— Ох, госпожа Соньши! Мы уже и не чаяли!
— Все уже уехали, одни только мы остались в пустом дворце!
— Ну вот, пережили бедствие, ждём счастливого будущего!
— Госпожа, должно быть, устала? Госпожа голодна? Быть может, приготовить омовение?
Голода я пока не чувствовала, а вот мысль помыться оказалась заманчивой. Восточный дворец и правда был тих, комнаты опустели, но в купальне всё было по-прежнему. Служанки щебетали без умолку, помогая мне сперва раздеться, а потом одеться, рассказывали об отъезде остальных наложниц и принцессы, которая отбыла только сегодня утром, буквально перед самым моим приходом. Правда, будучи запертыми в моих покоях, многого девушки не видели, но сквозь здешние стены слышно всё было прекрасно, и одна из моих служанок даже сумела пошептаться с евнухом, сопровождавшим принцессу. Оказывается, Мекси-Цу таки позволили воссоединиться с супругом.
Я поморщилась при упоминании её высочества. Быть может, оно и к лучшему, что меня отправили к остальным наложницам, а не к Тайрену. Не знаю, как бы я теперь смогла жить в одном доме с этой женщиной и оказывать ей подобающие знаки почтения. Что на неё нашло? Неужели она действительно всё это время мучилась ревностью и воспользовалась случаем свести со мной счёты? А почему бы и нет, собственно, в тихом омуте черти водятся. Или она, как положено почтительной невестке, просто подчинилась воле свекрови?
Нет, не хочу о ней думать. Уехала, и слава богу.
После ванны наконец проснулся голод. Поедая вкуснейший черепаховый суп, я спросила о самом главном:
— А что с Ксиши?
Усин переглянулась с подававшим мне на стол евнухом:
— Её забрали во дворец Полночь. Приказ императрицы Эльм…
— Это я знаю. Но вы слышали что-нибудь о ней с тех пор?
— Нет, — Усин виновато качнула головой. — К нам оттуда никто не приходил. Ни одна из нянь…
— А чего им приходить-то? — добавил евнух. — Им-то повезло — остались при маленькой госпоже. А мы? Если бы госпожу Соньши не помиловали…
— Брат Цу!
— Что, сестра Усин? Кто захочет иметь дело с оказавшимися на дне потока?
Я опустила ложку, осознав, наконец, причину их радости. Ну конечно, что стало бы с прислугой казнённой наложницы? В лучшем случае — Боковой дворец. А ведь я, сидя в тюрьме, ни на секунду не задумалась, что будет с людьми, которые мне служат. Слишком была занята мыслями о себе, несчастной. Ну и кто я после этого? Свинья, и больше никто.
— Ничего, братец Цу, — я заставила себя улыбнуться, — всё обошлось. Но я хочу навестить дочь.
Надо будет сделать им всем по подарку. Благо как раз приближается очередное Любование луной, а с ним и выплата жалованья за осень. Правда, я к тому времени уже уеду из дворца… Ну ничего, возьму денег с собой. Стребую наконец с приказа Великих припасов, ведающего казной, Тайреновы денежные подарки, пусть и в серебряных монетах. Да и положенного наложнице четвёртого ранга жалования меня вроде бы никто не лишал.
— А теперь пойдём, Усин. Посмотрим, как там наша Ксиши.
Из Восточного дворца меня выпустили без проблем. Но на пороге дворца Полночь путь мне преградила незнакомая женщина, судя по синему халату, дама, а не прислуга. И не одна, а в компании евнухов, молчаливой, но неприступной стеной выстроившихся за ней, перегораживая вход.
— Я хочу увидеть дочь.
— Вам нет нужды тревожиться. Об областной госпоже хорошо заботятся.
— Я хочу в этом убедиться.
— Вам лучше вернуться в Восточный дворец и заняться сборами, — высокомерно глядя на меня, процедила эта нахалка. — Его величество и так оказал вам милость, дав такую возможность, а не отправив в ссылку тотчас же. У областной госпожи вам делать нечего.
— Но я её мать!
— Её величество императрица — мать всем обитателям Внутреннего дворца. К которым вы больше не принадлежите. Областная госпожа находится на попечении императрицы Эльм — не на вашем.
— Ну, хорошо же, — я отвернулась и вместе с едва поспевавшей за мной Усин стремительно зашагала через Императорский сад в сторону дворца Великого превосходства, чувствуя безрассудную злость. Вероятно, это было бы злоупотреблением императорской милостью, но я действительно была готова ввалиться к императору и расшибить лоб в поклонах, взывая к его великодушию и жалуясь на самоуправство его жены — что это приказ императрицы, сомневаться не приходилось. Однако императора я не увидела. Когда я смело подошла к стоящим у дверей августейшей резиденции стражам и евнухам и заявила, что наложница Луй Соньши просит аудиенции у его величества, один из неприметных евнухов шмыгнул внутрь. Чтобы привести пожилого, величественно выглядящего коллегу в пышном одеянии и с чем-то вроде бунчука в руках.
— Его величество отдыхает, — сообщил тот, с интересом глядя на меня. — Что за дело у наложницы Соньши?
Я несколько сумбурно объяснила ситуацию. Евнух нахмурился, поигрывая бунчуком, потом кивнул сам себе.
— Не думаю, что мы будем тревожить его величество по этому делу, — сказал он. — Возможно, я смогу вам помочь.
— Вы очень добры, господин…
— Кан Гуанли. Не благодарите раньше времени.
Интересно, почему император удалился на отдых уже с утра, подумала я, пока мы совершали тот же путь в обратном направлении. Набирается сил перед обедом?
Помощь Кана Гуанли оказалась весьма эффективной. Наглую девицу, снова выскочившую на порог, он раскатал своим авторитетом в два счёта. Стоило той пискнуть что-то про приказ её величества, как евнух в два раза надменнее, чем она, сообщил, что желает сам проведать маленькую областную госпожу. Уж не хотят ли обитатели дворца Полночь преградить путь ему?
— Но она…
— А она меня сопровождает, — и господин Кан, больше не добавив ни слова, пошёл прямо на девицу. Ту перекосило, но она поспешно посторонилась, и остальные стражи тоже раздались в стороны. Я торопливо пристроилась позади Кана Гуанли, как судно за ледоколом.
Ксишинька лежала в колыбельке, той самой, или точной копии той самой, что стояла в Восточном дворце. Даже игрушки над ней висели точно такие же. Девочка спала, как ангелочек, и я замерла перед колыбелькой, умилённо любуясь дочкой и не решаясь потревожить её сон. Но она открыла глазки сама.
— Ксиши! — тихонько позвала я. — Ксишенька!
Она посмотрела на меня — и широко заулыбалась беззубым ротиком. Даже рассмеялась. Узнала! Она меня узнала! Игнорируя столпившихся вокруг женщин, следивших за мной так напряжённо, словно я была голодным гуем — мертвецом, ожившим от того, что ему не приносили посмертных жертв — я вынула девочку из колыбельки.
— А-а, — сказала она. — Бу-у-у!
И сунула пальчик в рот. Я повернулась к нянькам:
— Как она себя чувствует? Как ела? Хорошо спала?
Меня хором уверили, что спала и ела маленькая госпожа отлично и чувствует себя замечательно. Я покачала Ксиши на руках, вызвав новую счастливую улыбку. От неё пахло молоком, увы, уже не моим, уютом и чем-то настолько родным, что слёзы на глаза наворачивались. Неужели я должна её оставить? На сколько? На месяц? На год? Или даже ещё больше? Неужели моя девочка будет расти без меня, и когда я её увижу в следующий раз, это будет уже повзрослевший незнакомый ребёнок, который и не узнает меня при встрече? Будь проклята императрица с её неумными интригами, ведь если бы не она, мне бы позволили взять дочь с собой!
— Кхм, — сказал за моей спиной господин Кан. — Госпожа Соньши, думаю, нам пора.
— Да, — пробормотала я. — Ещё минуточку.
На самом деле минуточек прошло гораздо больше, я всё никак не находила в себе силы оторваться от ребёнка. Но я и сама понимала, что ничто не может длиться вечно. В конце концов я поцеловала Ксиши в последний раз и осторожно уложила обратно в колыбельку.
— Кто её кормилица? — я повернулась к женщинам. — Я хочу её видеть.
Одна из них присела. Я критически оглядела её, сожалея, что нельзя потребовать справку о здоровье. Это была статная по местным меркам — всего на полголовы ниже меня — женщина, хотя я бы, пожалуй, назвала её девушкой. Не то, чтобы совсем юной, но едва ли ей есть двадцать пять. Глаза блестят, волосы густые, впрочем, они тут у всех густые, кожа гладкая, и заморышем она не выглядит. Грудь… ну, опять-таки, здешние женщины, за редким исключением, не могли похвастаться выдающимися формами.
— Как тебя зовут?
— Би Цзун, госпожа.
— У тебя молока хватает?
— Да, госпожа.
— Тогда корми мою крошку как следует. Поверь, я в долгу не останусь. И все вы, — я оглядела тихо стоящий вокруг курятник, — приглядывайте за маленькой госпожой как должно. Я буду узнавать, как идут дела, и моя награда будет щедрой. Но нерадения прощать не стану.
Они заприседали, нестройным хором уверяя меня, что сделают всё возможное. Вот, кажется, я и освоила манеру говорить, как настоящая госпожа.
— Я перед вами в неоплатном долгу, господин Кан, — сказала я евнуху, когда мы вышли из дворца Полночь. — Примите мою глубочайшую благодарность. Я никогда не сумею с вами расплатиться.
И я тоже присела.
— Прошу вас, госпожа Соньши, не надо церемоний. Это всё пустяки, — Кан Гуанли наклонился ко мне и понизил голос. — Его величество был восхищён вашим великодушием и самоотверженностью. Немногие из мужчин смогли бы вас в этом превзойти.
— Правда? Его величество слишком добр ко мне.
Слова господина Кана получили неожиданное подтверждение, когда я вернулась в Восточный дворец. Не прошло и получаса, когда ко мне явился посланец из дворца Великого Превосходства. В принесённой им шкатулке лежали шпилька для волос и пара пряжек на одежду, все вырезанные из молочно-белого камня.
— Наложнице Луй Соньши с добрыми пожеланиями хорошей дороги от его величества.
— О, — я подражая Мекси-Цу, у меня на глазах принимавшей подарки от свёкра и свекрови, низко присела, сложив руки как для земного поклона. — Ничтожная недостойна этого дара, но не вольна от него отказаться. Я никогда не забуду доброту его величества.
— Это же белый нефрит, — благоговейно прошептала Усин, заглянув в шкатулку, когда евнух вышел.
Лично мне было всё равно, какой это нефрит — хоть серо-буро-малиновый в крапинку. Но подтверждение благосклонности ко мне императора заронило во мне искорку надежды.
— Подождите пока упаковывать мои драгоценности, — сказала я, вручая шкатулку Усин. — И вообще, туалетный столик пока не трогайте.
И всю оставшуюся часть дня, пока моя прислуга была занята сборами, я корпела над прошением разрешить мне взять Ксиши с собой, отвлекаясь, только если у слуг возникали какие-то вопросы. Больше не было рядом помощника, способного мне подсказать, но своё предыдущее прошение я помнила наизусть, и новое построила по образцу старого. Кисточка скользила по тонкой дорогой бумаге, выводя иероглиф за иероглифом — здесь её держали не тремя пальцами, как я привыкла, а вертикально всеми пятью, так что мизинец оказывался ближе всего к ворсу. Когда-то это доставляло мне дополнительные неудобства при письме, потом я привыкла.
Наконец прошение было составлено, переписано набело, и я приказала евнуху Цу отнести его в императорскую канцелярию. Честно говоря, я не особо верила, что оно возымеет какое-то действие. Но я не могла не сделать вообще ничего. Нужно было хотя бы попытаться.
Закончив с этим делом, я открыла свою шкатулку с украшениями. Собственно, это была даже не шкатулка, а целое мини-бюро, с раскрывающимися вертикально дверцами и многочисленными полочками и ящичками за ними. Некоторое время я задумчиво рылась в них, выбирая что подешевле. Мне не было жалко дорогих вещей, но слугам ничего слишком ценного лучше не иметь — во избежание зависти и вообще. Отобрав несколько безделушек, я подозвала Усин.
— У нас ещё остался неиспользованный шёлк?
— Да, старшая сестра.
— Выбери две штуки — не первоклассного, но хорошего, если есть из чего выбирать — и отошли вместе с этими парами серёг во дворец Полдень для Луй Чжу и Луй Мон.
— Я всё сделаю.
— Хорошо. Потом возьмёте вот эту коробку с благовониями и вот эти браслеты и отнесёте кормилице Би Цзун. А няням отнесите…
Тут меня прервали. Дверь без предупреждения распахнулась, и в комнату ввалились несколько евнухов.
— Ищите хорошенько! — напутствовал остальных один, видимо, самый главный. Я не сразу, но узнала в нём Луй Дуара — младшего управителя дворца Полдень. — Они должны быть где-то здесь.
— Как вы смеете! — крикнула Усин, в то время как евнухи действительно принялись за обыск, суя нос в каждую щель и бесцеремонно вороша уже уложенные вещи.
— Помолчи, наглая девчонка, — процедил Луй Дуар, вдруг показавшийся мне похожим на императрицу так, словно был её родным братом. Правду говорят, что слуги перенимают у хозяев всё, что можно.
— Могу я узнать, что вы ищете? — холодно спросила я. Мне он до ответа всё-таки снизошёл:
— У вас тут должны быть украшения из белого нефрита.
— Это подарок его величества, — снова вылезла Усин. — Вы не можете его отнять!
— Наложница не имеет права на белый нефрит. Вы не должны были его брать!
— Вы…
— Тише, — остановила я девушку, коснувшись рукой шкатулки с императорским подарком. — То, что вы ищете, здесь. Надеюсь, что забрав их, вы уйдёте.