– Эй, – Наполеон почти шепчет, когда зовет его. – А что ты в детстве любил?
Илья на секунду приоткрыл глаза, но снова тут же их закрыл.
– Ну… Мне нравилась мистика, – нехотя начал он, почесав живот. – Не всякие там призраки, а что-то вроде городских легенд. Лохнесское чудовище было моим любимым. У меня даже игрушка была, представляешь? – Наполеон тихо смеется сбоку от него. – И отец, видимо, хотел сделать ребенка немного более счастливым, и придумал историю о том, что в нашем озере за лесом как раз и живет эта Несси. Даже нарисовал табличку, где была нарисована она, а сверху написал: «Здесь водится Настоящее лохнесское чудовище». И мы регулярно выбирались на озеро, заплывали на лодке на самую середину, и, пока отец рыбачил, я ждал, когда же оно появится. Но, конечно же, никакого чудовища в озере никогда и не было. И, наверное, я понимал это еще в том возрасте, но не хотел говорить отцу. В конце концов, это была еще одна возможность побыть с ним.
– А ты папенькин сынок? – голос Наполеона не звучит насмешливо. Скорее напротив, спокойно и даже мягко. Как если бы они сидели под одеялом со включенном лампой, будучи подростками, и шепотом делились секретами, пока в соседней комнате спали родители.
– Да нет, – Илья ведет плечом в сторону и поправляет задравшийся рукав футболки. – Я в принципе старался проводить больше времени с родителями. Друзей у меня как-то не было. Мама-то русская, я, получается, тоже наполовину. И когда мы переехали сюда, я ощущал себя не просто чужим, а с другой планеты. Представляешь, совсем маленький город, в котором все друг друга знают, и вдруг появляюсь я, приехавший из другой страны. И никому не важно, что моего отца знает все рыбачье содружество города. Важно то, что я, едва говорящий на английском языке, приехал из России и собираюсь учиться в той же школе, что и они все, питаться их едой. Я не знаю, может, мне просто не повезло?
Наполеон тихо вздыхает, и Илья чувствует, пальцы мужчины снова касаются его плеча. Илья слышит, как Наполеон ворочается, и приоткрывает глаза, глядя на него, повернувшегося лицом и подложившего одну руку себе под щеку.
– Это нормально, – его голос успокаивает, заставляя Илью закрыть глаза снова. – К чужакам так относятся. Особенно в маленьком городе. Не везде, конечно, так, но чаще всего.
Илья кивает, тихо вздыхая, когда рука Наполеона снова исчезает с его.
– А я в детстве любил динозавров. Знал их всех наизусть и думал, что однажды найду кости динозавра, которого не находил еще никто. Получу премию и стану известным на весь мир ученым, – Илья слышит, что даже по голосу Наполеон улыбается. – У меня даже обои были с динозаврами. И пижама, кстати, тоже. Представляешь? Моя мама тогда неплохо зарабатывала и регулярно водила меня в магазин игрушек, после которого я всегда выходил с новым динозавриком. Иногда она даже перешивала их, когда я говорил, что у них неправильно расположены глаза или слишком длинный хвост. Отец привозил из заграницы книги о них. Есть даже одна, кстати, из Бразилии, цветная такая, красивая. Правда я ни слова не понимал, что в ней написано, и просто рассматривал картинки. Было здорово, знаешь, – Илья вздрагивает, когда его волос касаются чужие пальцы и исчезают через несколько секунд. – А потом я вырос. И понял, что диплодоку лучше оставаться всего лишь картинкой. Потому что археологом я стать не решился и не стал бы его искать.
– И кем ты стал? – Илья приоткрыл глаза, поднимая взгляд на умиротворенное лицо мужчины.
– Журналистом. Как-то не очень клеится, но я не расстраиваюсь. Еще есть время найти работу по призванию. А пока лето, я хочу отдыхать и расслабляться. Ну и сидеть в школе, делая вид, что помогаю дяде Лайлу, как прилежный племянник.
Пальцы Наполеона снова касаются его волос, и Илья опускает плечи, тихо выдыхая. Длинные пальцы перебирают его волосы, и Илье становится спокойнее. От Наполеона пахнет мятой. Не сильно, не до рези в носу, а слегка, как от чая, который он заварил для него. Илья открывает глаза, переводя взгляд на него, лежащего с полуприкрытыми веками и водящему по светлым волосам пальцами с кольцом на мизинце.
У Наполеона красивое лицо. Бессмысленно отрицать. У него точенные скулы, нос с небольшой горбинкой и вздернутым кончиком и едва заметные веснушки, появившиеся от летнего солнца. Его уложенные волосы растрепались и теперь некоторые пряди висели сосульками, спадая на лоб. Илья осторожно протягивает к ним руку, берясь пальцами и разъединяя. Наполеон поднимает уголки рта, тихо выдыхая и убирая волосы с лица назад.
Илья переворачивается на бок, продолжая смотреть на него, когда замечает, что у Наполеона синие глаза. Не просто синие, а с небольшим коричневым пятном на левом. Кажется, это называется гетерохромия. Частичная, по-видимому. Илья почти шепотом делится этим наблюдением с Наполеоном, и тот тихо смеется, опуская взгляд и убирая руку от волос мужчины.
Илья понимает, что улыбается. Ему никогда не было так легко и так спокойно рядом с кем-то. Наполеон оказался не таким, как другие. Не таким, каким показался изначально. С ним Илья мог расслабиться.
И Наполеон был красивым. По-настоящему красивым.
Илья осторожно касается его скулы пальцами, и Наполеон поднимает взгляд. И вправду словно выточенная из мрамора. Илья скользит пальцами вниз по лицу, касаясь ровной кожи, словно ту никогда не трогали подростковые проблемы, без единого рубца. Илья останавливает пальцы на уголке рта. И понимает, что никогда не целовался. Наверное, это было еще одним подтверждением того, что он неудачник. Но рядом с Наполеоном о неудачах думать как-то не получалось.
Илья кладет пальцы на подбородок Наполеона и осторожно вытягивает шею. Он видит, как Наполеон закрывает глаза, и чувствует, как у него самого начинает колотиться сердце. Он касается его носа своим, склоняя голову немного вбок, и едва дышит от близости с чужим лицом.
И Илья резко вскакивает, когда в дверцу машины ударяет что-то. Илья хмурится, быстро бегая взглядом по школьной площадке, и видит, как к машине бегут мальчишки. Опустив взгляд, он видит футбольный мяч, видимо, отлетевший слишком далеко.
Он слышит, как Наполеон вздыхает, и оборачивает голову. Тот поднимает свое кресло.
– Все в порядке? – Илья понимает, что звучит глупо. Но момент упущен. Чертовы дети.
– Да, в порядке. Помоги-ка. Подтяни кресло… – он щелкает рычагом. – Да, вот так. Спасибо. Так куда, говоришь, нам надо?
Илья вздыхает, потирая переносицу пальцами, и по памяти произносит адрес. Адрес родного дома невозможно забыть даже при желании. Даже спустя столько лет. По крайней мере, ему точно.
– Можешь только сначала до магазина доехать? Хочу купить чего-нибудь сладкого на перекус.
– Мы едем на свидание к кому-то? – Наполеон ерзает в своем кресле, пока не устраивается окончательно, и заводит машину, шаря рукой по панели в поисках солнцезащитных очков, которые ему протягивает Илья.
– Типа того. К моей матери.
Илья понятия не имеет, хочет ли он увидеть свою мать. С одной стороны, он не видел ее с момента отъезда в бостонский университет, а с другой стороны, встречать ее снова совсем не горел желанием. Но надо. Так сказать, на прощание.
– Если не хочешь, это необязательно.
– Если бы я не хотел, я бы сейчас сидел в школе и имитировал рабочий день.
Илья тихо хмыкает и отворачивает голову к окну, подпирая свой рот ладонью.
В том магазине Илья когда-то часто закупался продуктами. Преимущественно так называемой дорожной пиццей. Дрянь та еще, но голод утоляла только так. Выглядела, в общем-то, как обычный пирожок, только раза в два или три крупнее. А внутри было намешано все, что могло прийти повару в голову: майонез, сыр, колбаса, укроп, кусочки помидоров и иногда курица. И стоило это все всего пару долларов с центами.
Теперь магазин расширился. Ненамного, но Илья это видит. Он берет коробку конфет с прилавка – «Болеро» – и идет к кассе, бросив взгляд через плечо. Наполеон идет немного позади, взяв с собой бутылку воды.
Возле кассы небольшая очередь. Илья смотрит на то, как пожилая женщина неторопливо выкладывает продукты по одному на кассу, и думает о том, что произошло в машине. Думать об этом как-то не хочется, ведь от этого кровь приливает к щекам и ушам. Но и не думать не получается. Илья снова смотрит назад, когда чувствует, что Наполеон лбом упирается в его лопатку, ставя рядом на кассу бутылку негазированной воды.
Когда очередь доходит до них, Илья поднимает взгляд на продавщицу, останавливая его на бейджике с именем, – Мэгги К. Усмехнувшись, Илья мотает пару раз головой, двигая коробку конфет и бутылку ближе.
– Эй, Илья, я тут подумал…
Женщина за кассой поднимает голову, и Илья вскидывает брови, встречаясь с той глазами.
– Вы случайно не учились в местной школе?
– Ну, здесь других школ нет, – Илья пожимает плечами, переводя взгляд на Наполеона, явно не слишком довольного тем, что его перебили.
– Тогда иначе. Вы переехали сюда, верно? Может быть, помните меня, мы три года в одном классе учились.
Илья возвращает взгляд к кассирше, смотря на ее бейджик и снова в лицо. Мэгги К. К. Колтман.
Его лицо несколько вытягивается, а уголок рта невольно поднимается вверх. Илья кивает, усмехнувшись.
– Да, Мэгги, припоминаю.
В школе новеньких не любили, но если те были хорошенькими, то у них все складывалось намного лучше. А вот Мэгги была хорошенькой. Щуплая девчушка с только появляющейся грудью и талией, которая нравилась всем мальчикам из параллели и не только. Та самая, которая в первый день, заметив Илью, из носа которого хлестала кровь, отдала ему свой платок. Правда потом, так и не найдя ее, Илья выбросил тот в мусорное ведро. Все равно он насквозь пропитался его кровью.
– Ты сильно изменился. Больше не дерешься? – Илья запомнил ее слишком веселой и простой для такой школы, в которой все знали друг друга вдоль и поперек, а припоминать любили только плохое. Видимо, Мэгги такой и осталась. Разве только поправилась. Слегка.
– Нет, я с драками завязал, – Илья слышит тихий смешок за спиной и опускает взгляд на костяшки своего кулака. Вроде не стесаны. Уже хорошо. – Ты тоже изменилась.
Илье неловко. Крайне неловко от того, что даже сейчас он не может нормально говорить с девушками, не ощущая себя идиотом. Он чувствует, как Наполеон сзади подталкивает его, слышит, как сзади шепчутся люди, стоящие в очереди.
– Да, знаю, разнесло меня. Зато, можно сказать, стала счастливой матерью с пятью спиногрызами, – Мэгги даже сейчас весело улыбается, отчего у Ильи сводит живот.
– Ну, не так уж и разнесло…
– Слушай, свое отражение я вижу. Ноги – нет, но отражение точно. В любом случае, главное, что есть для кого жить. Может, придешь в гости? – Мэгги пробивает несчастную коробку конфет с бутылкой и перекладывает их в корзину. Илья коротко кивает, подняв уголки рта, и отдает несколько купюр.
– Хорошо, постараюсь, если не уеду.
– В общем, бывай. А то очередь задерживаем, даже неудобно как-то, – Мэгги продолжает улыбаться, и Илья спешно хватает продукты из корзины, выходя из магазина, чувствуя, как у него горят уши.
– И кто это? Девочка, которая тебе нравилась? – Наполеон делает глоток из бутылки, ставя ее на приборную панель и опуская на глаза солнцезащитные очки.
– Нет, не совсем. Помогла мне один раз, – Илья вздыхает, откидываясь на спину и сжимая переносицу пальцами. – Потом перестали контактировать, но у нас были общие предметы несколько лет.
– Забавно, – Наполеон заводит машину, переспрашивая у Ильи адрес, и выезжает на дорогу.
Стереосистема барахлит, из-за чего звук то хрипит, то пропадает вовсе, пока Наполеон не бьет ее кулаком. Стереосистема издает предсмертный стон в виде начала рекламного объявления и замолкает, заставляя Наполеона негромко фыркнуть. А Илья думает о том, что, видимо, в своем блокноте ему придется дописать еще один пункт.
========== Пункт четвертый ==========
follow
С родным домом Илью связывают не самые приятные воспоминания. Со дня ухода отца все пошло наперекосяк. Мало того, что в школе начались еще большие придирки, так еще и мать перешла на алкоголь. То время запомнилось Илье одним из худших в его жизни. Вместе с алкоголем в доме стали появляться и другие мужчины. Вместе с другими мужчинами появилось и полноценное понятие того, что такое секс. Илья не помнил дней, когда он возвращался домой и не находил на полу пустые бутылки и чье-то белье. Илья не имел права осуждать ее. Он и не осуждал. Он молча запирался в своей комнате и пытался делать вид, что посторонних шумов не существует. Что не существует ничего, кроме письменного стола и учебников.
А потом появилась Кристен. За пару лет до отъезда Ильи. Мама рассказывала, что встретила ее в баре, открывшемся пару месяцев тому назад. Она была из Чикаго и, черт ее знает почему, решила приехать и начать петь в их захудалом городишке. Может быть, из-за отсутствия конкуренции. В любом случае, алкоголь постепенно исчез из родительского дома, как и посторонние мужчины. А тоска по отцу забылась вовсе. Вспоминал о нем разве только сам Илья, постоянно вертя на запястье его старые часы, которые приходилось регулярно заводить.
Илья не мог осуждать ни мать, ни тем более Кристен. Ему стало легче из-за того, что в их доме наконец-то воцарился покой, а мать нашла свое утешение. Но дурные воспоминания до сих пор преследовали его во снах.
Родительский дом изменился. Ветхий пол сменился новенькими деревянными досками, веранда стала шире, а сбоку пристроили еще одну, где висели два гамака. Илья открывает калитку, проходя по террасе, выстеленной гладкими камнями, и прикусывает нижнюю губу.
– А тут неплохо, – Наполеон держит в руках свою бутылку и коробку конфет, осматриваясь по сторонам. Ровно постриженный газон, аккуратные клумбы по бокам от дороги. И, кажется, за домом виден небольшой бассейн. – Я бы здесь жил.
Его родной дом преобразился. И, наверное, это было хорошо. Было хорошо то, что мать начала новую жизнь. По крайней мере, Илья мог за нее больше не переживать.
– Надо же, кто к нам приехал.
Илья поднимает голову и видит в окне мать, подпирающую щеку рукой и улыбающуюся. И ему на несколько секунд кажется, что он оказался в своем сне. Все слишком хорошо. И дом, появившийся, словно на картинке, и счастливая мать, которая улыбалась так, как не улыбалась уже много лет. У Ильи появляется ком в горле, и он спешно опускает взгляд, шмыгая носом.
Он даже не помнит, как переступает порог дома, когда на нем смыкаются щуплые женские руки. Он видит Кристен, все такую же худую и низенькую, настраивающую гитару, сидя за барной стойкой, установленной у стены. Дома сделан ремонт. Причем явно свежий. Новые обои, новый пол, новое все. И только он выглядит на фоне всего этого каким-то слишком устаревшим и не вписывающимся.
– Давно тебя не видели, – Илья кладет матери на плечо руку и кивает, закрывая глаза и справляясь с комом в горле, проглатывая его. Он отводит руку назад, забирая из пальцев Наполеона коробку конфет и протягивая ее женщине. – Как ты себя чувствуешь?
– Нормально, – голос у него хрипит. – Это вам.
– О, спасибо, мы как раз поставили чайник. Не стесняйтесь, заходите, – Илья стягивает с себя обувь, когда чувствует, как его запястье снова сжимают пальцы. Наполеон поднимает уголок рта, говоря одними губами: «Успокойся». Илья кивает, потирая запястьем глаза, и первый заходит на кухню.
– Привет, Кристен.
Женщина поднимает голову, коротко улыбнувшись ему, и откладывает гитару, спрыгивая на пол. Она едва достает Илье до грудной клетки, пожимая его руку.
– А кто твой спутник? – она смотрит ему через плечо, и Наполеон поднимает руку, поджав губы, стараясь приветливо улыбаться. Илья чувствует, что ему неуютно. И он понимает, почему тот ощущает себя лишним.
– Это Наполеон. Мы с ним недавно познакомились.