Капитан Феррар был рано поседевшим мужчиной средних лет. Его прозорливость и ум вкупе с внушительной фигурой — массивные плечи, высокий рост, литые мышцы — да строгим, будто бы высеченным из обветрившегося с годами камня лицом заставляли поневоле проникаться к нему уважением; не было ни одного человека на знаменитом судне «Скорпион», что не относился бы к капитану с почтением. Феррару, в сущности, на это было наплевать; не терпящий панибратства, он лишь требовал обращаться к нему на «Вы», как к главному на корабле, но в остальном не пытался использовать ни одну из привилегий, что давал ему статус: капитанская каюта, за исключением редких дней, когда Феррару необходимо было побыть одному, зачастую становилась местом сборищ моряков; они курили, запивали горький травяной привкус самокруток вполне себе пиратским ромом, играли в карты, а случалось, и устраивали дебоши прямо здесь. Выговоров никогда не следовало: все знали, наказание будет, но скупой на слова, даже ругательные, капитан обычно попросту вручал щеголяющим выбитыми зубами и свороченными носами спорщикам вёдра да швабры, и они отправлялись драить каюты, давая день передышки паре неопытных ещё совсем юнг — тех Феррар не жаловал, не любил, когда заглядывали ему в рот и взирали так, словно узрели перед собой не пусть знаменитого, но всё же контрабандиста, а самого императора.
О, весь экипаж «Скорпиона» давным-давно числился в розыске. За голову самого Феррара, хитроумного чёрта с холодными глазами и посеребрёнными несвоевременными прожилками седины усами, была назначена награда аж в тысячу золотых. За пять золотых простая крестьянская семья могла прожить год-два, экономя, но не голодая. Можно было вообразить, какой это огромный кусок: урвать его пытались многие, не раз и не два то сам капитан, то кто-то из его верных товарищей, Окси да Намира, немолодых уже, но по-прежнему кряжистых и крепких, точно столетние дубы, мужчин, предотвращал покушение, совершённое неумелым убийцей. Обычно такие пробирались на судно под видом юнг — нынешние, вихрастые мальчишки, вероятно, сбежавшие из дома в поисках романтики вольной жизни, к ним не относились — или матросов. Но не доверял Феррар таким никогда, так что пока вёрткая Фортуна не спешила поворачиваться к нему задом, и ничего, кроме пары глубоких, но застарелых шрамов, не напоминало о попытках принести голову капитана — желательно отрезанную — Его Императорскому Величеству.
— Капитан! — у подошедшего Окси лицо было равнодушное, с едва уловимым оттенком пренебрежения, но тонко чувствующий состояние людей Феррар заметил тревожные морщинки, гусиными лапками собравшиеся вокруг глаз, и обеспокоенность взгляда. Он вскинул густую тёмную бровь, безмолвно вопрошая, что случилось, и Окси, старый верный друг, вечный соглядатай, успевавший везде и всюду, с лёгкой запинкой пробормотал:
— Корабль. Предположительно «Червь».
Феррар зашипел сквозь зубы, глубокая складка горизонталью взрезала лоб, спряталась в слишком длинных, а оттого завязанных в небрежный пучок волосах. Не хватало столкновения с другими морскими пиратами — у них отношения не ладились, вероятно, потому, что Феррар, не брезговавший контрабандой переправлять ценные грузы, никогда не соглашался заниматься работорговлей, этот прибыльный, но грязный бизнес неизменно вызывал у него чувство гадливости, а капитан «Червя», Харрис, неприятный вёрткий мужчина с по-змеиному хитрой улыбкой, заполнял трюм своего судна разумными, теперь обречёнными на продажу; Феррар никогда не лез в его дела, но предложение сотрудничать отверг решительно, и теперь Харрис, должно быть, затаил обиду.
Ничем не выдал капитан своих нерадужных мыслей; только коротко кивнул, и понятливый Окси поспешил раздавать приказания: «Скорпион» был массивен и крепок, но совершенно неповоротлив, и никуда, похоже, не было деться от боя, так что следовало подготовить пушки, а парочка матросов-магов, неизменно присутствующих на корабле, уже, должно быть, вовсю колдовала над снарядами. Так или иначе, а следовало немедленно укрепить защиту трюмов: не хватало ещё потерять огромную партию специй, которые совсем скоро должны были быть не слишком легально, но зато за хорошую плату доставлены драконам, из-за какого-то там Харриса. С ним, старым чёртом, Феррар разберётся сам. Капитан раздражённо выкрутил посеребрённый ус, передёрнул плечами.
Бой обещал быть нешуточным. «Червь», огромный из-за величины трюма (проклятущая жадность Харриса не знала границ), едва ли был рассчитан на перестрелки, но оснащённый лишь одним рядом пушек «Скорпион» тоже не подходил под описание боевого корабля; грузам обоих капитанов грозила серьёзная опасность, а это означало только одно.
Бой будет не между кораблями — между ними самими.
Высокомерный Харрис покидать «Червь» отказался: заявил, мол, если тугодуму Феррару так охота кулаками поработать, он с радостью надерёт ему задницу перед своей командой. Феррар на это заявление неопределённо хмыкнул, как обычно, переживающий всё внутри себя и бессловесно, но кивнул. У такой дуэли были простые правила: до первой крови или до мольбы о пощаде. Сошлись на небольших, с гибкими рукоятками и тонкими лезвиями, ножах: размахивать мечами пристало аристократам, а не пиратам, что до револьверов, тут шанс выжить сокращался в разы, а ни Харрис, ни Феррар не собирались на тот свет. У них и дуэль-то вышла показательная, просто для проформы, потому что ни один пират не может повести свой корабль мимо чужого, не заработав этим огромное липкое пятно на репутации. С куда большей охотой Феррар зарядил бы строптивому Харрису в нос, но приходилось сжимать непривычный, совсем мелкий в его лапе нож и отражать чужие не слишком сильные — Харрис был жилист, но худощав, — однако же ловкие и меткие удары. Ему не хватало изворотливости противника, но всё же улыбнулась удача: нож Феррара первым скользнул по щеке не успевшего уклониться Харриса, оставил неглубокую длинную царапину, начинающуюся под глазом и заканчивающуюся на подбородке.
Глупая короткая дуэль закончилась. Харрис, побледневший от ярости и унижения, не мог найти слов; по традиции, он должен был наградить противника за победу (это было огромным ударом по репутации, но Харрис запросто восстановит доброе имя парой стычек с куда более слабыми пиратами), но делать этого для ублюдка Феррара, которого Харрис люто ненавидел, не хотелось. Впрочем, всегда можно было найти лазейку в традиции — и, непонятно чему ухмыляющийся, Харрис нетерпеливо мотнул головой, взглянув на матроса.
— Приведи Юки, — бросил он, с ехидцей глядя на Феррара. Тот, не понявший, с чего такая насмешка, такая показательная слащавость речей, только вздёрнул бровь. Он ожидал увидеть кого угодно — но только не худощавого да тоненького, с длинными волосами (повернётся спиной — за девку примешь) мальчишку, с ног до головы укутанного в какое-то цветастое покрывало. Видать, Харрис расщедрился. С чего бы ему подносить Феррару такой дар?
— Будет тебе постельная грелка, — с непонятным торжеством промурчал Харрис. Отказываться от подарка в таких условиях было нельзя; пришлось кивнуть, позволить Намиру утянуть едва держащегося на ногах мальчишку в общую гущу матросов Феррара. А потом покинуть негостеприимное судно.
Над словами Харриса нужно было поразмыслить. Мальчишку практически не было видно из-за одеяла; он, сидевший в капитанской каюте, куда Феррар спустился с ним, едва «Червь» пропал из виду, молчал и лишь нервно комкал тонкими длинными пальцами плотную материю. Кто же он такой? Не человек — это было ясно, такой кожи, бледной-бледной и зеленоватой, с синими прожилками вен, настолько ярко выделяющимися, что казалось, будто их прикрывает лишь тоненькая мутная плёнка, у людей не встречалось. И явно не эльф, не вампир, не… от перечисления рас Феррара отвлекло настойчивое покашливание. Окси — едва ли не единственный, кто мог вваливаться в капитанскую каюту вот так просто — мотнул головой, вызывая на разговор. Феррар метнул хмурый взгляд на мальчонку (не сбежит ли?), но за другом вышел.
— Знаешь, кого тебе в подарочек подсунули? — тон у Окси был нерадостным, а непривычное «ты» резало слух; видать, и впрямь парнишка какой-то тварью был. — А я тебе расскажу. Тритона, натурального. Едва перешагнувшего рубеж первого совершеннолетия.
Феррар так и обомлел. Тритоны считались давно вымершими — по крайней мере, уже добрую сотню лет об этих существах никто не говорил; где Харрис раздобыл его и почему отдал столь ценную игрушку Феррару — было отчасти непонятно. Неужели настолько ненавидит, что готов отдать тритона из надежды, что морской хищник, ещё совсем юный, едва справивший пятидесятилетие, а потому не умеющий сдерживать свою силу и свой яд, убьёт к чертям невыносимого соперника?
Мальчишка не выглядел злобным монстром. Боги, да Феррар у него даже клыков не разглядел! Непривычный цвет кожи, странная форма ушей — вот и всё. Красивый мальчишка с парой странностей, не больше. Неужели же он — одно из тех чудовищ, которыми пугают человеческих детей?
О тритонах ходило много легенд. И все как одна говорили: человеку такое существо не покорить. Выгрызет острыми ядовитыми зубами горло — и поминай как звали, только и успевай булькать, захлёбываясь кровью. И шанса их ослабить-то не было — способные, особенно бесконтрольно, до второго совершеннолетия, вытягивать воду из всего находящегося поблизости, они не погибали без океана, как куда более известные и куда менее опасные русалки. Если мальчишка решит, что Феррара стоит устранить (а он решит, всё же враг, которому парня отдали почти что в рабство)…
Можно забыть о планах дожить до сорока трёх.
— Нужно его убить, — настойчиво произнёс Окси, видимо, уже не в первый раз пытающийся вернуть капитана на землю. Феррар раздражённо прикрыл глаза, метнул на друга быстрый взгляд из-под ресниц. Следовало всё просчитать. Убивать тритона неразумно — у него всего одна попытка, если не удастся, все на корабле полягут, такова месть ужаленной твари. Запирать бессмысленно, пугать нечем. Брать в постель… Феррар представил ощущение скользкой чешуйчатой кожи под пальцами и передёрнулся. Нет, когда ты несколько лет кряду бороздишь просторы океана, а вокруг ни намёка на женщину, к связи с мужчиной привыкаешь: тело требует своего. Феррар уже пару раз зазывал к себе в каюту одного из юнг, особенно похожего на девку; но трахать тритона… Увольте!
— Нет, — всё же произнёс он, уже накрывая ручку двери в свою каюту пальцами. — Пока что он нужен мне живым.
— На кой-чёрт тебе полудикое неразумное существо? — Окси взбеленился, поджал внезапно побелевшие губы, торопливо стиснул запястье капитана. Тот, не любящий прикосновения, стряхнул с руки чужие пальцы, коротко покачал головой. Жестом отослал взбешённого, но не смеющего не подчиниться власти капитана Окси. И зашёл в каюту.
Мальчишка никуда не делся: сидел на том же месте, только когда Феррар вошёл, резко вскинул голову, и цепкий взгляд пронзительных глаз больно резанул капитана. Отчего-то пришло сравнение с замёрзшим морем; Феррар, обыкновенно бороздящий редко сковывающиеся льдами океаны, такую картину видел всего пару раз, но в душу она запала — безумие воды под тоненькой корочкой. Отчего у этого тритона, Юки или как его там, такой взгляд осмысленный?
Он слышал каждое слово — в этом Феррар не сомневался. И понимал. Но сам, наверное, говорить не мог; по крайней мере, когда капитан обратился к нему, мальчишка лишь посмотрел, раскрыл было рот, но вместо привычного диалекта выдохнул невнятное неразборчивое шипение, перемежающееся с бульканьем.
— Не переживай, — произнёс Феррар, осторожно опускаясь рядом с мальчонкой и цепляясь за припрятанный под рубахой кинжал, — я знаю, что ты меня понимаешь. И не считаю неразумным. Но опасным — да. Можешь ли ты пообещать, что не попытаешься умышленно убить меня, малыш?
Мальчишка округлил глаза, точно такое прозвище, вырвавшееся у капитана машинально, по инерции, изумило его. Открыл было рот (Феррар успел разглядеть всё же ряды не слишком больших, но острых и очевидно ядовитых зубов), но потом передумал, только коротко, будто сомневаясь, правильно ли повторяет увиденный у людей жест, кивнул. Это было Феррару на руку: взять наручники, подавляющие любую сущность, ему было неоткуда, да и стоили они целое состояние, а дежурить, ожидая, пока тритон в него вцепится, не больно хотелось. Отпускать его куда-то — тоже. Феррар никогда не проявлял должного прилежания, обучаясь наукам, но даже такой раздолбай, как он, помнил усвоенное: нельзя злить тритона. Пока он спокоен, пока не находится в душевном раздрае, он в состоянии худо-бедно себя контролировать. Любая вспышка эмоций ведёт к тому, что из лживо-человеческой личины вырастает монстр. Видеть мальчишку, который упорно не ассоциировался у капитана с опасностью, в образе жестокого чудовища не хотелось. Капитан протянул руку, тритон чуть подумал, осторожно вложил дрожащие, без перепонок в таком обличье пальцы в его ладонь. Посмотрел в глаза, точно подтверждая клятву. Может быть, Окси и был прав касательно опасности этого существа, но сейчас, сидя к нему довольно близко, так, что их бёдра разделяло две ладони, Феррар не чувствовал себя кроликом, попавшим на ужин к змее.
Это было паршиво.
Нет, он не верил в то, что тритон не попытается сбежать или проявит какую-никакую верность. Но как было соотнести чудовище из мифов с этим зашуганным мальчишкой, который боялся сделать лишний вдох, напряжённо глядя за капитаном?
— Спать будешь здесь. Еду тебе буду приносить я, из каюты лучше не выходить. Никто не знает, как к тебе отнесутся наши, а… — он стушевался, замолчал. Было неловко говорить тритону о том, что Феррар опасается, что тот в порыве ярости кого-то отравит. Парень понял сам. На секунду плеснулось что-то знакомое в синих глазах, но Феррар не успел уцепиться за ниточку, а когда взглянул на мальчишку снова, неясная эмоция уже растаяла.
С тех пор его каюта перестала быть штабом для весёлых матросов; не рискующие соваться в лапы собственной смерти, они мрачно шутили о том, что капитан, видать, пожил на этом свете слишком много, а теперь вознамерился сдохнуть красиво, от яда невиданной тварюги. Феррар, в своей излюбленной привычке, ничего не говорил шутникам, но никто не удивлялся, когда на следующее утро те, кто оспаривал решение капитана, яростно драили палубу. Нет, его отношения с подчинёнными не пошли на спад: мальчишка, тритон он или нет, был подарком за выигранную дуэль, отказ от него замарал бы честь Феррара. Здесь царили совсем иные правила, нежели на суше; у морских пиратов, признанных Его Императорским Величеством потерявшими все свои титулы, понятия чести и долга были просты: победил — получи подарок. И не смей выбрасывать. В противном случае оскорблённый отказом пират имеет право потребовать дуэль на револьверах. Каждый знал, чем это грозит: от попадания в сердце не спасали и маги.
Юки с ним не разговаривал, хотя Феррар знал, что, иногда слыша его голос, парень учится незнакомому языку и сам. Только ему тритон своих навыков не показывал, а относящийся к нему скорее как к досадному недоразумению нежели как к возможному собеседнику капитан не протестовал. Между ними установились непростые отношения: оба не доверяли друг другу, ожидали подлянки, но при этом проводили рядом большую часть времени: Феррар, вынужденный краем глаза нет-нет да следить за тритоном (удивительно смирным — точно на цепь его посадили), всё чаще оставался на добрую половину дня в своей каюте, а Юки, которому запрещено было покидать её, не знал и не мог знать общения с другими пиратами. В иные дни капитан даже забывал о том, что рядом с ним, вот тут, под боком, на соломенном тюфяке в углу каюты, спит смертоносное и жестокое существо; выловивший совсем ещё молоденького, не познавшего ни вкуса человеческой плоти, ни чувства превосходства мальчишку Харрис явно слегка ошибся: Юки не горел желанием впиваться в иногда вполне себе удобно подставленную для этого руку Феррара, а тот, в свою очередь, никогда не звал мальчишку на постель. Не до того было: шли последние дни путешествия, до земель драконов оставалось совсем немного. Не раз и не два Феррар думал о том, чтобы сбыть капризному принцу драконов, избалованному мальчишке, любящему всё необычное, Юки под предлогом подарка в знак предложения дружбы, и, вероятно, так и случилось бы, если бы не одно обстоятельство.