Ты влип, Персиваль Грейвз.
Но если тянет улыбаться — судя по зеркалу, и фары можно не включать, и так светло от его рожи — то всё, кажется, может устроиться наилучшим образом.
========== Глава 3 ==========
— Спасибо, что пришёл, — Честити зачем-то поболтала ложечкой в мятном чае, хотя сахар туда не добавляла. Криденс улыбнулся:
— Если бы я не пришёл — страшно представить, что бы ты мне устроила.
— Правильно, — с ухмылкой кивнула она. — Правильно тебе страшно. Я едва выкроила время, маменька нынче в отъезде, и если бы ты…
— Тут очень неплохие йогуртовые десерты, — зачем-то брякнул Криденс, стараясь перевести тему. — Низкокалорийные.
Честити отмахнулась:
— Я сюда приехала не для того, чтобы есть.
— Тогда выкладывай, — Криденс отхлебнул своего кофе и довольно вздохнул: в любимом кафе родного города его варили, как всегда, на высшем уровне. Даже в Нью-Йорке он такого не пробовал за всю жизнь. — Я так понимаю, времени у тебя немного.
Честити снова помешала пустой чай, отложила ложечку на блюдце, неспешно отхлебнула из чашки… Криденс поймал себя на том, что у него потихоньку кончалось терпение. Вот только этого ещё не хватало: сорваться перед Честити не хотелось.
— Мне девятнадцать, — важным голосом заговорила она, — я откатала свой последний юниорский Чемпионат и через год собираюсь на сеньорские. Но мать, как ты мог бы догадаться, утверждает, что мне там нечего делать.
Криденс поморщился. Это было вполне в духе мисс Салем: заявить дочери о бездарности той, наплевав на бронзу Чемпионата.
— Спорить с ней мне надоело, — продолжала Честити, — уговаривать её я тоже не собираюсь, много важности, а тебя под рукой, чтоб наорать на неё, как в шестнадцать, у меня нет.
Криденс почувствовал, что краснеет ушами. Было дело, конечно: отпускать его к Альбусу с Геллертом мисс Салем очень не хотела, и в процессе разговора Криденс… в общем, не сдержался. Свои плоды это дало, но ему до сих пор иногда было стыдно за ту вспышку.
— Поэтому я хочу просто тихо-мирно от неё уйти, — сообщила Честити. — И как ты думаешь, Криденс, твои меня примут?
Криденс закашлялся. Вот чего-чего, а этого вопроса он точно не ожидал. И был, мягко говоря, удивлён. Как будто он мог вот так с бухты-барахты взять и решить за наставников.
Хотя, на самом деле, если так подумать, вполне возможно, что услышав о желании бронзовой призёрши юниорского Чемпионата тренироваться у них, Альбус с Геллертом придут в восторг. Одновременно. Ага, а потом сделают вид, что пришли в него по отдельности, и вообще это кто-то один решил, а второй милостиво согласился с решением. Или ещё как-то.
Тьфу ты.
— Может быть, — осторожно ответил Криденс, когда молчать стало уже неприлично. — Если только ты не задумала переквалифицироваться в парницу. Партнёра они тебе точно не найдут. И вообще работают с одиночниками.
— Да упаси боже, — фыркнула Честити. — С кем в пару, с тобой, что ли?
Он отчего-то вспыхнул. И наверняка изменился в лице, потому что Честити вдруг приподняла брови и мягко улыбнулась:
— Извини. Я не то имела в виду. Я имела в виду только то, что и ты, и я — одиночники без вариантов. И если встанем в пару, то оба много на этом потеряем. Не сердись, Криденс.
Он подчёркнуто медленно опустил руки на стол, изо всех сил стараясь успокоиться и не сжимать кулаки. Отчего его так задели её слова, которые действительно не несли в себе ничего обидного, он не мог себе объяснить.
Признаться честно, тренироваться с Честити на одном льду он бы хотел. Они как-то умудрялись поддерживать друг друга ещё со времён юниорских тренировок, а её зачастую острый язык мог бы сослужить ему самому неплохую службу в деле «заткнуть наставников хотя бы на время». Это могло бы стать битвой титанов.
Криденс мысленно фыркнул. О своей выгоде он уже подумал — теперь пора было решать вопрос.
— А ты уверена, что именно к ним? — он прищурился, отпивая кофе. — Я имею в виду… Я, конечно, выкатился с ними на твёрдое серебро, это всё понятно, но… Ты бы знала, как они между собой ругаются. Уж на что я… четыре года с ними, а всё никак не привыкну. Ты уверена…
Договорить ему не удалось: Честити звонко рассмеялась:
— Криденс, я с детства слушаю свою маменьку. Что мне какая-то чужая ругань, если она направлена не на меня?
Криденс подавил вздох. Ему бы так. Проклятая его чуткость и неуместно сильная эмпатия!..
— Так что да, я уверена. И если бы ты с ними поговорил… То есть, не похлопотал за меня, конечно, мне это не нужно — но выяснил, стоит ли мне вообще пытаться…
Криденс неловко хмыкнул. Это он тоже хорошо понимал: тратить время и силы на разговор, если в итоге ничего не получится — обидно, неприятно и, как сказала бы сама Честити, совершенно нерационально.
— Я могу прямо сейчас попробовать, — он взял со стола телефон. — Но вполне возможно, что нарвусь на другой часовой пояс, потревожу чужой сон и так далее. На меня могут рассердиться, и тебе же придётся отпаивать меня своим чаем. Насколько помню, мята успокаивает.
Честити усмехнулась в ответ и без слов подвинула чайник поближе к Криденсу.
Телефон Альбуса оказался вне зоны доступа. В принципе, тот отключал его каждый отпуск, Криденс мог бы и не стараться.
Звонить Геллерту… не то, чтобы не хотелось, но говоря о других часовых поясах и мятном чае, Криденс отнюдь не преувеличивал.
Трубку взяли после двух гудков. Сначала Криденс услышал какую-то музыку, которая через пару секунд стала чуть тише, и только потом — голос Геллерта:
— Криденс, радость моя, если ты соскучился, и тебе непременно нужно донести до меня какую-нибудь занимательную идею о прокате, подожди ещё две недели, договорились? Я не готов выслушивать тебя, находясь в миланском баре.
Криденс мысленно выдохнул. Всего лишь Милан, всего лишь бар — а не, например, отель в Токио, где сейчас, кажется, было три часа утра.
— Нет, — выговорил он, — хотя я правда по делу. Вы бы взяли себе новую одиночницу?
Музыка стихла совсем, сменившись гулом машин — Геллерт явно вышел на улицу.
— Такого я не ожидал, — признался он со смешком. — Насколько новую?
— Тренируется с четырёх лет, — Криденс покосился на Честити, та воодушевлённо, хоть и не без напряжения, кивнула. — Сейчас ей девятнадцать, откатала юниорский на бронзу…
— Сто-о-оп, — протянул Геллерт. — Дочка этой твоей стервозины?
Криденс аж сморщился. В устах Геллерта такие слова звучали матерно. Особенно если учесть, что матом он не ругался. За очень редким исключением.
— Она не моя, — процедил Криденс, — спасибо вам за это. Но ты угадал.
— Я не угадал, Криденс, — ласково поправил его Геллерт, — я вспомнил итоги юниорского Чемпионата, не более того. Хм. То есть, девочка не хочет держаться за мамину юбку на взрослом льду?
Отчего-то этот его тон в адрес Честити вдруг неимоверно взбесил. Даже странно: Геллерт всегда выражался подобным образом, и ещё похлеще, Криденс и сам много чего от него наслушался, но сейчас почему-то захотелось на него наорать, если не прописать в челюсть. Почти всерьёз. Даже зная, что под этими словами скрывалось уважение.
— Не говори так, — выдавил он из себя, краем сознания отмечая, что вцепился в свою ложечку до побелевших подушечек пальцев. — В целом ты прав, Честити хочет от неё отвязаться и перейти именно к вам — но не говори так, слышишь меня?
Геллерт помолчал пару секунд, потом хмыкнул:
— Так и быть. Пощажу твои рыцарские чувства. Но учти, что ты мне за это должен. Так… До Альбуса ты дозвонился?
Криденс перевёл дух и отпустил ложечку. Заинтересованное выражение лица Честити сменилось тревожным, так что пришлось мотнуть головой и показать большой палец — всё, дескать, в порядке.
— Ну и к чему глупые вопросы? — проворчал он. — Сам знаешь, что…
— …в лучшем случае он отключил телефон, а в худшем — выкинул его в какой-нибудь пруд, — закончил за него Геллерт. — Как обычно. Ну что я могу вам сказать, детки: я вернусь через две недели. Пусть со мной свяжется, поговорим. Передай ей, что я не против, а уж если я не против…
Криденс рассмеялся. Неприятные ощущения наконец ушли: Геллерт есть Геллерт. Бесконечно, мать его, понимающая сволочь.
— Ясно мне всё, — неловко буркнул Криденс. — Я бы спросил тебя, знаешь ли ты, когда Альбус включит или выловит телефон, но не хочу портить тебе настроение.
— Хвала богам, он мне не отчитывается, — невесело фыркнул Геллерт. — Ну, раз мы всё решили, то я пошёл. Ты прервал меня на середине крайне вкусного коктейля, Криденс. Так и быть, я тебе это прощаю.
В ухо впился короткий гудок, оповещающий об окончании связи, и Криденс, не скрывая облегчения, отложил телефон на салфетку.
— Через две недели Геллерт будет в Нью-Йорке, — проговорил он, не дожидаясь вопроса. — Свяжешься с ним, я дам тебе номер. И он не против, И скажу тебе по секрету: если Геллерт не против, Альбус тоже против не будет. Они, конечно, поспорят и поругаются, но они никогда не расходятся в важных вопросах.
Честити, тоже заметно расслабившись, широко улыбнулась:
— А ты считаешь, я для них — важный вопрос?
Криденс прикусил губу. На язык шли только всякие глупости из серии «конечно, ты же подающая надежды спортсменка», но произносить это абсолютно не хотелось.
Поэтому он просто вернул улыбку:
— Да. Очень важный.
~
— Зря ты так, — сухой голос Серафины выдернул Персиваля из мрачных мыслей на тему «что делать» и «почему опять всё так плохо?». — Отрабатывать риттбергер на общей тренировке…
— Я и сам вижу, — вздохнул он в ответ, стараясь задавить в зародыше желание отвернуться ото льда. Ньют срывал прыжок в шестой раз подряд.
Конечно, замахиваться парникам на риттбергер… не то, чтобы не стоило, но всегда было чревато сложностями. А учитывая проблемы Ньюта с общими тренировками — неудивительно, что срыв шёл за срывом. Персиваль его даже не винил — винил он сейчас себя, со вкусом и упоением: ну что ему мешало разбить тренировку на три по два часа? И дать Ньюту спокойно взять заход, не отвлекаясь на других? Чем он, в конце концов, думал?
Безусловно, на тренировках перед самыми соревнованиями и речи не будет идти о подобных поблажках. Безусловно, во время разминок Ньюту тоже придётся собраться. Но сейчас-то…
— Перси, — Серафина шагнула к нему чуть ближе, — объявляй перерыв и гони с катка Тину и Ричарда. Будем надеяться, что один Патрик Ньюту не помешает. Особенно если ты поставишь его отрабатывать вращения в своём углу.
Персиваль неловко хмыкнул, неотрывно глядя на Ньюта. Риттбергерную тройку он выполнял хорошо, качественно и даже сейчас, на тренировке, артистично. Но вот сам прыжок…
Отрыв.
Недокрут. Приземление не на то ребро.
И споткнулся вдобавок — выезд тоже не получился.
— Перси, — процедила сквозь зубы Серафина.
Персиваль вздохнул, открыл было рот, но произнести ничего не успел.
Устояв после неудачного приземления, Ньют встал посреди катка, резко мотнул головой и молча направился к бортику. К выходу. Подъехав, неожиданно со всей силы ударил по нему кулаком, негромко взвыл от боли, ухватил с раскладного столика чехлы, натянул их на лезвия коньков — и только его и видели.
Куини встревоженно повернулась к Персивалю лицом:
— Он старался, ты же знаешь…
Тот только скрипнул зубами. Разумеется, он знал. И Куини сама прекрасно понимала, что он не сердился.
— Перерыв, — коротко и громко выговорила Серафина. — Тина, Ричард, идите сюда. Вы слишком техничны, и этим убиваете половину презентации, так что давайте поговорим…
Персиваль глянул на Куини, коротко кивнул и пошёл к выходу со льда.
В конце концов, душевное состояние его фигуристов было в первую очередь его делом.
Даже если отбросить в сторону простейшее человеческое желание успокоить Ньюта и не оставлять его в одиночестве, не имевшее к спорту никакого отношения.
Ньюта он нашёл, разумеется, в тренерской. Забившись в угол дивана, он сидел, сцепив руки в замок между коленей и низко опустив голову. Сделав шаг к нему, Персиваль услышал странный хруст, глянул под ноги и увидел россыпь карандашей и ручек, вылетевших из валявшегося на полу стакана. Судя по этому, Ньют от души отпинал рабочий стол, когда вошёл в комнату. Одна из ручек только что погибла под ботинком Персиваля — что ж, невелика потеря.
Персиваль решительно сел на диван рядом, хотя откровенно не знал, что сказать. Заставить себя произнести хотя бы одно тренерское напутствие из своего богатейшего арсенала он не мог, а успокаивать Ньюта так, как всегда успокаивал раньше — дружеским подбадриванием, а то и строгим «соберись, Скамандер»… нет. Не теперь. Ни в коем случае не теперь. Он просто больше не сможет так.
Был, конечно, один порыв. Хорошо: больше, но только один мог сойти за приемлемый. Но…
Ньют вскинул голову, уставился ему в лицо злым и одновременно расстроенным взглядом, и противостоять порыву совершенно не осталось сил.
Придвинувшись ближе, Персиваль крепко обнял Ньюта за плечи, с силой сжал ладонь на левом и не резко, но настойчиво потянул на себя.
«Дай мне тебя обнять, — втравливались в мозг непроизнесённые слова. — И не думай, пожалуйста, как я, всякую ерунду — что, дескать, я никогда тебя так не утешал, и что странный я какой-то, и что… Не думай. Не хочу, чтобы ты так думал».
Ньют под его рукой вздрогнул, кажется, даже что-то пискнул негромко, но Персиваль не слушал. Сейчас все безусловно важные детали вроде «привести его в норму и вернуть на лёд, рассказать ещё несколько раз о верной отработке элемента и добиться его душевного равновесия, чтобы больше не заваливал прыжок» ушли не то что на второй план, а куда-то настолько далеко, что даже мыслей о них не возникало.
Просто — успокоить. Просто — держать его в руках. В своих, если уж он сам сейчас был не в состоянии. «Доверься мне, — глупо думал Персиваль, почти не замечая, что отчаянно сжимает пальцы. — Доверься. Удержу».
Дёрнувшись ещё раз, Ньют вдруг развернулся всем корпусом и решительно уткнулся Персивалю лицом в плечо. И обнял в ответ.
Понадобилась вся годами накопленная выдержка, чтобы не охнуть, чтобы просто поднять правую руку и превратить полуобъятие в полноценное, крепкое, изо всех сил стараясь не сжать со всей силой, не заставить Ньюта задыхаться. Тот и так дышал прерывисто и судорожно, и Персиваль аккуратно провёл ладонью между его лопаток — раз, другой, третий, и просто начал гладить, убедившись, что Ньют не возражает.
— У меня не получается, — старательно контролируя голос, выдавил из себя Ньют. — Я знаю, как его делать, у меня даже с заходом, кажется, нет проблем…
— Не кажется, — перебил его Персиваль. — Действительно нет.
Ньют издал какой-то звук — полустон-полувсхлип:
— Ну вот… А в воздухе весь запал теряется, и всё… И я даже не знаю: вроде бы я не боюсь, ничего такого, но вот… И если ты меня сейчас спросишь, чего мне не хватает, я не смогу тебе ответить, я не знаю, Персиваль, не…
Внезапно захлебнувшись собственными словами, он ещё крепче вцепился в чужую спортивную куртку и резко выдохнул — то ли плакал без слёз, то ли так пытался сбросить напряжение.
Персиваль зажмурился. Вопроса, что делать, даже не стояло — гори оно огнём, Ньют был явно не в том состоянии, чтобы отслеживать реакции Персиваля и делать на их основе верные — или не очень — выводы. Стоило положиться на инстинкты и желания.
И они подсказали, что нужно обнять ещё чуть крепче, повернуть голову, коснуться губами рыжей макушки, дурея от запаха, ещё не раз провести по спине…
— Тише, — прошептал Персиваль, плюнув на собственный контроль интонаций. — Тише, тише. Ты молодец. Мы сейчас поговорим, ты успокоишься, у тебя всё обязательно получится, хороший мой, тише…
Когда он смог осознать, что у него только что вырвалось, было уже поздно — но и к чёрту это. Вряд ли Ньют вообще это услышал, а если и услышал — наверняка спишет на ту дурацкую болтовню, в которой могут быть любые слова, если они призваны успокоить собеседника. Да и вообще — лучше сейчас использовать их, чем какие-нибудь тренерские комментарии. Их — чуть позже.