Он энергично закивал и отполовинил вторую отбивную. Остатки Лорен, пока ее не настиг очередной приступ ненужного человеколюбия, переложила к себе. Майкл тем временем обратил внимание и на другие имевшиеся на столе яства:
— А ты чего французский салат не берешь? — Положил себе, попробовал. — Кстати, очень неплох.
— Французский? — Она с сомнением взглянула на беловатую массу с вкраплениями чего-то розового и темного.
— Да, тут сыр, яблоки… — он запнулся, смакуя вкус, — ага, изюм и курица. И майонез — домашний, на оливковом масле. — Поднял на Лорен глаза: — Не сомневайся, я в этом деле разбираюсь — я в газете рейтинговую колонку по ресторанам вел.
Что такое "рейтинговая колонка", она не знала, но поверила на слово — тем более что салат оказался действительно вкусным. Но чтобы мужчина (мужчина) разбирался в тонкостях его приготовления?
— А я сегодня ту статью сдал, — продолжал Майкл. — И еще заказ на спортивный подвал получил — в пятницу заплатить обещали.
— Ух ты-ы, — восхищенно протянула Лорен, про себя подумала: "Интересно, а что такое "спортивный подвал" — вроде боулинга, что ли?"
Спать она ложилась с некоторой опаской: а вдруг Майкл начнет приставать — решит, что раз сама пришла, то вроде как на это напрашивается… Но он, как и вчера, буркнул "Спокойной ночи" и повернулся к ней спиной.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
— Ой, привет, чего я тебе скажу-у, — встретила ее на следующий день радостным возгласом Дина. — Я вчера сестре мужа рассказала, как ты поешь шикарно, и знаешь, что она сказала?
— Что? — подала положенную в таких случаях реплику Лорен.
— Что у них на работе есть девушка, она раньше в Квинсе работала, в кафе "Старая таверна", так вот, в этой таверне по пятницам проходят конкурсы певцов. То есть любой желающий может придти и спеть. И кто больше понравится публике, того приглашают там петь в другие дни — уже за деньги, представляешь?
Лорен напряглась в струнку, даже дышать перестала: про певческие конкурсы она слышала и раньше — от Флинна, он утверждал, что прежнюю свою солистку они нашли именно там (правда, словам его особо верить было нельзя). Поначалу, уйдя из "Терновника", она пыталась расспрашивать о них — даже узнала про один (подсказали в театре, где она три недели проработала), но там нужно было платить за участие целых двадцать долларов…
Ну а потом, с этой бездомной жизнью, все ее попытки снова начать петь сошли на нет.
— Не хочешь поучаствовать? Ты, с твоим голосом, точно всех там за пояс заткнешь, — возбужденно продолжала Дина. — Я попросила, чтобы она расспросила ту девушку поподробнее, что там и как, и в субботу — послезавтра, значит — я у них с мужем буду и спрошу, а потом тебе перескажу.
— Да, конечно, пожалуйста, — закивала Лорен. Неужто — шанс?
Утром, когда она уходила, Майкл спросил:
— Вечером придешь?
— Да… если можно.
— Можно, — ухмыльнулся он, — особенно если с ужином.
— А можно, — окончательно обнаглела Лорен, — я эту неделю, пока здесь близко работаю, буду у тебя ночевать? — Добавила поспешно: — И ужин приносить.
На сей раз Майкл промедлил с ответом — она уже хотела сказать: "Да нет, что ты, я просто так ляпнула, в шутку" (неудобно-то как), когда он кивнул:
— Ладно, договорились. — На бородатой физиономии снова прорезалась ухмылка: — Только чтобы ужин был вкусный.
Ужин оказался не хуже вчерашнего — Дина щедрой рукой разложила в коробочки нарезанный ломтиками ростбиф, пюре, большой кусок пирога с почками и миндальное печенье.
Лорен, конечно, понимала, что это все не ей специально готовили — ростбиф при ней вернули из зала: клиенты, видите ли, просили слабопрожаренный, с кровью, а им подали среднепрожаренный, печенье же по большей части состояло из половинок и обломков. Но еда эта была свежей и вкусной, и, торопливо шагая к стоянке, Лорен уже предвкушала, как они с Майклом будут ужинать, сидя за ящиком — и она расскажет ему про певческий конкурс.
Мимо сидевшего в будке у шлагбаума охранника она прошла, косясь с опаской — а вдруг остановит, спросит, что ей здесь нужно? — но он лишь бросил на нее короткий взгляд и снова уткнулся в журнал.
На выходе из лифта ее встретил Чалмер — подлетел и радостно запрыгал вокруг. "А если все-таки машина? — подумала Лорен. — Не дело это, что Майкл его так отпускает…" Но эта мысль тут же была забыта, заглушенная другой: "Что случилось?"
Свет в "Империале" не горел, но дверь была открыта. Майкл сидел на подножке, опершись локтями о колени и глядя в пол. Лишь когда она подошла близко, поднял голову:
— А-аа, это ты уже…
— Что случилось?
— Ничего. Настроение скверное. Из-за погоды, наверное.
Лорен взглянула на звездное небо — погода как погода, не то что вчерашний дождь…
— Ну, так что у нас сегодня на ужин? — со вздохом спросил Майкл.
— Ростбиф.
— А, ростбиф — это хорошо. Я как раз горчицы купил и хлеба.
Нет, все-таки он был какой-то не такой — словно пришибленный. Но спрашивать еще раз, что стряслось, Лорен не осмелилась.
Кроме горчицы и хлеба, он купил кока-колы — не в банке, а в большой, "семейной" бутылке. Хоть и не ледяная, она показалась Лорен ужасно вкусной.
С лица Майкла не сходила мрачная мина, но ел он с аппетитом, так что она решилась рассказать ему о певческом конкурсе.
— Да, слышал о таких, — кивнул он. — Хочешь, завтра, когда буду в редакции, узнаю подробнее?
— Хочу, — Она раньше об этом не думала, но ведь в газете действительно все обычно знают.
— Ты вроде в рок-группе какой-то пела?
— Да. А до того была солисткой в школьном джаз-ансамбле.
— И чего ушла оттуда?
— Из школы? — Лорен пожала плечами. — Ну как… доучилась.
— Да нет, — поморщился Майкл, — из рок-группы.
— Так вышло… — обтекаемо ответила она, — долго рассказывать.
— Да мы вроде никуда и не торопимся, — на лице его впервые за этот вечер прорезалась знакомая кривоватая ухмылка. — А у меня сейчас как раз настроение послушать какую-нибудь душераздирающую слезодавильную историю.
Наверное, ей полагалось обидеться, тем более что прозвучало это весьма с сарказмом, но не получилось — уж очень невеселые у него были глаза.
— Да ну… — Лорен неловко пожала плечами, — это действительно коротко рассказать не получится.
Интересно, у кого-нибудь получилась коротко и лаконично рассказать другому человеку всю свою жизнь?..
Петь Лорен любила с детства. Наверное, это передалось ей от мамы, а той от бабушки — уроженки Шотландии.
Первые воспоминания детства — мама сидит у ее кроватки и напевает песню про волшебную белочку; Лорен пытается подпеть, и мама смеется:
— Нет-нет, ты должна не петь, а спа-ать.
В первом классе учительница музыки сказала, что у нее хороший слух и сильный голос, а главное — есть желание петь. Так что неудивительно, что мама записала ее в детский хор, и уже спустя год восьмилетняя Лорен стала там одной из солисток.
На тринадцатый день рождения она получила самый лучший в жизни подарок — гитару. К тому времени она уже умела играть на ней — конечно, не как профессионал, но запросто аккомпанировала самой себе, когда пела на домашней вечеринке.
В шестнадцать лет она стала солисткой школьного джаз-ансамбля. Ее "визитной карточкой", которую спела на приемных испытаниях, стала та самая мамина песня про белочку, переделанная под блюз.
В классе она была популярна и никогда не мучалась проблемой, с кем пойти на школьный бал — претендентов было достаточно, оставалось лишь выбрать лучшего. В выпускном классе место этого "лучшего" прочно закрепилось за Тедом Фолкрумом — высоким светловолосым красавцем, капитаном школьной волейбольной команды и душой компании, по которому сохли чуть ли не половина ее одноклассниц.
Вот за этого самого Теда Фолкрума она и вышла замуж меньше чем через полгода после окончания школы. Зачем? Он предложил, она согласилась, и кроме того, это было так прикольно — выйти замуж первой из всего класса.
Недовольство родителей — по их мнению, она должна была после школы пойти учиться в колледж; свадьба — пышное, как у сказочной прицессы, кипенно-белое платье, музыка и цветы, цветы, цветы… Свадебное путешествие во Флориду — новенькое обручальное кольцо, море, пальмы, смех и танцы по вечерам, и не слишком умелые (как Лорен уже потом, задним числом поняла), но от этого не менее приятные объятия Теда по ночам.
И будни, наступившие по возвращении.
Отец, недовольный ее ранним замужеством, заявил: "Хочешь взрослой жизни — что ж, живи ею" На практике это значило, что деньги на любые прихоти или надобности молодой семьи эта семья и должна была заработать. Сама.
Лорен почти не сомневалась, что если бы у них с Тедом был ребенок, то ее отец бы смягчился — как не помочь единственному внуку, — но пока ребенка не было. Тед работал в гараже у отца, Лорен — в аптеке: наливала посетителям коктейли — ванильный, шоколадный, банановый и вишневый — мыла посуду и пол, раскладывала товар и писала красивым почерком ценники.
Петь? Где, когда, зачем? Ну… разве что по воскресеньям, в церковном хоре — а все другое для замужней женщины несолидно.
Порой подружки звали ее на посиделки в кафе — поболтать, посплетничать — Лорен почти всегда отказывалась. Не то чтобы ей не хотелось — просто не было денег. Фактически они жили на ее зарплату — то, что получал Тед, у него и оставалось: должен же человек после работы иметь возможность расслабиться — сыграть в биллиард, пропустить с ребятами пару пива.
И это — ее жизнь? Теперь так будет всегда? Эта мысль вызывала у Лорен тоску и ужас — неужели она для этого родилась на свет, училась, мечтала? Для безденежья и одиноких вечеров, для пахнущих пивом поцелуев мужа — с некоторых пор ее от них воротило — для постоянного ворчания, что его мама готовит вкуснее?
Она попыталась пожаловаться маме — своей, естественно — та накричала на нее: "Ты что, не гневи Бога. Здоровая, муж не пьет и не гуляет, а что пиво вечерком пропустит — так это само собой, все так живут. И вообще — с жиру бесишься, детей бы лучше рожала, а то перед соседями уже стыдно: два года замужем, а ребенка до сих пор нет"
Джаз-рок-группа "Зеленый терновник" приехала в Глен-Фоллс всего на три дня. Три дня — три концерта; Лорен побывала на всех трех.
Поначалу она хотела сходить всего на один — в пятницу. Предложила и Теду, но он заявил, что на весь уикэнд уезжает с отцом на рыбалку и хочет выспаться. И тогда она пошла одна…
Два гитариста, саксофон, ударник и солист, он же ведущий — обаятельный улыбчивый брюнет, который с первой же песни покорил весь зал. Люди свистели и хлопали, кричали "Еще, еще" и замирали, когда он начинал говорить или петь. Свистела и Лорен, а когда под конец концерта он предложил всем желающим из зала спеть под аккомпанимент его музыкантов, первой поднялась на сцену.
Старая, не раз петая песня про белочку после долгого перерыва получилась лучше, чем когда-либо — ребята легко подхватили ритм, украсили мелодию вариациями. Сама же Лорен… ей казалось, она слышит себя со стороны: песня лилась легко и нежно, хватая за душу.
Как ей хлопали — боже, как ей хлопали и свистели. Большинство зрителей уже не раз слышали эту песню — школьный ансамбль всегда выступал на городских праздниках — и теперь приветствовали ее, как старого друга, так что Лорен пришлось даже пропеть на "бис" последний куплет.
— Что девушка с таким шикарным голосом делает в этой глуши? — на спуске со сцены подхватил ее под руку ведущий, веселые серо-зеленые глаза глянули прямо в душу. — Поехали с нами, нам нужна солистка. Меня, кстати, Флинн зовут, а тебя?
— Нет, ну что вы, я… я замужем, — едва сумела промямлить Лорен.
— Жаль, — отпустил ее брюнет.
А уж как было жаль ей…
Полночи она не спала, а назавтра снова пошла на концерт. И вновь, когда Флинн предложил, поднялась на сцену.
На этот раз она спела веселую шуточную песенку, которую когда-то сочинила вместе с подружками — про неудачное первое свидание. Публика приветствовала ее с неменьшим энтузиазмом, чем вчера, и Лорен буквально купалась в этом восхищении.
— Ну что, ты еще не передумала? — спросил ее после концерта Флинн. — Это просто преступление — зарывать в землю такой талантище. Смотри, как тебя публика любит.
Она опустила голову — ни к чему показывать навернувшиеся на глаза слезы.
В воскресенье с утра Лорен, как всегда, пошла в церковь. И, уже выходя, столкнулась с мамой. Та окинула ее обеспокоенным взглядом:
— Лорри, с тобой все в порядке? Мне тут про тебя такие страсти рассказывали — будто ты на этом… эстрадном представлении вылезла на сцену и пела.
— Ну да, — кивнула Лорен. Хотела похвастаться, что ее пригласили в солистки и назвали талантливой — но осеклась, увидев, как вытянулось мамино лицо.
— Ты что — с ума сошла? — воскликнула она полушепотом, испуганно оглянулась и, схватив дочку за рукав, оттянула за угол. — А если Тед узнает?
— Ну и что? — удивленно пожала плечами Лорен.
— Но… ты что, не понимаешь? Когда мне сегодня со всех сторон принялись об этом рассказывать, я не поверила — моя дочь не могла так семью опозорить. Что ты теперь скажешь Теду… ох, я прямо не знаю — неужели тебе самой не стыдно? И что скажет отец?
Лорен смотрела на нее, машинально кивала и чем дальше, тем острее чувствовала, что друг друга им никогда не понять и что сегодня судьба дает ей последний шанс вырваться из этого городка с его замшелой моралью и из этой жизни, от которой хочется выть. Наконец, перебив на полуслове, сказала:
— Да, мама, ты права. Извини, мне некогда.
Повернулась и пошла домой.
Тед все еще не вернулся с рыбалки, и никто не помешал ей собрать чемодан; пару раз звонил телефон, но Лорен не стала брать трубку. Оставила записку родителям — попросила не сердиться, хотя знала, что ни мама, ни отец никогда не простят ее и не поймут — и вторую, Теду — что подает на развод и скоро пришлет документы.
К началу концерта она сидела в первом ряду; когда Флинн вызвал на сцену "добровольцев", вышла и спела один из блюзов — "хитов" школьного джаз-ансамбля. Спускаясь со сцены, смело и в открытую улыбнулась ему:
— Ну что — твое предложение насчет солистки еще в силе?
Надо было видеть, как засияли его глаза.
И когда после концерта фургончик джаз-рок-группы тронулся в путь, Лорен сидела в нем, перешучивалась с Флинном и ребятами и чувствовала себя абсолютно счастливой.
В постели Флинна она оказалась через два дня — все в том же расписанном яркими красками фургончике, в котором группа спала, ела, репетировала и переезжала от одного провинциального городка к другому.
Четыре месяца абсолютного, ничем не замутненного счастья: Лорен была влюблена и чувствовала себя любимой, а главное — могла петь. Городок за городком, концерт за концертом… ее слушали — и как слушали, — а потом хлопали, свистели и вызывали на "бис".
К осени они прибыли в Нью-Йорк и поселились в Квинсе, в большой, давно не ремонтированной квартире на верхнем этаже; разместились все вместе, используя гостиную как репетиционный зал. Теперь, когда они не переезжали каждые несколько дней из города в город, Лорен смогла наконец выполнить свое обещание и отправить Теду документы на развод.
Флинн считал, что им нужен новый репертуар — принес откуда-то несколько песен, еще две сочинил сам. Днем они репетировали, а по вечерам почти каждый день выступали то в дансингах, то в ночных клубах, а порой и на эстрадах под открытым небом.