— Не сердись, это очень важно для меня, — я поцеловала его в щеку, забирая из шкафа полотенце и отправляясь в ванную.
Приняв душ и вымыв голову, я забралась в постель и прижалась к Антону, который уже засыпал.
— Кто-то специально насыпал соли в омлет, который я готовила, — сказала я, глядя в темноту, — а стажерка, которая осталась со мной вдвоем, целовалась с шефом. Боюсь, меня уволят завтра.
Я затаилась, дожидаясь ответа. Конечно, Антон ничем не мог мне помочь, но мне хотелось, чтобы он поддержал меня. Сказал что-то вроде: брось, Дашунь, ты и без этого ресторана не пропадешь, да с твоими талантами…
Но Антон только сонно хмыкнул:
— Очень на это надеюсь. Я бы сам с твоим Богосавецем поцеловался, лишь бы он тебя уволил.
Я не ожидала услышать такого — это было обидно, очень обидно. Но Антон уже отвернулся и сладко засопел.
Ночью я спала отвратительно и вскочила рано утром, еще до того, как проснулся Антон. После того, что он сказал вчера, мне не хотелось разговаривать с ним перед работой.
Сегодня ресторан был забронирован для проведения банкета по случаю юбилея какого-то журнала. Я прибежала одной из первых, распахнула свой шкафчик, чтобы переодеться, и…
Мне понадобилось секунды три, чтобы прийти в себя.
В шкафчике висела форменная рубашка повара этого ресторана.
Зашла Елена, а я даже не смогла говорить — только ткнула в шкафчик пальцем, вопросительно поднимая брови.
— Твоя новая форма, — с улыбкой ответила Елена. — Что ты так удивляешься? Стажировка закончена, шеф сказал, тебя зачислят в штат. Подойдешь вечером в бухгалтерию.
— А Дюймовочка?! — выдохнула я.
— Белову уволили, — ответила Елена. — Шеф был недоволен, как она работает со специями.
У меня дрожали руки, когда я надевала заветную рубашку.
Богосавецу не понравилось, как Дюймовочка работала со специями. Нет ли в этом другого смысла? Шеф видел, как она насыпала соли в омлет? Или все дело было во вчерашнем поцелуе? Готовясь к работе, я пришла к выводу, что Дюймовочку уволили именно из-за поцелуя. Перестаралась, красавица. Я позлорадствовала в душе, но тут же забыла о ней, потому что началась работа и думать о чем-то другом, кроме как о готовке, времени не было.
Меню для дамского банкета было легким и изысканным — палтус на пару, креветки на пару, коктейли, салаты. У меня образовалась мозоль на пальце от шинковки овощей. А еще гостьи постоянно требовали что-то, чего не было в меню — авокадо с лимонным соком, коктейль, теплый салат из запеченной свеклы с брынзой. Эти мелкие капризы посетителей были совсем не мелкими в исполнении на кухне, и я забегалась, постоянно летая в холодильник и кладовку за каким-нибудь очередным ингредиентом.
В свой перерыв я быстренько сжевала бутерброд, а потом позволила себе постоять десять минут у окошка, наблюдая, как Богосавец лично обслуживает гостей (вернее — гостий, потому что на банкете присутствовали исключительно женщины), наливает вино, интересуется, всё ли понравилось. Теперь это был тот же самый Душан, которого я видела по телевизору — с потрясающей улыбкой, веселый… Мечта, а не мужчина.
Я видела, что женщины бессовестно флиртовали с ним, а он с удовольствием им подыгрывал — шутил, смотрел прищурив глаза, галантно расстилал салфетку на коленях у какой-нибудь красавицы, похожей на утку из-за искусственно надутых губ.
Мне казалось, я ненавижу их всех — всех этих «уточек», у которых не только губы надутые, но и груди и еще кое-что. А Богосавец обращался с ними, как с богинями олимпийскими, снисходительно принимая их шуточки и капризы.
Одна из приглашенных особенно наседала на Богосавеца, капризничая на публику — то вино для нее было кисловато, то палтус недостаточно нежен. Она стреляла глазами и улыбалась так зазывно, что понятно было даже креветке, сто вину и палтус ни при чем.
Наверное, Богосавец тоже это понял, потому что разговаривал с дамой ровно, сдержанно улыбаясь, ничем не выказывая раздражения. Но когда дама аккуратно вложила в карман рубашки Богосавеца визитную карточку, он и глазом не моргнул, только улыбнулся обещающе, многозначительно.
5. Победа и поражение
Меня словно молнией ударило от этой улыбки.
— Что там? — Серчо, у которого начался перерыв, тоже подошел к окошку. — А, Душан тёлочек обольщает? Это называется — привлекать клиентуру, — он подмигнул мне, и в это время в кухню вернулся Богосавец.
— Горячая штучка, — сказал ему Серчо. — Я ее сразу узнал. Это Эльвира Равшанова. Часы свидания она тебе на визиточке не указала?
— Понятия не имею, кто это, — пожал плечами шеф, который едва переступив порог, превратился в холодного демона кухни — куда только пропала задушевная улыбка.
— Это моделька, — с удовольствием пояснил Серчо. — Сейчас они все называют себя моделями, — он, паясничая, жеманно повел плечами и покрутил бедрами, а потом хохотнул: — Пойдешь с ней?..
— Нет времени, — ответил шеф и, не глядя, отправил визитку в мусорницу.
Тут он заметил меня, и я пулей бросилась вон, чтобы не получить замечание, что отлыниваю от работы.
Банкет закончился в пять вечера, и повара, едва стоявшие на ногах, радостно зашумели, когда Богосавец принес бутылку шампанского.
— Благодарю за отличную работу! — объявил он, разливая вино по бокалам. — Ребята!.. И дамы, конечно, — он улыбнулся Елене, которая стояла рядом, — я вами горжусь. Вы — лучшие.
— Рад, что вы понимаете это, шеф! — отчеканил Серчо, и все весело рассмеялись.
Богосавец наполнил бокал и передал его Елене. Та чуть пригубила и стрельнула глазами в мою сторону. Я стояла за дальним разделочным столом, очищая ножи. Теперь я — одна из «белых рубашек», а значит, слова благодарности шефа относились и ко мне. Пусть он даже не посмотрел в мою сторону.
— Даша, шапманского, — услышала я голос Богосавеца, и едва не уронила нож, который протирала ветошкой.
Шеф стоял рядом, протягивая мне бокал, и сказал со своей экранной улыбкой:
— Котенок тоже заслужил. Ни разу не мяукнул.
Я взяла бокал, чувствуя себя, словно во сне, и сделала глоток, не сводя с Богосавеца глаз. Даша… Котенок… Теперь я не Номер Семь… Я почти не почувствовала вкуса вина, но оно обожгло меня, как солнце — мгновенно согрело изнутри, даря ощущение легкой эйфории, как во время солнечного теплого дня, когда сидишь в тени деревьев.
— Вкусно? — спросил Богосавец.
— Да, — только и смогла я пробормотать. Мне даже думалось с трудом, когда он вот так стоял рядом, улыбался, и рубашка была расстегнута на три верхних пуговицы.
— Можешь сегодня пораньше уйти с работы, — разрешил он. — Прямо сейчас. Считай, что у тебя выходной.
— Спасибо, — прошептала я, а Богосавец уже отошел от стола, перебрасываясь шутками с Миланом.
Выходной! Вот так подарок! Еще вчера я прыгала бы от счастья, что смогу провести спокойный вечер дома, но сегодня этот щедрый подарок меня огорчил. Мне показалось, что шеф избавился от меня, чтобы отпраздновать удачный день со своей семьей, в которой я, получается, была пока на правах падчерицы.
Переодевшись, я забросила на плечо сумку и пошла через черный ход.
Возле гаража стоял Богосавец и задумчиво смотрел на цветочную клумбу. Я хотела пройти мимо, но он окликнул меня.
— Хочешь, подвезу домой? — спросил шеф очень благожелательно. Но я сразу насторожилась.
— Нет, спасибо. Я на метро. Как раз книгу дочитаю…
— Что читаешь? — спросил он с интересом, и этот интерес насторожил и испугал меня еще больше.
— «Практические основы кулинарного искусства», Александровой-Игнатьевой, — ответила я сухо. — Очень интересно. Особенно когда грызешь сушку с маком.
Богосавец удивленно вскинул брови, а потом рассмеялся.
— Собственно, я тебя жду, — сказал он, сунув руки в карманы брюк. — Хотел кое-что тебе сказать. Раз не хочешь, чтобы я тебя подвозил, то пойдем, до метро провожу.
«Помните ли вы, где метро», — подумала я, но только передернула плечами — мол, запретить вам идти рядом со мной по улице я не могу.
Мы вышли на проспект и неторопливо пошли к остановке.
— Я рад, что ты прошла стажировку, — сказал Богосавец. — Я знал сразу, что именно ты останешься. Лёлик не ошибся. Он никогда не ошибается.
Я косилась на него, гадая, что сейчас услышу. Ведь в самом деле — не ради же комплиментов он пошел царскими ножками по улице.
— Мне нравится, как ты работаешь, — продолжал шеф. — Ребята тебя хвалят — ты все схватываешь на лету, не ноешь. Это важно, Даша. Так что теперь ты — повар на моей кухне, и тебе пора узнать третье правило.
— Третье правило? — навострила я уши, сразу вспомнив, о чем говорила нам Елена при первой встрече.
— Да, третье, — шеф остановился, и я остановилась тоже. — Третье правило — быть верным только «Белой рубашке». Ты у меня на особом контроле, потому что легко бросила свое прежнее место работы. Настоящий повар привязан к ресторану, он считает его своим домом. «Белая рубашка» — мой дом, и я хочу видеть здесь только членов своей семьи, а не захожан и прохожан.
— Кого? — переспросила я.
— Не тех, кто заходят и проодят, но не остаются. Есть такие, приходит ко мне за опытом и славой, а потом уходит туда, где больше платят, — сказал Богосавец громко и раздельно. — Таких тут не держат, и обратно не принимают.
— А что, кто-то просился обратно? — не удержалась я от вопроса, потому что сказано это было с таким апломбом, словно выше «Белой рубашки» был только «Гай Савой».
— Все, — ответил Богосавец равнодушно.
Я ехала домой под огромным впечатлением от этой короткой беседы, но уже подъезжая к своей остановке размечталась, как чудесно прведу вечер с Антоном — а то он все время жалуется, что я о нем позабыла, и что совсем перестала готовить дома.
Затарившись в местном супермаркете, я приступила к приготовлению пасты и особого соуса. Сегодня устрою Антону ужин, как в мишленовском ресторане. Ну, почти как в мишленовском, потому что раздобыть элитные продукты в «Ашане», конечно же, невозможно. За специалитетами надо ехать на Даниловский рынок, а главные продукты раскупают с самолета, по огромному блату. Но мы с Антоном не гордые, съедим, что попроще.
Соус был готов, и креветки, и я уже накрыла стол в комнате, расставив тарелки и свечи. Антон приходит к семи — вот тут и будет сюрприз. Мне останется только быстро отварить пасту, смешать салат и зажечь свечи.
Я погасила свет, чтобы устроить сюрприз, и когда Антон загремел ключами, тихонько пробежала в прихожую, встав у стены. Он сразу не заметит меня, и получится настоящий сюрприз.
Дверь открылась, и свет из подъезда косой линией упал на пол. Антон заходил как-то странно — спиной, неуклюже переминаясь с ноги на ногу, а потом я услышала его низкий ласковый шепот, а потом… женский смех.
Я наотмашь ударила ладонью по выключателю, не веря тому, что происходит. Но сюрприз и в самом деле удался — Антон держал в объятиях хрупкую блондиночку и… целовался взасос.
Когда я включила свет, парочка шарахнулась, бестолково вытаращив на меня глаза.
— Приятного вечера, — сказала я.
— Дашунь? — растерянно спросил Антон. — А ты здесь откуда?..
— От верблюда, — ответила я зло. — Может, познакомишь со своей гостьей?
— Это Лера, — машинально представил Антон. — Наша бэк-вокалистка.
Блондинка Лера что-то невнятно пискнула и попятилась.
— А сейчас ты что делал? — кивнула я на блондинку. — Проверял, не испортились ли у нее голосовые связки?
Лера испарилась тут же — только дверь хлопнула. Антон проводил девицу растерянным взглядом и сразу же бросился ко мне.
— Даш, ты все не так поняла!
— В ход пошла классика, — кивнула я, отправляясь на кухню.
Зачем-то я поставила кастрюльку на плиту, налила кипятка и сунула туда спагетти.
— Даша, — Антон вслед за мной появился в кухне и встал на пороге, держась за косяки. — Я совсем не виноват, между прочим!
— Конечно, — подтвердила я, не глядя на него, и яростно размешивая спагетти. — Это она тебя целовала и ворвалась к нам в квартиру без твоего согласия.
— С моего, — Антон смутился, но потом воинственно встряхнул головой. — Но это ты виновата!
— Я?! Вот так новости! — отбросив спагетти, я вывалила их на блюдо и перемешала с соусом.
Наверное, все это помогало не свихнуться, потому что мне казалось, что мысли лезут из головы, пробуравливая черепную коробку. Как он мог? Как — он — мог?!
— Ты! — почти крикнул Антон, и я впервые поняла, что у него визгливый голос.
И поет он таким же визгливым голосом. Как тинейджер в период полового созревания.
— Ты обо мне совсем забыла! — обвиняюще заявил он. — У тебя все время работа! Ресторан этот грёбаный! Ты на мои выступления не ходишь, а я — человек творческий! Мне нужна поддержка!
— Я тоже творческий человек, — сказала я, забирая блюдо со спагетти, чтобы поставить его на стол. — Но ты ни разу даже не выслушал меня толком, когда я говорила про работу.
— Быть поварихой — это не творчество! — отрезал он. — Варить пельмени — это не искусство, это ремесло. В кастрюлях нет утонченности.
— Так ты изменил поварихе, потому что она недостаточно утонченная для тебя? — съязвила я.
— А ты сама?! — теперь он уже кричал в голос, подбежав ко мне почти вплотную. — От тебя только и слышно про этого кекса — как там его? Душана! И на работе ты все время пропадаешь!
— В отличие от тебя, я и правда — работаю, а не завожу романы.
— Да неужели?! — Антон вытаращил глаза и был красный, как вареный рак. — А может он там не дораду жарит, а тебя у плиты?
— Какая же ты мразь! — сказала я сквозь зубы и одним махом перевернула блюдо со спагетти ему на голову.
— Я еще и мразь?! — теперь уже Антон визжал по-настоящему, смахивая с ушей и лица спагетти. Лапша противно шлепалась на пол, и он топтался на ней, пытаясь очистить лицо. — Это ты — тварь неблагодарная! Живешь в моей квартире! И мне же претензии!.. Выметайся сейчас же! И шмотки свои забирай!
Он бросился в спальную, и там сразу же раздался грохот. Когда я заглянула в комнату, Антон остервенело выворачивал ящики комода и шкафа, выбрасывая мою одежду — нижнее белье, чулки, футболки.
— Ноги твоей чтобы здесь больше не было! Повариха деревенская!..
Он говорил это, чтобы меня обидеть. Он знал, что я родилась в этом городе, просто до шестнадцати лет жила с мамой, в Муроме, а потом вернулась сюда учиться.
Я перешагнула через кучу тряпок, взяла из тумбочки документы, и пошла в прихожую.
— Вали, вали! — орал мне вслед Антон. — И можешь не появляться здесь!
От души хлопнув дверью, я вышла из подъезда, прошла в соседний двор и там села на скамейку. Красиво ушла — все оставив. И куда теперь? Денег в сумке нашлось всего пятьсот рублей. Остальные лежали в книжке стихов Пушкина, но я в запале совсем о них позабыла. Можно было вернуться, потребовать отдать деньги, чтобы снять квартиру хотя бы на сутки, но возвращаться к Антону не хотелось. Совсем не хотелось.
Я набрала номер Светы, с которой мы вместе учились, и которая теперь жила в общежитии на Литейной. Мне не повезло — у Светки сегодня был романтический вечер с парнем. Романтический вечер в общежитии… Ладно. Я набрала номер другой подруги, к которой могла попроситься переночевать, но оказалось, что у Тани отпуск, и она уехала к маме в Челябинск. Не везет. По полной не везет.
Чтобы вернуться в квартиру Антона не могло быть и речи. Я поднялась со скамейки, закинула на плечо сумку и зашагала к метро.
Мое бывшее место работы — кафе «Пышка» закрывалось в одиннадцать, и я как раз успела к закрытию.
— Даша?! — ахнула официантка Жанна, с которой мы чуть не столкнулись на входе. — Ух ты! Какими судьбами?
— Барбарисыч на месте? — спросила я, вяло отстраняясь, когда она полезла обниматься от переизбытка чувств.
— Еще сидит, — Жанна кивнула в сторону кабинета. — А зачем он тебе? Ой, Дашка! Неужели не срослось?! Тебя из «Белой рубашки» выгнали!
— Нет, меня из дома выгнали, — скупо улыбнулась я, махнула рукой выглянувшему из кухни Мамуке Гергиевичу, и постучала в кабинет Бориса Борисовича.