Правда, ненадолго.
Стоит Хоуп принять решение и сдаться, как парень делает пару шагов в сторону, отходя к другому концу козырька, чтобы освободить девушке место. И та мнется. Она в смятении оглядывается, чтобы скрыть свою растерянность. Ей явно не кажется. ОʼБрайен позволяет ей встать рядом. Он медленно наклоняется, садясь на бетонные ступеньки, и сует ладони в карманы темных джинсов, устремив взгляд перед собой. Хоуп украдкой посматривает в его сторону, принимая по настоящему важное решение. Она ведь хотела избегать любого контакта. Но тут начинает мешкать, не зная, как поступить.
Хоуп пожалеет об этом.
Она медленно, так же скованно, как до этого, шаркает кедами по лужам, заходя под козырек крыльца, и пару секунд топчется на месте, прежде чем сесть с другого краю, так, чтобы между ними оставалось внушительное расстояние. Всё ещё обнимает себя руками, но не из-за холода. Скорее вина тому волнение, которое перерастает в тревогу, что приведет к панике. Пора бы уже задуматься о последствиях, но… Но Хоуп хочет на время прекратить думать. Она смотрит на свои промокшие белые кеды, которые придется вновь подклеивать, и краем глаза замечает, что ОʼБрайен осторожно, словно боясь кого-то спугнуть, снимает рюкзак с плеч, вынув из него тетрадь с карандашом. Двигается медленно, тихо. Девушка не убирает мокрые локоны, что липнут к её коже, продолжая сутуло сидеть на ступеньках, слегка покачиваясь из стороны в сторону, пока парень листает тетрадь, наконец, найдя чистую страницу. Кладет на бетонный пол между ними, карандашом рисуя две параллельные линии и две перпендикулярные, пересекающие их. Хоуп моргает, немного склонив голову на бок, когда он вырисовывает крестик, положив карандаш, и вновь прячет руки в карманы кофты, уставившись перед собой. Девушка с недоверием взглянула на него, тут же опустив глаза на тетрадь, после чего заставила себя разжать пальцы одной руки, что так яро вцепились в плечо. Осторожно подносит ладонь к тетради, замечая, как с рукава на листы капает дождевая вода, поэтому отдергивает руку, оставив эту затею. Вновь смотрит куда-то в бок, решая не выходить на контакт. Даже таким образом. ОʼБрайен хмурит брови, но ничего не говорит, прижимаясь к железным перилам виском. Прикрывает веки, тяжело вздохнув, после чего вынимает из кармана телефон с наушниками, вставляя те в уши. Делает громкость предельно сильной, чтобы уже точно остаться наедине с собой, хотя физически с ним рядом ещё человек. Вновь расслабленно сжимает веки, полностью оторвавшись от реального мира.
Минуты идут медленно, но ОʼБрайен всё равно не замечает ход времени, поэтому, когда открывает глаза, цепляет пустоту слева от себя. Поворачивает голову, «вырвав» один наушник. Хоуп уже нет. Парень опускает руку, касаясь тетради, которая слегка намокла, чтобы убрать её, но останавливает взгляд на рисунке.
Сбоку от крестика, оставленного им, криво нарисован круг.
***
Мне не стоит появляться в школе в таком виде, поэтому не долго думаю, решая вернуться домой пораньше. Надеюсь, что не застану там мать или отца, которые начнут свои расспросы, не хочу, чтобы они лишний раз переживали.
По улице под дождем иду медленно, наслаждаясь тем, как все люди прячутся от бушующей стихии по своим домам. Миную несколько улиц, жалея, что не прошлась мимо берега. Хотелось бы подойти ближе к черному океану, на горизонте которого сверкают молнии.
Сворачиваю на нашу тихую улицу, хлопая ногами по лужам, и поднимаю голову, прикрывая веки, чтобы насладиться тем, как капли бьют меня по лицу. Вновь смотрю перед собой, немного смутившись, ведь у калитки дома припаркован темный автомобиль. Это не отец. Точно знаю. Замедляю шаг, когда дверь распахивается, и оттуда выходит высокий мужчина в строгом костюме и со слегка взъерошенными волосами. Я узнаю его. Мистер Рикт. Отец Шона. Вовсе останавливаюсь, не доходя до участка, наблюдаю за тем, как мужчина открывает зонт, подбегая к своему автомобилю, и садится внутрь, хлопнув дверцей. Моргаю, сильнее натянув капюшон на лицо, и продолжаю идти, провожая машину взглядом. Касаюсь пальцами калитки, быстро добираясь до крыльца, и вхожу в дом, не обсыхая на пороге. Прохожу к кухне, из которой льется теплый свет. Женщина сидит за столом, попивая кофе, и я ловлю этот испуганный блеск в её карих глазах, когда толкаю дверь, входя в помещение. Но её растерянность быстро скрывается под натянутой улыбкой:
— Рано ты сегодня, — её взгляд быстро пробегает по моей мокрой одежде. — Там дождь, — всё, что говорит, пока я прохожу к столу, садясь напротив.
— Да, — только и отвечаю, смотря в сторону окна. — Мистер Рикт. Что он тут делал? — я не «наезжаю», спрашиваю спокойно, без задней мысли, вот только мать реагирует резко, встав со стула:
— По работе. Нужно было кое-что обсудить, — берет кружку, направляясь к раковине, и выплескивает всё содержимое, громко поставив на столешницу. Я ерзаю на стуле, заметно поникнув:
— Уходишь? — мне хотелось бы вот так посидеть с ней на кухне и попить кофе, поговорить, обсудить какую-то мелочь, но женщина поправляет прическу и тянет края пиджака вниз, странным образом избегая зрительного контакта со мной:
— Да, мне нужно на работу, — хватает со стола сумку, сделав пару шагов в сторону двери, но останавливается, переступив с ноги на ногу, и не оборачивается, спрашивая ровным тоном:
— У тебя всё хорошо?
Я смотрю ей в спину, нервно дергая ткань синей кофты, после чего пожимаю плечами:
— Я в порядке.
И без ответа мать выходит. Сижу на месте, прислушиваясь к тому, как капли бьют по стеклу окон, после чего до ушей доносится дверной хлопок. Мама ушла, оставив меня здесь. В пустом доме. И только сейчас я чувствую, какой груз оседает на моих плечах, давя с такой силой, что опускаю голову, смотря на мокрые пальцы ладоней, уложенных на коленях. Стискиваю зубы, отчего челюсть напрягается, и слегка растягиваю губы в слабую улыбку, в которой отражается только жалость. И ничего более.
***
Шаркает ногами по пустым улицам частного сектора, блуждает кругами, не желая возвращаться слишком рано. Возможно, сегодня он вернется в дом отца ближе к ночи, но и это не факт. ОʼБрайен не может что-то обещать. Он уже обошел все улицы, изучил каждый поворот, заглянул в круглосуточный, по обычаю, пустой магазин. Удивился, когда ему с легкостью продали банку пива, которую опустошил только на половину, поняв, что вкус уж больно горек, так что с него вполне хватит. Идет по тротуару, радуясь, что серые облака не разгоняет ветер, так что такая погода надолго задержится над Бостоном. Нехотя вновь подносит банку к губам, но резко останавливается, когда из кустов доносится легкое, еле слышное мяуканье.
========== Глава 6. ==========
Светлое ранее утро, затянутое белыми облаками небо, гремящий горизонт над высокими городскими домами. Шум ветра глушит раздражающие звуки улиц, которые не врезаются в окна домов, не проникают в коридоры и комнаты, где тихо сопят люди, уставшие после минувшей рабочей недели. Кажется, подняться в семь утра в один из выходных — настоящее безрассудство. Но есть и те, кому не до блаженного сна, кому сейчас необходимо больше таблеток успокоительного препарата, больше «эликсира», который заставит их стать менее восприимчивыми к происходящему.
Ведь он уходит.
Мужчина, которому она отдала всю себя, ради которого каждый день пыталась быть лучше. Ей не нужны были дорогие вещи, громкие праздники, большие компании, общение. Достаточно лишь иметь человека рядом, благодаря которому каждый твой пасмурный день ослеплял яркими лучами солнца. Того, кто с легкостью заставит тебя улыбнуться, даже ничего не говоря.
И этот «кто-то» уходит.
Прямо сейчас. Собирает вещи. Стоит на пороге. С равнодушием в глазах. Куда девается вся любовь, спросите? Всё просто. Любви не существует. Да, есть чувства, сильнее чем «нравится» и «влюбленность», но оно так же не вечно. Ничто не вечно.
«Навсегда» не существует.
Чувства уходят, гаснут.
И уходит он.
Даже не смотрит на мальчика, который выходит в коридор. Его глаза впервые смотрят с такой невинной растерянностью, что девушка не сдерживает слез. Ребенок пока не понимает, но уже догадывается, что впредь его жизнь приобретет иную форму. Форму злости и молчания, тишины и равнодушия, полной отрешенности и потери доверия.
Мужчина закрывает за собой дверь, словно показывая, что это решение он принимает сам.
Да, мальчик смотрел на него детским, открытым взглядом.
И это будет последний раз, когда мать увидит его таким.
Громкая музыка в наушниках эхом отдается в темной комнате, в которой никогда не горит свет. Нет, серьезно, парень с самого приезда ни разу не воспользовался кнопкой выключателя. Он постоянно в темноте, ибо не желает даже видеть своего худого лица, уродливых рук. ОʼБрайен лежит на спине, на кровати, пока за окном успокаивается стихия. Дождь уже накрапывает, ветер не так силен, как прежде, поэтому вой стих. Музыка ударяется о стенки черепа, вот-вот голова разорвется, поэтому парень вынимает оба наушника, прикрыв глаза, и решает немного переждать, чтобы завтра не проснуться с головной болью. На часах уже два ночи, а он всё ещё не спит. Он не может спать. Его организм уже давно забыл, что значит отключать сознание и давать телу хорошенько отдохнуть.
ОʼБрайен устал. Чертовски. Так, что хочется рвать волосы на голове. Иногда желание одолевает, и парень хватает себя за запястье, крепко сжимая, отчего на руках остаются отметины. Но такой способ «успокоиться» — ещё верхушка айсберга. Сколько людей каждый день приносят себе вред, осознанно или нет, но остаются незамеченными, скрываются за улыбками и громким общением. А кто-то предпочитает не играть роль и просто изолироваться. Спастись от самих себя посредством аутоагрессии. Нанесение самому себе увечий — ОʼБрайен думает, что такой способ выбирают только слабые духом, но кем тогда является он сам? Телесные раны, порезы, попытки совершить самоубийство — раньше парень серьезно раздумывал над этим, но после «случившегося» поменял свое мнение. Ему противны люди с суицидальными наклонностями, ему охота блевать каждый раз, когда случайно натыкается на посты в социальных сетях, что так и кричат о «легком решении проблем».
Сумбурный поток мыслей прерывает грохот. Что-то тяжелое упало с тумбочки на пол, но не разбилось. Скорее всего это яблоко, которое занесла в его комнату Джойс. Она правда старается найти общий язык с парнем, понимая, как ему нелегко сейчас, и от подобной жалости парню вновь хочется рвать на себе кожу. Джойс отвратительна, отец отвратителен. Всё в этом доме вызывает только сугубо отрицательные эмоции, поэтому парень готов сбегать каждую ночь. Ему не нравится, что кто-то имеет ключи от его комнаты и может зайти в любую секунду.
Вновь грохот. ОʼБрайен вздыхает полной грудью, глотая уже пыльный воздух, и поворачивает голову на бок, уставившись на рыжего котенка с тонким длинным хвостом, который с интересом изучает всё находящееся на тумбочке, после чего сталкивает на пол. Серые маленькие глаза с предельной невинностью осматривают тюбик зубной пасты, после чего пушистая лапка подталкивает его к краю.
Парень щурит веки, шепнув охрипшим голосом, который звучит ещё тише:
— Маленький засранец.
Громкие голоса заставляют выглянуть в окно, как и поступает Хоуп, вставая с пола, где на большом ватмане рисовала непонятные никому каракули разных цветов. Босыми ногами подходит к подоконнику, отодвигая плотную ткань штор в сторону, и выглядывает, наблюдая за тем, как у калитки, вокруг припаркованной машины, толпятся подростки. К ним выбегает Элис, и её приветствуют, радостно улыбаясь и громко говоря. Музыка играет слишком громко, но никто из соседей не думает подняться и высказать свое недовольство. Все начинают забираться в салон, после чего автомобиль трогается с места, шум уменьшается. Хоуп переступает с ноги на ногу, оглянувшись. Её комната тонет в темноте. Да, она рисует без света, чтобы не видеть, что выходит в целом. Ей нравится утром при свете разглядывать работу, как будто видеть впервые. Девушка прижимается копчиком к подоконнику, уставившись куда-то в пол. Складывает руки на груди, прикрывает веки и слушает. Слушает тишину, ведь дома, кроме неё, никого нет. Обычно в такие моменты, перед глазами мелькают странные картинки, похожие на кадры из старого фильма, только с её участием. И это напрягает.
И вот снова она видит коридоры. Бледные, по полу разбросаны школьные принадлежности: рюкзаки, мешки от спортивной формы, бантики, ручки, карандаши, тетради, даже обувь. Распахнутые двери кабинетов, разбитые стекла окон. Темный свет со стороны улицы. Всё кажется настолько знакомым, что Хоуп невольно напрягается. Тревога лишь растет, когда она пытается понять, почему видит нечто подобное, стоит ей уйти в себя.
Быть может, ей не стоит так часто оставаться одной?
***
От лица Эмили.
И вновь холодная вода. Нет, после вчерашнего дождя она ледяная. Иглы вонзаются под кожу, застегнутая кофта промокает тут же, как и джинсы, капюшон слетает с головы, темные волосы теперь на протяжении всего дня будут червяками свисать на плечи.
А ведь я даже не успела зайти в здание школы.
Небо приятно-пасмурное, ветер слабый, но у него хватает сил гонять аромат мокрой травы по округам города. Я всплываю на поверхность, хватаясь за бортик бассейна, пока девушки, которых я даже не знаю, уходят, громко переговариваясь. Думаю, они из младших классов, так что их ненависть ко мне не ясна. Пытаюсь выбраться из воды, опираясь ладонями, но не выходит. Мне не хватает сил, чтобы поднять собственное тело. Давно нормально не питалась, думаю, поэтому чувствую слабость. Опускаю лицо, касаясь лбом мокрых рук, и громко дышу, прежде чем повторить попытку. Подобное отношение не должно «загибать» меня, как личность. Пускай издеваются, сколько душа просит, но, несмотря на это, нужно «сохранить себя». Думаю, что кроме внутренних рассуждений я ни на что не способна. Это настолько жалко, что хочется прямо здесь укусить себя за запястье, чтобы наказать, но терплю, сжимая зубы, и выбираюсь из воды, тяжело вздохнув.
До ушей доносятся голоса, что переполняют коридоры учебного заведения, поэтому решаю подождать, пока всех разгоняет по кабинетам звонок, чтобы спокойно добраться до своего класса, где меня опять забросают старыми, уже знакомыми мне, шуточками. Пока сажусь на скамейку под деревьями, где оставила свой рюкзак до того, как меня толкнули к бассейну. Оглядываюсь по сторонам, решая снять кофту и хорошенько выжать воду, но вовремя останавливаю себя, когда слышу голоса. Компания парней идет в сторону задних ворот, поэтому приходится подняться и уйти. Не хочу стать предметом травли этих людей. Помнится, в последний раз они прожгли мне футболку сигаретой, так что пришлось надеть новую.
Терпеть не могу всё новое.
Выхожу к главным дверям школы. Дежурный учитель провожает меня взглядом, но ничего не говорит. Я могу отправиться домой, но сегодня физика, а этот предмет опасно пропускать, учитель начнет докапываться, позвонит родителям, чего мне не хочется. Так что уж лучше потерплю все эти лица, что с недоумение в глазах осматривают меня, но после смеются или просто фыркают с каким-то осуждением и неприязнью, которую я ощущаю кожей, поэтому обнимаю себя руками, потирая плечи. Мурашки бегут по спине, когда звенит звонок. Вот, мне пора в кабинет, где меня вряд ли оставят в покое, но моя задача игнорировать, верно?
Поправляю ремни рюкзака, что висит на спине, и пытаюсь сделать походку жесткой, уверенной, но вместо этого мои ноги только подкашиваются, отчего качаюсь в разные стороны, словно пингвин, и вновь вызываю смех со стороны тех, кто проходит мимо.
Мне должно быть всё равно.
Смешки, слова. Они не пытаются скрыть, что говорят именно обо мне. Никто и не думает скрывать, словно это общепринятая травля, поэтому является нормой. Будто все в этом гребаном заведении знают: «Вот эта девчонка. Посмотрите на неё. Она отвратительна». Сколько раз мой шкафчик исписывали подобными обидными словами, но больше мне не удавалось его отмыть. Пытаюсь лишний раз не подходить к нему, потому что чувствую стыд. Общество заставляет меня стыдиться. Саму себя. Без остановки.