Ньют, кажется, ещё сильнее сжал пальцы на его спине, шмыгнул носом и отстранился. Глаза его блестели, но щёки были сухи, и Персиваль мысленно выдохнул: вот кого-кого, а плачущих людей он никогда не умел успокаивать. Терялся. А если бы плакал именно Ньют, на способности Персиваля утешать можно было бы временно ставить крест. С гарантией.
— Спасибо, — неловко произнёс Ньют, слегка напрягшись, и Персиваль только после этого сумел опомниться и разжать руки. Плохи твои дела, Перси. Ой, плохи.
— Не за что, — мягко ответил он, мысленно гоня в шею все глупости вроде «это моя обязанность». Впрочем, кто знает: может, именно на такое Ньют бы и мог клюнуть — что утешали его из стремления вернуться к делу, а не по личным мотивам… — Ты поговорить готов?
Ньют потёр лоб, судорожно вдохнул и выдохнул, но на этом, кажется, действительно успокоился. Встряхнул головой и прямо взглянул Персивалю в лицо:
— Кажется, да. Только давай… не про то, что тренировка общая. Я на самом деле думаю, что проблема всё-таки не в этом.
— Правильно, — одобрил Персиваль, пытаясь сглотнуть, чтобы избавиться от пульсации в горле и вернуть несчастное сердце туда, где ему полагалось быть. — Если бы ноги у этой проблемы росли оттуда же, откуда у проблемы с сальховом, чёрта с два ты бы сделал нормальный заход.
Ньют кивнул, сжимая ладонью колено. Похоже, ему не хватало какой-то опоры, несмотря даже на то, что он сидел.
Желание снова подставить ему плечо — просто так, для чего угодно — навалилось с новой силой. Даже щёку изнутри закусить пришлось, только бы сдержаться и не сгрести опять в охапку.
Так, в сторону это. К чёрту. Сейчас они — тренер и подопечный, и если он будет позволять себе подобные… переживания прямо на работе, то далеко они не уедут. Вот после — сколько угодно страдания и рефлексии, а сейчас необходимо собраться.
— Ты говорил, что у тебя запал теряется, — продолжил Персиваль. — Подумай хорошенько, Ньют: ты уверен, что он у тебя был, этот запал?
Тот чуть нахмурился, пожал плечами:
— Персиваль, знаешь… Кажется, я слишком много думаю.
Персиваль подавил желание одновременно расхохотаться и закрыть лицо рукой. Если у Ньюта Скамандера было что-то не так, то этому «чему-то» всегда находились… крайне интересные объяснения.
— Ты думаешь, вместо того, чтобы просто выполнять? — перевёл он. И чуть не подавился воздухом: настолько неожиданно Ньют вскинул голову и широко улыбнулся, настолько внезапной и ошеломительной была эта улыбка.
— Похоже, что именно так. Я ведь его уже делал, у меня есть мышечная память отработанного прыжка, но я сейчас почему-то прыгаю не телом, а мозгом. Это нехорошо. Мне пришло в голову… Давай мы сейчас ещё попробуем…
— Это само собой, — не удержался Персиваль.
Ньют снова улыбнулся, одобрительно и широко:
— Честное слово, я постараюсь отключить логику и вообще… И психовать, если не получится, больше не буду.
— Психуй, сколько влезет, — вырвалось у Персиваля. — Думаю, ты уже понял, что по части успокоения я к твоим услугам.
Ньют на секунду прикусил губу, потом опять кивнул:
— Спасибо тебе ещё раз. Но я правда постараюсь. Ты правда здорово успокаиваешь, это мне понравилось, но вот то, что к этому привело — нет. Сам не хочу больше.
Персиваль поднял брови. «Понравилось» ему, значит.
Очень хотелось обойтись без ложных надежд, но когда Ньют вёл себя так и говорил подобные вещи, это не представлялось возможным. Никак.
— Так вот. Сколько у нас ещё времени? Часа четыре? В общем, мы сейчас попробуем, пока не получится. Как получится — давай тодес отработаем? И не говори, что ИСУ пока молчит: в произвольной он должен отличаться, а значит, любой пригодится.
План Ньюта был хорош. Во всём, кроме того, что касалось перехода на отработку другого элемента сразу после того, как выйдет первый.
— Я бы предпочёл, чтобы ты закрепил успех, выполнив риттбергер, — суховато сообщил Персиваль. Ньют аж глаза округлил:
— Да естественно, ты что? Думаешь, я один раз прыгну, обрадуюсь и сразу плюну? Когда такое было?
Пришлось обезоруживающе улыбаться:
— Ты же меня знаешь: я педант и параноик. Нужно уточнить всё.
— А, тогда ладно, — фыркнул Ньют. Судя по всему, он действительно пришёл в норму, и Персиваль всерьёз обрадовался этой маленькой победе. Обнимать его почаще, что ли… Глядишь, и психовать меньше будет. А то фигуристы — народ нервный, Персиваль это отлично знал ещё по себе. И профилактика им не помешает…
С усилием отогнав эти мысли, он сосредоточился на том, что говорил Ньют:
— …а за полчаса до конца времени давай ты выйдешь на лёд и мне покажешь прыжок? И ещё я хотел бы с тобой вместе его сделать.
«Держи лицо! — заорал кто-то внутри головы. — Лицо держи, дурак, ну что он тебе такого предложил?»
В общем-то, и впрямь ничего из ряда вон выходящего. Будучи тренером, он частенько выходил на каток, чтобы показать ребятам технику, указать на ошибки и проделать всё это, так сказать, «в замедленной съёмке», чтобы легче было понять. Да и выполнять параллельный прыжок именно с партнёром, а не с партнёршей, ему тоже приходилось: Абернати, например, в своё время никак не мог подружиться с тем же риттбергером. Пришлось показывать наглядно.
Но учитывая нынешнее отношения Персиваля к Ньюту, в этом его… предложении сквозило нечто почти интимное.
По крайней мере, для Персиваля.
А получится, гм, интересно, если Ньют прыжок как раз выполнит, а сам он — нет. Пожалуй, это даже будет значить, что здесь он и правда хорош как тренер: ученик его переплюнет.
— Я, — Персиваль выдавил улыбку, — с удовольствием. Но сейчас — давай всё-таки с Куини.
Ньют рассмеялся и поднялся на ноги. Глянул на пол, чуть поморщился, посмотрел просительно:
— Можно, я это потом уберу?
— Конечно, — удивлённо отозвался Персиваль. Ему и в голову не пришло заставлять Ньюта наводить порядок сразу после того, как тот успокоился.
Серафина ждала их у входа на лёд, привычно покачиваясь с носка на каблук. Куини сидела рядом на скамейке и встревоженно глянула на них, но тут же улыбнулась — видимо, по лицам поняла, что всё в порядке. На льду вовсю вертелся в волчке Абернати. Тины и Ричарда нигде не было видно.
— Я разрешила им сходить выпить кофе, — ответила Серафина на немой вопрос Персиваля. — Я же не могла предсказать, сколько времени вас не будет.
Ньют рассмеялся:
— Ты же знаешь, я всегда быстро успокаиваюсь.
Серафина вернула ему усмешку:
— Обычно дольше.
— Мне помогли, — вдруг очень серьёзно проговорил Ньют, снимая чехлы с лезвий коньков. Вспрыгнул на лёд, обернулся к Куини, протягивая руку. — Давай ещё? Я понял, в чём была ошибка.
Персиваль внезапно почувствовал, что ноги его не держат, и опустился на скамью — буквально туда, откуда только что вскочила Куини. Серафина глянула на него с тревогой и присела рядом:
— Что такое, Перси?
Он покосился исподлобья. От коллег до друзей они доросли за первый же год совместной работы, и частенько откровенничали и, бывало, жаловались друг другу на жизнь. Но о своём нынешнем состоянии Персиваль не мог говорить ни с кем. Включая Серафину. Пожалуй, особенно с Серафиной.
— Он много думает, — ответил он вяло и, похоже, несколько невпопад. — И я, кажется, тоже. Знаешь, когда мне было столько, сколько ему, я тоже частенько… «катался головой», как он выразился.
— И в итоге проиграл Олимпиаду? — хмыкнула Серафина. Персиваль ухмыльнулся в ответ:
— Геллерт тогда в любом случае её бы выиграл. С той-то программой и той музыкой.
— А в две тысячи восьмом с той же музыкой выиграли уже у него, — сухо кивнула она. — Но я тебя поняла. Ты убеждал Ньюта, что он может обратиться к памяти своего тела, раз уж он когда-то, ещё с Тиной, сумел вытянуть прыжок?
Персиваль прикрыл глаза. Смертельно хотелось согласиться, что так всё и было, и прекратить этот разговор, но… в общем-то, было незачем.
— Нет, — криво усмехнулся он. — До этой мысли он дошёл сам. Я просто его успокоил. Знала бы ты, как я сам в своё время психовал, и мне не в кого было уткнуться, кроме стены сортира на катке…
Она подняла брови, но тут же улыбнулась:
— Похоже, твоё утешение дало свои плоды.
Персиваль прищурился. Лёд отсюда было отлично видно, но он всё равно поднялся и сделал несколько шагов к бортику.
Конечно, Ньют и Куини разошлись в прыжке. И довольно сильно. И выезжая, были не совсем параллельны. Но сам по себе прыжок был выполнен. Со второй — то есть, получается, с девятой, если в целом — попытки, но выполнен.
Ньют, сияя, обернулся к нему:
— Вот видишь? Я же говорил, Персиваль, я говорил!
Не улыбнуться в ответ было решительно невозможно.
…За полчаса до конца тренировки, докрутив в очередной раз тодес, Ньют остановился, отпустил руку выпрямившейся Куини, подъехал к бортику и пристально глянул на Персиваля:
— Я смотрю, коньки ты уже надел…
Персиваль только кивнул, выходя на лёд. Ричарда с Тиной и Абернати он отпустил десятью минутами раньше: на этой тренировке они выкладывались даже сильнее обычного, и Персиваль малодушно разрешил им уйти. Отчего-то очень не хотелось делиться зрелищем того, как они с Ньютом будут выполнять параллельный прыжок, ни с кем. Кроме, разве что, тех, кто действительно имел к этому прямое отношение. А они трое — не имели.
Телесная память действительно работала. Позиция, заход, прыжок, два оборота, выезд… В две тысячи шестом именно риттбергер вывел его на первое место в короткой программе и потом, по сумме баллов, на золотую медаль. Через пару дней после Олимпиады ему написал в ICQ Геллерт с лаконичным: «Посмотрел запись. Аплодировал. Сволочь ты, Перси». К тому моменту они активно соперничали уже без малого десять лет, и Персиваль только усмехнулся и отписал в ответ: «Спасибо. Сам горжусь».
После третьего прыжка Персиваль остановился и посмотрел на Ньюта. Тот кивнул, подъехал поближе, встал в позицию для захода на прыжок.
— Я понял, — почему-то негромко произнёс он, ободряюще глянув на Персиваля. — Скажи… у меня же правда получалось?
Сердце зашлось от горькой нежности — немедленно захотелось выколотить из Ньюта всё это дурацкое неверие в себя, встряхнуть, даже крикнуть — мол, ты умница, и не смей даже думать иначе, по крайней мере, в моём присутствии! — но Персиваль только улыбнулся:
— У тебя всё отлично получается. Давай.
Тройка, моухок, смена ноги, дуга… Персиваль не мог не смотреть на Ньюта, даже сам выполняя прыжок. Почему не мог, предпочитал не думать. Пусть Серафина и Куини спишут это на тренерскую привычку всегда следить за подопечным. Пусть…
Ньют тоже смотрел на него. Этак и косоглазие можно заработать. Обоим.
Конец дуги. Отрыв. Разворот.
Они вышли параллельно, подъехали друг к другу, по инерции схватились за руки, словно собирались заходить на поддержку или дорожку — и остановились, услышав звонкий смех Куини:
— Потрясающе, правда! Перси, а ты уверен, что выходить с Ньютом на лёд нужно именно мне?
Ньют сконфуженно фыркнул и аккуратно вытянул пальцы из ладони Персиваля. Тот на секунду стиснул зубы. Куини всегда отличалась поразительной способностью видеть то, о чём другие и не подозревали. И, судя по её реплике, сейчас как раз был тот самый случай. Плохо, Грейвз. Очень плохо.
Впрочем, она была разумной девочкой, и даже если что-то поняла, не станет ни с кем делиться своими мыслями и подозрениями, пока не решит, что пора или необходимо. Можно было, пожалуй, выдохнуть.
— Уверен, — ответил он, откатываясь подальше. В голове всё ещё звучали такты «Palladio», для программы под которую они, собственно, и отрабатывали этот риттбергер. — Так что иди сюда, и сделайте прыжок так же, как мы сейчас. И будете делать все полчаса, пока у нас не кончится время.
Куини, улыбнувшись, подъехала к Ньюту и остановилась, готовая заходить на прыжок. Персиваль отъехал к бортику, прислонился к нему и, заведя руку за спину, вцепился в него пальцами. Надеясь, что незаметно.
О том, что он увидел в следующие несколько секунд, он смело мог бы сказать: «Идеально». И сказал, собственно.
— Молодцы, — прибавила и Серафина, глядя на них обоих с такой гордостью, словно бы сама произвела их на свет и с пелёнок воспитывала на льду.
Ньют, развив какую-то невероятную скорость, подъехал к Персивалю и неожиданно повис у него на шее, словно только что не отработал рядовой прыжок, а откатал минимум короткую программу на Чемпионате мира. Мгновение спустя к нему присоединилась и Куини, и Персиваль мимоходом порадовался, что так удачно встал у бортика: не сделай он этого, и на льду могла бы образоваться куча-мала.
— Спасибо, — выдохнул Ньют, отстранившись через пару секунд, совершенно сумасшедший, оглушённо-счастливый. У Персиваля даже дух захватило от явившейся ему красоты и открытости. — Спасибо, Персиваль. Если бы не ты…
— Справились бы, — перебил он, совершенно не желая слушать подобные комплименты. В своих фигуристов он всегда верил куда больше, чем в себя самого как тренера.
Ньют упрямо мотнул головой:
— Но если бы не ты, это заняло бы куда больше времени. Спасибо. Мы ещё попробуем.
Персиваль кивнул и улыбнулся. Доехал до выхода, слез со льда, натянул чехлы и без сил упал на скамью.
Плечи всё ещё горели огнём после того, как на них побывали руки Ньюта.
И ему решительно не хотелось ничего с этим делать.
~
Адреналин всегда мешал уснуть — даже если вырабатывался несколько часов назад.
Ньют в третий раз перевернулся в постели, вздохнул, открыл глаза и уставился в пространство. Сегодняшняя тренировка далась ему настолько тяжело, насколько это вообще было возможно. По крайней мере, в самом начале.
Напрочь забылось то, что риттбергер — не самый сложный прыжок: в одиночестве, интереса ради, он в своё время и флип делал. Двойной, конечно, но тем не менее. И то, что когда-то, с Тиной, он его на соревнованиях вытянул. Не вытянула именно Тина, и, возможно, сегодня тоже сказалось именно её присутствие на льду: Ньют не мог смотреть на неё и не вспоминать тот неудачный прыжок, не давший им подняться выше семнадцатого места даже в короткой программе. И рассинхронизацию. И собственный недокрут сальхова — мало того, что недокрут, так ещё и приземление на две ноги…
Так что, признаваясь Персивалю в том, что «слишком много думает», Ньют отнюдь не кривил душой.
Вообще говоря, такой откровенной и явной поддержки Ньют от Персиваля не ожидал. Он думал, что ему дадут прийти в себя, никак не потревожив, максимум — заглянут в тренерскую, принесут стаканчик пресловутого какао, оставят на журнальном столике и уйдут. И только потом — начнут разговор, будут искать корень проблемы, похлопают по плечу, объяснят, что он делает не так…
Персиваль вёл себя, мягко говоря, странно. Это был не первый срыв Ньюта за все четыре года их сотрудничества, и ни разу до этого Персиваль его не обнимал, не прижимал к себе, не гладил по спине и по голове, и уж тем более — не называл «своим хорошим». Последнее вообще не хотело укладываться у Ньюта в голове, и если бы он был чуть более мнителен, то списал бы это на то, что ему померещилось и послышалось. В таком состоянии что только ни покажется…
Но он был бы готов поклясться, что Персиваль это произнёс.
Ньют перевернулся на спину и уставился в потолок, как будто бы там мог быть написан ответ на вопросы «Что это было?» и «Что теперь делать?» Потолок ответил ему безупречной белизной и яркой полосой от света фонаря, пробивавшегося через щель между задёрнутыми шторами. Значит, ответы нужно было искать самостоятельно.
И вот что его дёрнуло просить Персиваля отработать прыжок вместе? Конечно, это было распространённой практикой, в своё время Дамблдор тоже с ним прыгал — правда, тогда всего-навсего сальхов — и сам Персиваль именно подобным образом демонстрировал Патрику риттбергер, но ни Ньют с Дамблдором, ни Патрик с Персивалем после отработки элемента не входили в позицию для следующего, словно на реальных соревнованиях. Словно реальные партнёры.
Ньют вздрогнул и натянул одеяло чуть ли не подбородка, хотя прекрасно знал: странно холодное начало мая точно не было причиной его дрожи.