраивают засады и ещё лучше путают следы, когда оказываются дичью, а не охотниками. Мы искали их логово больше двух недель, у нас осталось еды на один переход, но из ущелья, куда нас привели следы, не было другого выхода, мы точно это знали, так что логово было там. Так вот, принц, у нас был выбор: запомнить это место и вернуться немного позже, потому что те припасы, что у нас оставались, можно было растянуть на два дня пути до ближайшей деревни, где мы могли купить пару овец. Правда, тогда, пока мы бы бродили туда-сюда, тролли убили бы ещё нескольких человек и разграбили бы ещё несколько скотных дворов. А можно было идти в это ущелье и перебить троллей, но потом добираться до ближайшего жилья, затянув пояса, на одном кипятке с замёрзшими ягодами.
— И вы, я так понимаю, выбрали второе? — безнадёжно спросил Дамиан. Этот тип, совсем ещё мальчишка по виссантским меркам, временами просто пугал его.
— Разумеется. Иначе тролли вполне могли перебраться в другое место, и нам опять пришлось бы бродить по лесам и скалам две-три недели, разыскивая их новое логово.
Он вдруг страдальчески поморщился, и вряд ли от воспоминаний о своём голодном походе. Должно быть, зелье начало действовать, и действие это северянину не понравилось.
— Потребности тела, — с отвращением прошипел он.
Дамиан усмехнулся, лёг рядом и провёл ладонью по прохладному и неожиданно гладкому крепкому плечу. Пока что — по плечу. Ему ни разу не приходилось пить ту дрянь, которая нарасхват шла у молодящихся стариков, но если уж она поднимала старческую дряблую плоть, несложно представить, как она действовала на юношу. Наверное, это было даже болезненно.
И ни разу ещё ему не приходилось ласкать кого-то, кто брезгливо передёргивался от каждого его прикосновения. Сначала это злило, потом Дамиана захватил какой-то тёмный азарт. Нет уж, он добьётся, чтобы этот брак был подтверждён как доʼлжно! Тебя учили пренебрегать потребностями тела, глупый маленький варвар? Зря. Очень зря. Сейчас ты в этом убедишься.
***
Одежда была отстирана, откатана и аккуратно сложена на одной из полок, занимавших почти целую стену в спальне принца. Гуннара мотало от слабости, усилившейся после приёма проклятой отравы. Вспоминать о том, что случилось, было противно, но теперь уж он точно выполнил все свои обязанности по договору. И по брачному, и по мирному. Оставаться в комнате, от которой его уже тошнило, Гуннар не хотел, и потому начал одеваться, хотя до настоящего утра было ещё верных полтора-два часа. Вставали же во дворце, сколько он мог судить, когда народ попроще уже заканчивал завтрак и принимался за работу, так что он без помех оделся и даже сумел кое-как затянуть шнуровку сапог.
Какое-то время он сидел на краю кровати, пережидая приступ головокружения. Потом снова поднялся и, придерживаясь рукой за стену, доковылял до дверей спальни. Дамиан, как ни странно, не проснулся, хотя Гуннара разбудило бы одно пыхтение, не то что тяжёлые, неверные шаги. «Утомился, бедный, — ядовито подумал Гуннар. — На своей шкуре испытал, каково это — когда тебя грубо и жестоко насилует свирепый северный дикарь. Ну… сам захотел. Ещё и средство приволок такое, что чуть ли не полчаса невозможно было остановиться. Мерзость какая…»