Было действительно тихо — очень. Городской шум досюда почти не долетал, и на миг у Лорен возникло странное ощущение, что они с Майклом — единственные оставшиеся на Земле люди.
— Ты, наверное, сейчас думаешь, — внезапно сказал он, — как это журналист, вроде бы респектабельный человек — и вдруг дошел до того, что живет на стоянке?
— Э-ээ… да, — кивнула она, хотя на самом деле думала совсем о другом — о том, как не хочется сейчас вставать и тащиться на вокзал, забирать там сумку и идти на автостанцию — спать ей сегодня предстояло именно там.
— Все просто — я поругался с главным… ну, в смысле с главным редактором. Началось с мелочи, с не понравившейся ему фразы в заметке, и каким-то непонятным образом дошло чуть ли не до драки. Мы с ним и раньше ругались, и я думал, что все обойдется, но наутро меня просто не пустили в редакцию. Мало того — он раззвонил всем, что я скандалист, который не умеет работать. Это выяснилось, когда я начал искать работу — я-то был уверен, что меня везде с руками оторвут… В общем, через пару дней я разругался с Вероникой… со своей бывшей — она стала капать мне на мозги, чтобы я пошел к Джекобу и попросил прощения. Кроме того, хотела, чтобы я избавился от Чалмера и продал "Леди". И я ушел от нее — сначала в отель, а потом вот сюда.
— Так ты был женат? — сообразила Лорен.
— Нет, — Майкл поморщился, словно сама эта мысль вызвала у него раздражение, — мы просто вместе жили.
Что — без кольца, без брака? Хотя это же Нью-Йорк, не Глен-Фоллс… да и ей ли кого бы то ни было осуждать — после всего случившегося. Мама наверняка до сих пор опускает глаза, встречаясь с бывшими подругами по церковному клубу…
— Но сейчас ты уже работаешь?
— Да нет, — отмахнулся он, — это так, подработка. В штат меня не берут… то есть кое-где и взяли бы, но рядовым и без своей колонки — а это для меня, сама понимаешь, шаг вниз. Но статьи иногда заказывают, эссе…
Некоторые слова из тех, что он говорил, Лорен не понимала, но переспрашивать стеснялась. Да и зачем? — понятно же, что человеку просто надо выговориться.
— …Я все равно пробьюсь, — продолжал Майкл. — Лето — мертвый сезон, а вот осенью…
Хотя она знала, что время позднее и ей давно пора быть на вокзале, но перебить его просто язык не поворачивался.
Наконец, случай представился:
— Знаешь, давай-ка я еще чайник поставлю, — сказал он, но Лорен помотала головой:
— Да нет, уже поздно, мне идти пора. — Тоскливо глянула наружу, где тускло горели цепочки уличных фонарей.
— Темно уже совсем, — озвучил Майкл ее мысли.
— Ага…
— Ты не боишься в такое время одна по улицам ходить?
— А что делать? — невесело улыбнулась она.
— Хочешь — оставайся.
Так вот к чему были все эти подходцы и разговорчики… а она-то поверила, что он не такой же гад, как все.
— Нет, я пойду, — сказала Лорен резче, чем собиралась. Встала, добавила сердито: — Я же тебе говорила, я не из таких.
— Да я не в этом смысле, — воскликнул Майкл. — Просто действительно уже поздно, а это все-таки Нью-Йорк… А здесь, — похлопал по двери "Леди Удачи", — места вполне на двоих хватит.
Он не делал попытки вскочить, схватить ее или еще как-то задержать — лишь смотрел снизу вверх; глаза, невинные и удивленные, словно говорили: "Как ты вообще могла обо мне такое подумать?"
"Может, я и впрямь поторопилась с выводами?.." — подумала Лорен, вслух сказала уже мягче:
— Спасибо, но я все-таки пойду… неудобно.
Словно почувствовав слабинку, Майкл приложил руку к груди.
— Слово скаута — я не стану проявлять никакой… м-мм… ненужной инициативы. И дам тебе отдельное одеяло.
Лорен сама не знала, почему до сих пор не ушла и позволяет себя уговаривать — наверное, от мысли о темной улице, по которой, шарахаясь от каждой тени, ей придется идти, какое-то затмение нашло — и удивилась, услышав собственный голос, задумчиво произносящий:
— Юбка помнется…
— Ты можешь переодеться — я дам тебе халат.
Халат оказался банный, из толстой махровой ткани в серо-голубую полоску. Получив его, Лорен отправилась в туалет — переодеваться и мыться, одновременно ругая себя на чем свет стоит: "Господи, что я делаю? Зачем? Разве мужчинам можно верить?"
Но чистый и безлюдный туалет настроил ее на более умиротворенный лад. Умывшись и обтеревшись теплой водой, она снова надела белье, сверху халат; пожалела, что нельзя постирать блузку — не на руль же ее вешать сушиться, — вышла наружу и рысцой побежала к "Империалу" (а то вдруг кто-нибудь приедет и осветит ее фарами — наверняка решат, что сумасшедшая).
За время ее отсутствия "Леди Удача" преобразилась — весь ее салон представлял теперь собой некое подобие тахты, застеленной клетчатым пледом. Поверх него лежало два (не обманул) одеяла.
Майкл, копавшийся в багажнике, высунулся из-за поднятой крышки и сказал:
— Залезай и справа ложись.
Лорен послушно залезла в салон и легла, закуталась в одеяло. Майкл появился через минуту, сунул ей свернутый плед:
— На, возьми — вместо подушки.
Себе в изголовье кинул настоящую подушку, даже в наволочке, подождал, пока собачонка запрыгнет в машину, и захлопнул дверь. Растянулся рядом с Лорен и повернулся к ней спиной.
— Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — робко отозвалась она.
Действительно — не попытался ни придвинуться ближе, ни обнять… Внезапно что-то коснулось ее ноги — Лорен чуть не взвизгнула, но тут же поняла, что это устраивается на ночь собака.
Тугой узел напряжения у нее внутри постепенно расслаблялся, и, господи, какое же это было удовольствие — наконец-то поспать лежа, растянувшись во весь рост. Она думала, что долго не сможет заснуть — все-таки незнакомое место, да и незнамо кто сопит рядом — но рухнула в беспробудный сон почти сразу.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Всю ночь она проспала вглухую — если ей что-то и снилось, то не запомнилось. Лишь под конец приснился кошмар — Майкл, навалившись сверху, тискал ее, сопел прямо в лицо… Лорен задергалась, отбиваясь обоими руками, он странно, не-по-мужски взвизгнул — и она, наконец проснувшись, подскочила на постели.
В окно светило солнце, и никакого Майкла поблизости не было. Был только песик — зажавшись в углу салона, он испуганно смотрел на нее; судя по отчетливо читавшейся на мордочке обиде бедняга подошел ее понюхать, а она спросонья приняла его за насильника.
— Это что, я тебя, что ли, стукнула? — спросила Лорен полушепотом. — Извини, я не нарочно. — Протянула к собачке руку: — Пойди сюда, мой хороший, — вспомнила имя: — Чалмер, Чалмер…
Песик опасливо глянул на нее, но подполз ближе; впрочем, стоило ей погладить его, как он заулыбался, перевернулся на спину и распростерся перед ней, виляя хвостиком. Это означало приглашение почесать ему животик, что Лорен и сделала.
Переоделась она прямо в машине и вылезла на свет уже в приличном виде — как раз вовремя: Майкл, в спортивных штанах и майке, шел от лифта. Увидев ее, заулыбался:
— Кофе будешь?
— Буду, — Согласилась Лорен и побежала умываться.
На сей раз к кофе он выложил не вафли, а крекеры со вкусом сыра — солоноватые, с блестящими крупинками соли сверху.
Лорен похрустывала ими, меленькими глоточками запивая кофе. Было понятно и неизбежно, что сейчас она допьет и пора будет идти, и очень скоро все это — и стоянка, и живущий в машине человек, и его дружелюбная собачка — останется лишь воспоминанием. Хорошим воспоминанием, которое можно смаковать в плохие минуты — что бывает же и такое…
Похоже, встреча с Майклом продолжала приносить ей удачу: на подходе к вокзалу она нашла дайм (десятицентовик) — он валялся на тротуаре, втоптанный в грязь. Разумеется, подобрала. Дальше — больше: в туалете на автовокзале, в боковой кабинке она обнаружила теплую — прямо-таки горячую, — трубу. Тут же перестирала все белье, развесила там и сама заперлась в этой кабинке с подобранным в зале ожидания журналом "Сад и огород". Высохло за два часа.
Словом, на работу она шла в свежей розовой кофточке и в хорошем настроении. Скорее всего, заразила этим и окружающих, потому что когда минут за десять до четырех с черного хода вошла в рестран и с улыбкой поздоровалась, обе поварихи заулыбались ей в ответ:
— О, ты рано. Хочешь канапе? Вчерашние, но вкусные — какие-то мудаки заказали целое блюдо, "Радуга вкуса" называется, а сами сьели от силы штук пять.
Почему канапе имели такое странное название, Лорен поняла, едва увидела это самое блюдо, стоявшее на боковом столе и уже изрядно початое — оставшиеся канапе на нем были разложены цветными полосками, красные и розовые с зеленым, желтые и оранжевые, даже сиреневые. Из любопытства она попробовала для начала сиреневое — оказалось, что оно с сыром и каракатицей.
Словом, к работе она приступила в отличном настроении и, намывая накопившуюся гору тарелок, начала тихонько напевать блюз — один из тех, что исполняла когда-то на сцене — потом другой… Минут через десять старшая повариха окликнула ее:
— Эй, как тебя… Лорейн — а погромче можешь?
Лорен удивленно обернулась, и женщина пояснила:
— Очень мне эта песня нравится.
Что делать — пришлось спеть погромче. Следующую песенку, веселую и ритмичную, Лорен исполнила уже в голос, не стесняясь.
Она давно не пела — сама чувствовала, что с непривычки и голос подрагивает, и ноты кое-где не вытягивает, но поварихам и прибегавшим из зала официанткам нравилось.
— Ой, а вот это ты можешь? — спрашивала то одна, то другая, и Лорен охотно пела "под заказ".
— С таким голосом тебе надо не посуду мыть, а на сцене выступать, — часа через полтора подытожила Дина, старшая повариха.
— Ага, — подхватила Айрис, ее помощница.
— Да я и пела, — скромно похвасталась Лорен. — Я была солисткой в джаз-рок-группе.
— Ну да? — восхитилась Дина. — А чего ж ты?.. — Кивнула на раковину с мыльной водой.
Врать Лорен не любила, но слегка приукрасить действительность — почему бы и нет? Тем более что люди чужие, через неделю они останутся в прошлом и правды никогда не узнают. Поэтому она поведала печальную историю про провинциальную девушку, которая мечтала стать певицей — и стала ею, на целых полгода (ну, четыре месяца — это же почти полгода). Но потом вынуждена была уйти из джаз-рок-группы — не сложились отношения с руководителем, и решила попробовать начать заново в Нью-Йорке. Но пока "зацепиться" нигде не удается, и ей приходится подрабатывать где придется.
— А чего с руководителем-то не сложилось? — сочувственно спросила Айрис. — Приставал, что ли?
Лорен, скромно потупившись, пожала плечами (про это самое "не сложились" до сих пор было мерзко и больно вспоминать).
К концу дня ноги ныли и гудели (эх, надо было взять с собой спортивные парусиновые тапки — хоть и страшненькие, зато без каблука и удобные). Поэтому, когда Дина сказала: — Ну вот, еще эти две кастрюли помой и все, — Лорен с облегчением вздохнула.
— Ты здесь будешь ужинать или с собой возьмешь? — продолжала повариха.
— С собой, — Разумеется, с собой — ведь тогда часть можно будет оставить на завтрак.
— Ну и правильно — дома разогреешь и покушаешь, — Повариха принялась одну за другой наполнять бумажные плоские коробочки, попутно комментируя: — Я побольше положу — ты ведь с подружкой снимаешь, да? — чтобы на двоих хватило: пару отбивных, рыбку, картошку… салат будешь? И пирожных парочку… Хорошо ты пела сегодня.
Говорить, что у нее нет ни дома, где можно разогреть этот ужин, ни подружки, с которой можно его разделить, Лорен не стала — ни к чему, чтобы ее жалели. Просто благодарно улыбнулась, когда Дина поставила перед ней бумажную сумочку с веревочными ручками.
На улице было темно — еще бы, одиннадцатый час. И мокро. Дождь накрапывал слабо, но, похоже, за то время, пока она работала, прошел настоящий ливень — приходилось выбирать, куда ступить, чтобы не влезть в лужу.
И все равно вляпалась — тут же, недалеко, на перекрестке. Торопилась пробежать, пока не переключился светофор, и из-за отблесков фонарей не заметила, что перед тротуаром полосой стоит вода — лишь почувствовала, как ноге вдруг стало холодно и мокро.
Это была катастрофа — на ногу плевать, но туфли. Если они расклеются и развалятся, у нее из обуви останутся только парусиновые тапки. А если идти в них, насквозь мокрых, до самого автовокзала, то они непременно расклеются. Может, на автобусе подъехать — истратить тот самый дайм?..
В конце квартала призывно высвечивались контуры автостоянки. Может, пойти туда, не к Майклу, конечно — это было бы неловко и неудобно, но там в туалете тепло, и можно будет просушить туфли…
Всю дорогу до верхнего этажа Лорен разрывалась между вбитыми с детства в голову правилами приличия и здравым смыслом. Иными словами, боролась с желанием угостить Майкла отбивной, о которой он вчера так мечтал, и если он (очень вероятно — ведь время-то уже позднее) предложит ей снова переночевать в "Леди удаче" — согласиться.
Конечно, навязываться было неловко, и если бы мама узнала об ее бесстыдстве, то от стыда упала бы в обморок — но с другой стороны, еще одну ночь проспать лежа, под одеялом, в тепле, да и туфли заодно высушить…
Свет в "Империале" не горел — наверное, Майкл уже лег спать. "Ой, а вдруг он там не один?" — с ужасом подумала она уже после того, как тихонько постучалась в окно — но тут за стеклом мелькнула бородатая физиономия. Еще через пару секунд окно опустилось и оттуда удивленно выглянул Майкл:
— Привет. Ка…
Очевидно, он хотел спросить "Какими судьбами?", но Лорен не дала ему продолжить, одним махом выпалив:
— Привет я тебе отбивную принесла помнишь ты вчера хотел, — Добавила — уже спокойней, показав бумажную сумочку: — Тут целый ужин — его только разогреть надо.
— Ты вся мокрая, — заметил он.
— Дождь на улице.
Это можно было и не говорить — тяжелые капли шумно барабанили по стеклянной крыше.
Несколько секунд они смотрели друг на друга, потом Майкл словно очнулся и вылез из машины.
— Сейчас я тебе дам что-нибудь сухое — переодеться. — Отправился к багажнику, из-за поднятой крышки неразборчиво донеслось: — Ночевать останешься?
— Да, — закивала она, устыдилась собственного энтузиазма и добавила уже тише: — Если можно… И у тебя нету какой-нибудь лишней обуви, а то я туфлю промочила.
Спустя пару минут Лорен уже шла в туалет, нагруженная, как осел. Помимо знакомого уже халата и пары кроссовок, ей было вручено ведерко для воды, чашки и две грязных тарелки с вилками (со вчера так и не помыл — ох уж эти мужчины). Сам Майкл остался "стеречь домашний очаг", иными словами, греть на плитке еду.
Шла и улыбалась: вопреки здравому смыслу, ее не оставляло ощущение, что она чуть ли не дома.
Дина не обманула — ужин оказался и впрямь обильный. Когда Лорен, уже в халате, вернулась с чистыми тарелками, на ящике стояла коробочка с салатом и вторая — с подогретой жареной картошкой; за машиной, на плитке негромко шкворчала сковородка с отбивными.
Завидев ее, Майкл перенес сковородку на ящик, наполнил чайник и поставил на освободившуюся плитку, сказал деловито:
— Я рыбу греть не стал — тут и так много еды, давай ее на завтрак оставим.
— Давай, — стараясь не улыбаться до ушей, согласилась Лорен, расставила тарелки и, открыв дверь "Леди удачи", примостилась на подножке.
— Откуда такая роскошь? — поинтересовался Майкл, садясь напротив нее на скамеечку и перетаскивая к себе в тарелку отбивную.
— Из ресторана. Тут, неподалеку — "Монтана стейк" называется. Я там ближайшую неделю работать буду, хозяин обещал, помимо денег, каждый день ужином кормить, и вот, видишь, — повела Лорен рукой на изобилие на столе. Судя по тому, с какой скоростью Майкл, пока она говорила, уничтожал отбивную, он здорово изголодался по настоящему мясу, поэтому, скрепя сердце, предложила: — Хочешь, возьми еще половину моей отбивной?