— Может быть, потому что не хочешь? — предположил Брок. — Или тебе просто не нужно. Я же нашел тебя, теперь все будет хорошо.
Они укладывались спать, и Баки тянулся к Броку, в его объятия, потому что теперь было можно, потому что это и был его важный, ощущавшийся все время так правильно рядом. Брок обнимает его, а Баки укрывает их обоих своим монструозным одеялом, чувствуя, как согревается. Не только тело, но и душа. Все внутри оттаивает, чтобы быть рядом с Броком.
— Почему у меня такое дурацкое прозвище? — спросил Баки уже у засыпающего Брока.
— Потому что, — ответил тот. — Потому что, Баки. Спи.
И Баки уснул, просто провалился в сон без сновидений, чувствуя, как отпускает сжимавшуюся с каждым днем одиночества пружину. Ослабляет медленно, без рывка.
Он проснулся рано, Брок еще спал, откинув одеяло, но прижимая Баки к себе. Баки чувствовал, как по телу гуляет желание, пока еще томное, оно будоражило кровь, пускало по спине стада мурашек, и так хотелось прикоснуться к Броку губами, почувствовать тепло и мягкость его губ.
Баки погладил Брока живой рукой по плечу почти невесомо, чувствуя жар его кожи, а потом стянул свой лонгслив, в котором всегда спал рядом с Броком, и прижался грудью к его груди, совершенно не боясь разбудить, желая разбудить.
— Сейчас, что ли? — сквозь сон пробормотал Брок. — Белоснежка, отстань, я спать хочу. Белоснежка?
Брок резко открыл глаза, его сердце забилось рвано, быстро, взбудораженно, словно он не понимал ни где находится, ни что происходит. Словно сам вернулся в прошлое, в их прошлое, где им было нельзя быть вместе, но они были. Но сейчас-то было можно, и Баки, глядя в эти распахнутые глаза, поцеловал его. Прижался губами к губам, не помня, как он целовался хоть с кем-то, но уверенно сминая чужие губы, толкаясь языком. И застонал, когда ему ответили.
Брок ответил жарко, сразу сплел его язык со своим, почти трахая в рот, сгреб его в объятия. Навалился сверху, придавливая собой, вклинив колено между ног. Легко задрал руки Баки над головой, обращаясь с бионикой точно так же, как с живой, и прижал ладонью. Оба знали, что Баки может вырваться, если захочет, из любой хватки, но он не хотел.
Баки приподнял бедра, потеревшись пахом о ногу Брока, словно предлагая, понукая, изогнулся всем телом, чтобы почувствовать Брока, прикоснуться к нему, и Брок со вздохом-всхлипом прижался к нему всем телом, вжался в шею лицом, прикусил чувствительную кожу, от чего Баки тихо застонал, стараясь стать к Броку еще ближе.
— Как ты хочешь? — пробормотал Брок, Баки чувствовал его стояк бедром, чувствовал, как он хочет его, жаждет.
— А как мы… ну… обычно? — сейчас ему было одновременно и жаль, что он ничего не помнит, и радостно, что этот раз будет, как первый. Да для него сегодняшнего это и будет первый раз, потому что он не помнил ни единой своей близости.
— По-разному, Белоснежка, — выдохнул Брок, выпуская руки Баки, обнимая его, вжимая в себя, удобно на нем устроившись, хотя оба хотели здесь и сейчас, быстрее соединиться, но Брок не торопился, и Баки понимал, почему. Потому что так долго ждал. — А у тебя смазки нет. Поэтому…
— Никак? — расстроился Баки, но Брок просто принялся покрывать его тело поцелуями, спускаясь все ниже и ниже, и Баки понял, что тает и одновременно возгорается где-то внутри. Ему внезапно стало до одури жарко, он льнул к губам и рукам Брока, который уже тащил с него пижамные штаны, освобождая из их плена жаждущий ласки член.
Баки почувствовал, как губы Брока обхватили головку, и задохнулся, потерялся в ощущениях, хоть и простых, понятных, но для него доселе неизведанных. Сколько бы они ни были вместе до этого, для Баки сейчас все было впервые. Он инстинктивно толкнулся в жаркий, влажный рот, побуждая взять глубже, и Брок взял. Он принялся сосать без затей, обхватив ствол ладонью, а другой поглаживая яйца и за ними. И от этих ласк, всех вместе, было так крышесносно хорошо.
Баки потерялся в ощущениях, а почувствовав пальцы Брока там, как он поглаживает нежные складочки, захотел почувствовать эти пальцы внутри, впустить их в себя, потому что откуда-то пришло знание, что это будет приятно, что ему нравилось так раньше, значит, понравится и теперь.
Баки плавился, неуверенно вскрикивая, когда Брок играл с уздечкой кончиком языка, застонал, накрывшись подушкой, почувствовав, как головка уперлась в стенку глотки, а потом не выдержал, прижал голову Брока к своему паху и задвигал бедрами, трахая его в рот. Брок стонал, не пытаясь отстраниться, и Баки понял, что ему тоже нравится так. В паху все горело, полыхало, и Баки почувствовал, как наслаждение, до этого накатывающее волнами становится острым, как стилет, готовый пронзить его насквозь. Он выгнулся, закричал, кончая, не позволяя Броку убрать голову, и опал на кровать, словно воздушный шарик, из которого выпустили весь воздух.
— Все такой же страстный, — облизнулся Брок, выпустив его член изо рта.
Баки лежал, глядя на Брока, весь размазанный этим удовольствием в тонкий блин, но ему хотелось, чтобы Броку было так же хорошо с ним. Он потянул его на себя, и Брок снова улегся сверху, давая почувствовать свой стояк, положив на него живую ладонь Баки.
— Направь меня, если что, — попросил тот, опрокидывая Брока на кровать и нависая над ним. Теперь уже он целовал его везде, куда мог дотянуться, чувствуя вкус кожи.
— Ты сам все знаешь, — заверил он Баки, доверчиво расслабляясь под его руками и губами. Баки поражался, как Брок не боится его бионики, как не противно ему смотреть на грубые выпуклые шрамы, но потом откинул все эти мысли, собираясь вознести Брока на вершину блаженства.
Шелковая головка под языком ощущалась правильно, словно он делал это не раз и не два, он обхватил ее губами, пососал, и сразу взял до горла, уверенный, что сможет. Брок застонал, вцепился в его волосы, но не больше, а потом погладил по затылку, и Баки принялся сосать, урча от удовольствия. Он пропускал член глубоко в горло, то принимался ласкать только одну головку, мял яйца в металлической ладони, и Брок очень скоро не выдержал, застонал громко, что-то бормоча неразборчиво, и кончил. Баки почувствовал во рту смутно знакомый вкус, проглотив сперму. Облизнулся и полез целоваться, прижимаясь к Броку всем телом.
Он чувствовал полную расслабленность, ему было хорошо, спокойно, он наконец-то нашел того, кого искал и кого ждал.
— Мне собираться надо, Белоснежка, — тихо сказал Брок, целуя Баки в висок. Баки казалось, что он тоже не хочет от него уходить. А как Баки не хотел, чтобы Брок уходил от него, кто бы знал. Но они увидятся всего через несколько часов. — И я тебя тоже сегодня жду в зале.
— Я приду, обязательно приду, — пообещал Баки.
— Я еще мультиков взял, — сказал Брок, выбравшись из-под него, и пошел в душ. — Будем смотреть?
— Конечно! — обрадовался Баки, потому что это было предложение остаться у Брока, а на это он был согласен. — Только можно я привезу кое-что?
— Хоть совсем переезжай, — тут же предложил Брок. Похоже, он давно обдумывал эту мысль, раз так сразу предложил. — Если хочешь, конечно.
— Хочу, — Баки смущенно склонил голову. Только он не понимал, чего они смущаются, если они последний месяц практически жили вместе.
— Так, Белоснежка. Я опаздываю, обсудим это дело вечером за мультиком, идет? — предложил Брок. — Кстати, что у тебя с телефоном? Я тебе звонил.
— Я его сломал, — просто ответил Баки. — Расстроился и сломал. Я куплю новый сегодня и скину тебе сообщение.
— Тогда я скину тебе список покупок, чтобы вечером не заморачиваться, купишь днем и закинешь домой. На тебе ключи, — Брок бросил Баки пару ключей, и тот их ловко поймал.
— Хорошо, — Баки был практически счастлив. Это было что-то невероятное. Он не только нашел своего важного, это оказался человек, к которому Баки тянуло, с которым он хотел быть рядом, даже не зная, что он — его важный. И сейчас он сказал просто “домой”, а не “ко мне домой”.
Они жили вместе уже полгода. Раз в полтора-два месяца зарабатывали изрядную сумму на боях, скопив небольшое состояние, сняли квартиру побольше, на две спальни, тоже рядом с залом, смогли сделать Баки права, хотя это оказалось не так-то просто, потому что настоящего его имени они не знали, просто придумали какое-то, которым не пользовались даже. Брок называл его Белоснежкой, в зале его звали Баки, а больше особо и некому было представляться.
Как только они действительно съехались, Баки даже удалось вернуть деньги за съем, потому что он и четырех месяцев из оплаченного года не прожил. Что они собирались делать с той суммой денег, которую скопили за эти полгода, они не знали, но оба без слов были уверены, что деньги им могут понадобиться в любой момент.
Их вечера с фильмами разбавились вечерними прогулками по парку поздними вечерами. Баки больше ничего не искал, не пытался отчаянно что-то вспомнить, а просто жил. Он чувствовал, как Брок иной раз направляет его, защищает, оберегает, и делал для него то же самое по мере своих сил и возможностей.
Однажды они мирно прогуливались по темному, давно покинутому в столь поздний час людьми парку, когда навстречу им показался одинокий человек. Он шел быстро, был дерганый, и Баки он сразу не понравился. Баки чувствовал угрозу всем своим существом, но он давно научился не бросаться на людей просто из-за ощущения. Они были все ближе и ближе друг к другу, человек отчего-то успокоился, но Баки это еще больше не понравилось. Он оттеснил Брока к краю дорожки, тот даже слова не сказал, хотя в обычной ситуации начинал на него наезжать, что он не маленький ребенок, сам может справиться. Но тут оба чувствовали опасность.
Пистолет Баки заметил сразу же по характерному движению руки, а дальше все случилось само собой. Бандитского вида мужик даже поднять его толком не успел, как пистолет отлетел в сторону — Баки краем глаза заметил, как Брок метнулся его подобрать, — но все это через какую-то пелену, непонятную, пугающую. И желание убить того, кто хотел причинить вред Броку.
— Отставить, Солдат! — прогремело не хуже выстрела, и он разжал стальную хватку на горле мужика. Тот рухнул на колени, но Баки было не до него.
Он стоял и как-то обиженно, будто с ним так нельзя, смотрел на Брока. А тот словно извинялся за свой окрик. Но даже это было сейчас не важно, потому что к Баки стремительно стала возвращаться память. Она лилась бурным потоком, смывая все на своем пути. У Баки резко безумно разболелась голова, он схватился за нее, бухнувшись на колени, и застонал. От мешанины образов, казалось, рябило в глазах, он почти полностью перестал осознавать окружающую его действительность, ухнув в то, что затапливало его, с головой.
Баки понимал, что к нему возвращается память, но картины прошлого были настолько нереальны, порой путаны и бессмысленны, что он не мог в это все поверить. Но точно знал, что это его жизнь. Странная, непонятная, местами страшная, но его. Он словно посмотрел фильм в ускоренном режиме с половиной вырезанных кадров. Но Брок там был. И он там был. Только оба они были другими. Совсем другими.
Баки посмотрел на Брока, на его озабоченный взгляд, слишком мягкий для того, кто был рядом с тем Баки, вернее, не Баки. Зимний Солдат. Оружие Гидры. Тогда не было никакого Баки, был только Солдат, прозванный Белоснежкой за то, что спит в ледяном гробу годами, а иногда десятилетиями. А когда не спит — убивает. Это больше всего поразило Баки: то, что он хладнокровный, чуть ли не в прямом смысле, убийца. Убивший… Да не важно, сколько, важно, что он не был солдатом, сражавшимся за свою страну. Не был потерянным ветераном, он был машиной для убийства, почти полностью подконтрольной знавшему коды. И Брок не был его сослуживцем, не был начальником, он был его хэндлером. Дрессировщиком, держащим в руках поводок.
И одновременно Баки помнил, как Зимний тянулся к Броку, как хотел именно его тепла. Как на очередной явочной квартире пришел к дремлющему Броку и просто устроился у него под боком, закинув на себя его тяжелую руку. Баки вытаскивал из памяти эти желания Зимнего обладать Броком, в котором не было любви, но было знание, что убьет каждого из-за него, ради него.
И обнуления, когда Брок нежно проходился ладонью по небритому лицу в момент, когда они оставались одни, и говорил “Прости, Белоснежка, так надо”. А потом всегда боль. Много яркой, яростной боли, от которой мир сначала взрывался кроваво-алым, а потом выцветал до кристально-прозрачного. И каждый раз взгляд Брока, словно с надеждой. И снова “как понял меня, Солдат?”. И снова общая лежанка на полу какого-нибудь дома, снова желание, снова тепло. И холод криокамеры. И так по кругу. Каждый раз заново.
— Белоснежка? — позвал Брок, протягивая к нему руку.
— Не зови меня так! — рыкнул он, хотя память подкидывала, что Зимнему нравилось, когда его так звали, и оттолкнул руку, боясь, что просто сломает ее. — Как ты так мог? Как ты мог?
— Что мог, Баки? — спросил Брок, но Баки видел, что Брок понимает, если не все, то очень многое. — Успокойся, пожалуйста, давай я все тебе объясню.
— Что ты мне объяснишь? Что?! — взъярился Баки. — Ты врал мне. Ты все это время мне врал!
Баки ничего не хотел слышать, ничего не хотел знать и, самое главное, ничего не хотел помнить. Он хотел вернуть все, что было минуты назад, снова идти рядом с Броком, болтая ни о чем и слегка касаясь пальцев друг друга. Но ничего нельзя было вернуть. Баки понимал, что он бы убил этого человека, который стремительно убегал сейчас от них, если бы не Брок. Но это заставило его вспомнить, как Брок поначалу тыкал в него шокером, как учил подчиняться без боли своевольное оружие, как учил не убивать всех подряд, кто делал ему больно, сам наказывая их. Как Зимний стал понимать, что его защищают, оберегают, и сам стал оберегать и защищать.
— Я тебе никогда не врал, — твердо сказал Брок. — Ты прекрасно чувствуешь ложь и знаешь это.
— Ты скрывал от меня все это, — Баки неопределенно махнул рукой, уверенный, что Брок поймет, что тот имеет ввиду. — Ты знал, кто я! Ты все это время знал, кто я!
— И что я должен был тебе рассказать? — рявкнул Брок. — Что?! Что ты — винтовка с глазами? Оружие?
Слова Брока резанули болью по сердцу, а теплый ветерок внезапно стал ледяной вьюгой. Против воли глаза наполнились злыми слезами, Баки сморгнул, и они заструились по щекам. Он — оружие. Все это время Брок считал его просто оружием.
— Прости, — попросил Брок. — Баки, прости. Пойдем домой, я расскажу тебе все, что хочешь.
— Я тебе хоть нравлюсь? — криво усмехнулся Баки. — Или это все, что между нам было — это очередное поощрение, чтобы лучше слушался? А нашел ты меня, чтобы оружие случайно не потерялось, да? Небось следил за мой все это время, как на ноги встал.
— Я тебя не искал, — глухо сказал Брок.
— О, еще лучше, ты меня вообще не искал! — выкрикнул Баки, чувствуя, как его захлестывает истерикой.
Ему было больно, безумно больно, но лучше бы это была боль обнуления, чем вот такая, которая рвала в куски сердце, а не тело. — Тогда зачем все это? Зачем, Брок? Не надо, не отвечай, знать ничего не желаю.
Баки нужно было подумать, и подумать хорошо. Он даже не представлял, сколько времени у него все это может занять, но возвращаться с Броком в их квартиру не было никакого желания. Вытирая злые, отчаянные слезы, Баки развернулся и пошел вглубь парка, оставляя Брока за спиной. Он слышал, как Брок звал его, но не реагировал.
Его важный, тот, которого он кое-как, но помнил, которого ждал, ради которого готов был отказаться от человека, с которым ему было хорошо, оказывается, даже не искал его. Это ударило больнее всего.
Значит, все это была просто случайность, стечение обстоятельств. В суматохе крушения здания, системы, чьих-то идеалов идеальное оружие спасло кого-то и сбежало, чтобы быть человеком. Похоже, человеком быть непросто. Да и хочет ли он теперь быть человеком, если он не нужен. Если все, что он знал в жизни — это миссии, на которых он убивал, систему поощрений-наказаний, коды и обнуления. Машина не имеет права на чувства, не имеет права на воспоминания. Ни на что не имеет права. И он не имеет.
Разочарование, обида и боль, вот и все, что чувствовал сейчас Баки от вернувшихся воспоминаний. И пожалел, что вспомнил, потому что пока он был просто Баки, Брок был рядом с ним. Хотел быть рядом с ним. Наверное, и сейчас хотел, но Баки просто не мог сейчас вернуться к нему.