Кристен пожимает ладонь Наполеона, и Илья буквально чувствует, как тот хочет убежать. Оно и понятно. Одно дело, когда ты приходишь, чтобы удержать человека от агрессии, и совсем другое дело, когда ты понимаешь, что появился в чужой семье. И теперь Илья чувствует, что настала его очередь держать его за запястье.
Он чувствует, как у Наполеона бьется сердце, когда смыкает пальцы на его руке, прижимая пальцы к выступающей вене. «Все в порядке», – теперь его очередь это шептать.
Травяной чай немного успокаивает их обоих. Илья не уверен, что «Болеро» остались любимыми конфетами матери, но та молчит, улыбаясь и продолжая есть их вместе с чаем.
– Ну, как там твоя учеба? – на лице видны морщины. Не глубокие, но все же выдающие ее возраст.
– Нормально. Выучился на архитектора, как и планировал, – Илья подносит ко рту кружку и делает глоток, опустив взгляд.
– Наверняка устроился в престижную фирму, да? – голос Кристен все такой же приятный слуху, немного низкий и бархатный.
Илья кивает, не поднимая взгляд. Он не сомневается, что мать видит его насквозь и знает о том, что Илья врет. Но иначе не хочется. В доме, слишком идеальном для него, в семье, в которой всегда был и будет один неудачник, которому не хватает сил плыть против течения, он предпочтет притворяться нормальным. Тем, кем его хотят видеть.
– А ты как, Кристен? Все так же поешь? – он на секунду поднимает взгляд, глядя на женщину с крашенными рыжими волосами, собранными в пучок. Она задумчиво щелкает себя по подбородку (ее фирменный жест, который в свое время даже немного смущал Илью) и кивает.
– Да, пока взяла перерыв, но со следующего месяца снова начну.
– Крис теперь приглашают в другие города. И по радио иногда ее песни крутят, – Илья слышит гордость в голосе матери и невольно ощущает укол зависти. Гордиться Ильей было не за что. Никогда.
Он чувствует, как его запястья касаются пальцы под столом, и опускает взгляд. Наполеон прижимает свои пальцы тыльной стороной к запястью, тем самым успокаивая. Он видит, что Наполеон не вписывается не меньше него самого, и это заставляет зависть отступить назад.
– Ты бы хоть приезжал к нам чаще.
Илья кивает, ставя кружку на стол и поднимая на мать взгляд. Следы алкогольного запоя, запечатленные на ее лице столько лет, исчезли почти полностью. О них напоминают разве только большие мешки под глазами, плохо скрываемые тонким слоем пудры. Жидкие светлые волосы собраны в небольшой хвост сзади, а на ее ушах Илья замечает маленькие сережки, наверняка дорогие. И думает о том, что она этого заслуживает. Если он так ничего и не достиг в своей жизни, то хотя бы она должна прожить хорошо за них двоих.
– Наполеон, а чем занимаешься ты? – ее серо-голубые глаза перемещаются на Наполеона, сидящего рядом, чьи пальцы невольно смыкаются на запястье Ильи под столом.
– Журналистика. В последний раз писал статьи для одной желтой газеты, но ушел оттуда. Заработок приличный, но постоянные иски на издательство выматывают, – Илья чувствует, как большой палец Наполеона ведет вверх по его запястью, касаясь кожаного ремешка потрепанных часов. – Сейчас в отпуске.
– Ну, вот и правильно, – она улыбается, и вокруг ее глаз собираются морщины. Илья тихо вздыхает, допивая чай, когда палец спускается по запястью обратно.
Его комната почти не изменилась. Наклейка с касаткой все еще приклеена к двери, обои остались теми же. Разве только стол был не в углу комнаты, а у окна, и на нем стояла плюшевая Несси с зашитой лапой, из которой когда-то выбивался пух. Илья водит пальцами по полкам, на которых стоят энциклопедии и книги, большую часть из которых он так и не дочитал. На полках лежит тонкий слой пыли, но видно, что его комнату регулярно убирают. От этого щемит где-то внутри грудной клетки.
– ..это, кстати, была его любимая игрушка, – Илья обводит пальцами небольшой торшер и смотрит через плечо на мать, сидящую на кровати и держащую на своих коленях альбом, и на Наполеона, сидящего рядом, подперев щеку и улыбаясь уголками рта. И эта картина кажется ему до боли правильной. До боли хорошей. Таких картин не бывает в реальности. Такие бывают в сказках и историях со счастливым концом. Со счастливым концом, который до сих пор кажется Илье чем-то слишком недостижимым.
Он рад за нее. Она наконец-то нашла свое счастье и умиротворение. И он видит, как она надеется на то, что его нашел и Илья. Илья опускает взгляд на свои руки и смотрит на ладони. В детстве, когда все буквально помешались на гаданиях, ему сказали, что у него слишком короткая линия жизни. И, несколько озадаченный этим фактом, Илья пытался удлинить эту линию тупым канцелярским ножом. И в самом низу его ладони все еще виднелся тонкий белый шрам, продлевающий ту самую линию на пару сантиметров.
Илья слышит смех Наполеона и поднимает взгляд. Мать рассказывает ему свою любимую историю о том, как Илья любил искать Несси и менял названия в книгах, будучи убежденным, что она живет у них в озере. Наполеон улыбается, и Илья понимает, что он совершенно не вписывается в эту картину. Наполеон – да, а он – нет. Хотя на какую-то секунду ему кажется, что все именно так, как и должно быть.
И этот альбом, и прибранная комната с небольшим окном, выходящим на улицу, и Кристен в саду, и мать, рассказывающая истории из детства. И Наполеон, улыбающийся и подпирающий подбородок рукой. И Илья, совсем другой, не потрепанный жизнью и депрессией. Все иначе.
Но все длится только секунду.
Он обещает матери, что будет навещать ее и Кристен, что будет приезжать чаще. Он даже обещает, что привезет показать свои лучшие чертежи. Он слишком любит выбрасывать слова на ветер, зная, что его обещания никогда не сбудутся.
И, кажется, мать знает это тоже.
Она рассказала, что хочет усыновить ребенка. Девочку. Хочет «наверстать упущенное», и Илья не может ее ни в чем винить. У него не было нормального детства. А у нее не было нормального ребенка. У них были переезды, смерти, стрессы, смены фамилий, смены партнеров, алкоголь и черные полосы. И он предпочтет, чтобы все это осталось на нем, чем на ней. Она рассказала, что хочет завести собаку. Лабрадора. И Илья, представив это, понял, что тогда ее семья будет идеальной. Как с картинки. Не хватает только фотографа, который бы запечатлел счастливую семью, лежащую на зеленой лужайке.
Илья обещает, что обязательно приедет познакомиться со сестрой. Но знает, что портить фотографии попросту неприлично.
Когда Наполеон заводит машину, Илье кажется, что он вторгся в чужую жизнь. Как если бы бродяга зашел в дом и попросил печенья. В печенье никто не откажет, но после этого обязательно вымоет руки. Бродяге вряд ли нагрубят, натянуто улыбаясь, но после обязательно обсудят то, каким он мерзким был, в кругу семьи.
Когда Наполеон отъезжает от дома, Илья думает о том, что Соло был похож на сына куда больше, чем он. Он бы даже вписался в их фотографию. Илья опускает взгляд на часы на левом запястье и проводит большим пальцем по циферблату, усеянному мелкими царапинами. Часы еще тикают, но Илья знает, что их скоро придется заводить снова.
– У тебя приятные родители, – у Наполеона тихий голос, словно он снова делится с ним секретом. Илья кивает, прикрывая глаза.
– Я знаю.
Стереосистема, решившая получить вторую жизнь, хрипло передает Нину Симон, поющую о воскресенье в Саванне, и Наполеон негромко мычит, подпевая ей. Он снова стучит пальцами по рулю, убрав солнцезащитные очки на голову, и Илье кажется, что он больше похож на пилигрима, чем на человека, живущего в определенном месте.
Солнце только начинает садиться, и температура спадает еще на пару градусов. Но холод совсем не ощущается. Илья закрывает глаза, чувствуя, что вот-вот провалится в сон. Атмосфера, бывшая в доме, и атмосфера, царящая в машине, вместе складывались в почти убаюкивающую мелодию, звучавшую в его голове, имевшую голос Нины Симон, игравшей по радио. Илья закрывает глаза и чувствует, как теплая озерная вода обволакивает его с ног до головы. Он чувствует, как его ног и рук касаются водоросли. Чувствует, как щек касаются хвосты мелких рыбешек, проплывающих мимо. Вода чистая, кристально-чистая. Достаточно посмотреть на нее сверху и можно увидеть дно, усыпанное мелкими камушками и несколькими выпавшими из лодок вещами. А он лежит на спине и смотрит вверх, на небо, слегка дрожащее из-за водной глади над головой. И спокойно. И хорошо. И чувствуется умиротворение.
Наполеон касается его щек ладонями, похлопывая, и вода исчезает. Илья открывает глаза, глядя на мужчину, сидящего рядом с едва заметной улыбкой.
– Просыпайся. Мы приехали.
Илья переводит взгляд на окно и видит перед ним маленькую гостиницу с пожелтевшей вывеской, на которой выбито название, – «У Аманды». А рядом на парковке несколько машин и пара велосипедов.
Илья поворачивает голову и смотрит на Наполеона, убирающего очки на приборную панель.
– Спасибо, что подвез.
– Да не за что, – Наполеон поворачивает к нему голову, подняв уголок рта выше. Волосы, которые наверняка были идеально уложены утром, растрепались, и несколько их прядей упали на лоб и на уши, почти закрывая их. Илья снова протягивает руку, чтобы разъединить их пальцами, когда Наполеон, приблизившись к его лицу, останавливается, подняв взгляд.
У него частичная гетерохромия. Илья думает о том, что никогда такого не видел. Только в учебнике биологии один раз. В жизни – никогда.
– Увидимся… – Илья не успевает договорить. Наполеон целует с закрытыми глазами, и Илья обнаруживает, что у него длинные ресницы. Не слишком густые, но длинные. И что на правом веке у него есть родинка.
– Увидимся, – тихо произносит он, отстраняясь и облизывая губы.
Илья еще несколько секунд смотрит на него и кивает, думая, что выглядит до невозможности глупо.
Когда машина уезжает, Илья думает о том, что запах мяты, в общем-то, действительно приятный.
========== Пункт пятый ==========
you
Кофе, приготовленный миссис Амандой Питерсон, отличается от того, который обычно готовят в его городе. То, что женщина не из их краев, становится ясно именно по тому, как она умеет готовить кофе. Он крепкий, ароматный, а на вкус напоминает настоящий кофе, который готовят в самых дорогих кофейнях, которым поставляют зерна из-за рубежа. В Бостоне такой кофе стоил почти двадцатку, а здесь, практически ничем не отличаясь на вкус, – всего доллар. Если бы Илья знал раньше, что самый нормальный кофе в их городе готовят в гостиницах, он бы, возможно, и переменил свое отношение к этому городу. В конце концов, если человек умеет заваривать вкусный кофе, он становится несколько лучше, чем другие.
Илья рассматривает узкую спину женщины, видную сквозь окно, разделяющую столовую и кухню, и делает новый глоток из кружки. Миссис Питерсон тихая, неприметная и слишком покладистая для хозяйки гостиницы, женщина. Насколько Илья понял из разговоров постояльцев, она вдова уже несколько лет как, и изначально все это было семейным делом. Мистер Питерсон умер не то от рака, не то от диабета, и с тех пор гостиничный бизнес лег на плечи его жены. Печальная история.
Когда Илья делает новый глоток, дверь столовой открывается в очередной раз, впуская в помещение двух постояльцев и еще одного человека. Который здесь не снимает номер и вряд ли однажды снимал.
На Наполеоне свободная майка, почти открывающая его грудь, джинсы светло-синего цвета с потертостями на коленях и повязанная поверх них тканевая куртка не то темно-зеленого, не то еще какого-то цвета. Он не уложил волосы, и Илья почти с интересом отметил, что у него они вьются. Наполеон осматривает помещение несколько растерянным взглядом, пока не замечает Илью, сидящего почти в углу.
– Привет, – он садится напротив него и складывает ладони перед собой. От него пахнет хвоей и хозяйственным мылом. И, судя по еще сырым кончикам растрепанных волос, этот запах он принес с собой прямиком из ванной.
– Привет, – Илья доливает кофе в свою кружку и протягивает ее Наполеону, который коротко мотает головой. – Ты сегодня рано.
– Решил не ждать на улице. Гилман дала два дня на отдых, так что я решил, что не буду тратить время впустую, – Илья замечает, что у Наполеона неровный загар. Под белыми рукавами майки выглядывает такая же белая полоса, контрастирующая с его загоревшей кожей.
– И вместо этого потратить время на меня? Даже если мне никуда не нужно уезжать?
Наполеон смеется, тихо, как и всегда, немного ссутулившись и опустив взгляд. Его черные вьющиеся волосы немного подскакивают, а вокруг глаз образуются небольшие морщины. И Илья понятия не имеет, почему рассматривает его настолько неприкрыто. Но Наполеон словно стал выглядеть иначе, оставаясь абсолютно тем же человеком.
– Да, большевик, на тебя, – у него молочного цвета зубы. И немного выступающий вперед клык. Это заметно, когда он улыбается.
– Не называй меня так, – и Илья ловит себя на том, что тоже улыбается. Подняв уголки рта. Непривычно, и отчего-то Илье почти стыдно за себя. – Иначе я тоже придумаю тебе прозвище.
– Я заинтригован, – у Наполеона длинная шея, покрытая мелкими царапинами после бритья. Видимо, делал это на скорую руку. Торопился.
Илья рассматривает его, понимая, что со стороны это наверняка выглядит не так, как должно быть. Неприлично, неправильно. И, наверное, почти пошло. Илья опускает взгляд на дно кружки и обнаруживает, что почти допил свой кофе.
– Буду называть тебя ковбоем, если ты не прекратишь, – Илья допивает кофе и опускает кружку на стол, поднимаясь на ноги, хлопает мужчину по плечу, дожидаясь, когда тот поднимется, и идет к двери.
Наполеон странен во всем. Его настроение может меняться каждую минуту. Его взгляд иногда пугает. У него странное имя, совсем не свойственное американцу, вышедшее из моды еще давным-давно. Он странный. Целиком и полностью. И это греет душу Илье. Потому что нет лучшего ощущения в жизни, чем ощущение того, что ты не один такой во всем мире. Что тебя могут понимать, действительно понимать, а не соглашаться из вежливости.
Илья решил показать ему озеро, в котором, как говорил отец, жило их лохнесское чудовище. И теперь, сидя в багажнике пикапа, вытянув ноги, Наполеон рассказывает ему о том, как однажды поймал белку. В этих же краях. Когда приезжал на каникулы. Он рассказывает о том, какой у нее был тонкий хвост, совсем не такой, как на картинках, и коричневая немного свалявшаяся шерсть. Рассказывает о том, как она чуть не отгрызла ему палец за то, что он вздумал попробовать дать ей семечки.
– Странные эти белки, – говорит он. – Ты хочешь им приятное сделать, а они тебя грызть начинают. И после этого еще говорят, что они безобидные и милые. Да как же.
Илья стоит, опираясь спиной о кузов пикапа, и слушает болтовню Наполеона, рассматривая деревья. Озеро все еще окружено густыми деревьями, и это тоже греет душу. Хоть бы этот уголок никто не менял. Илья помнил, как они с отцом сюда плавали на лодках. И теперь он пытается представить, насколько крохотной в его воображении должна была быть Несси, чтобы уместиться в этом озере. Илья видит, что на одной из веток дерева, стоящего ближе всех к воде, висит колесо, раскачивающееся на ветру. Кажется, дети все-таки облюбовали это место. Оно и правильно.
– Эй, – голос Наполеона раздается над самым ухом, и Илья вздрагивает, оборачиваясь и смотря на него, сидящего возле него в кузове. – Ты меня не слышишь, что ли?
– Задумался немного. Вспоминал все об этой несчастной Несси, – Илья снова опирается спиной о кузов, и слышит, как Наполеон хрипло смеется сзади.
– А знаешь… – он снова ложится, вытягивая ноги, и подпирает подбородок рукой, тоже смотря на озеро. – Я бы на месте мэра давно пустил рекламу, что в озере реально есть подобие Несси. Придумали бы своего монстра, ну, немного поменьше и, скажем, с двумя головами. И пустили легенду по городу, поставили табличку. Назвали бы ее как-нибудь типа Глэсси, я не знаю, – он смеется, закрывая глаза. – А там и до футболок с рисунком и игрушек недалеко. Можно даже было бы фотографии постановочные сделать, типа все это правда, и пустить в газеты. И, знаешь, мне кажется, вот тогда бы туристы повалили точно.
– Предложи ему эту идею, – Илья чешет свою шею пальцами, щуря глаза на солнце. Погода снова почти безветренная, но рядом с озером жара куда терпимее.