Потом вернулась мать, насобиравшая молодого сухостебля — тоненьких, бледных, почти без листьев ещё стебельков. Камилла усмехнулась, сообразив, для чего он — старый-то, вымахавший по грудь и одеревеневший, годится только на согревающее зелье, а вот молоденький и нежный, не засушенный, упаси Создатель, и даже не увядший…
— Ян, — сказала мать, коротко, словно мимоходом обняв её, — сходи к Розалии, спроси, нужно ей зелье предохраняющее или мне в замок тебя завтра послать — там уж точно желающие найдутся.
— Ага, — охотно отозвался братец и удрал одеться поприличнее. Миха убрался за ним, долой с глаз не сильно его любившей травницы, а потом они вместе ушли, и Камилла подумала, что наверное, одним вопросом дело в «Подорожнике» не обойдётся.
Пока мать ополаскивалась в бане нагревшейся за день водой (нарочно оставляли на солнце покрашенную в чёрный цвет бочку), пока ужинала, Камилла взялась привычно разбирать стебли, а потом мелко-мелко нареза’ть их для снадобья, которое святая мать честила «выдумкой Порождений Тьмы» и грозила суровым покаянием любой прихожанке, которую поймают за его употреблением. Бедные прихожанки только вздыхали, не по карману оно им было, а те, что побогаче, смотрели на проповедницу честными-честными глазами, а про себя, как уверена была Камилла, придумывали всяческие хвори по женской части, чтобы повод был навестить ведьму проклятую и попросить у неё, кроме Милости Пророчицы, ещё и «выдумку Порождений Тьмы».
Вообще-то, для девиц из заведений вроде «Подорожника» хозяйки обычно заказывали у малефикаров амулеты и против беременности, и против дурных болезней разом. Впрочем, амулеты — штучки очень недешёвые, не всем по карману опять же. Розалия, наверное, купила три-четыре, вряд ли у неё собиралась вечерами целая толпа разом, и девицы могли передавать амулеты друг дружке. А вот на случай, если вдруг все три-четыре уже будут в работе, стоило бы держать про запас бутылочку-другую предохраняющего зелья, это точно.
И нет, Змей такого не готовил. И лекарства от тех самых болезней тоже. Он отвёл Камиллу в «Розовое облако» утречком после солнцева дня, когда в борделях вообще посетителей нет, только целитель, явившийся с проверкой, и познакомил её с хозяйкой. «На будущее», — туманно пояснил дорогой наставник. Хозяйка тут же попросила сделать ей растирание для ног, вот просто слов нет, как она устаёт целыми вечерами кружиться по залу, изображая добрую фею (Камилла вежливо промолчала про фею весом в шесть пудов), а меж тем она слышала от мастера Фабиана просто сказочную историю про натирание, после которого хочется порхать и танцевать. Камилла, понятно, согласилась: работы там было на час с небольшим, готовить только надо было маленькими порциями, чтобы не хранить состав дольше недели. Так и повелось, что каждое утро лунника она приносила госпоже Изольде натирание для ног, та поила её чаем с вчерашними, но всё равно очень вкусными пирожными, а освободившиеся после осмотра целителя девочки-мальчики приходили поболтать с будущей клиенткой — в этом они почему-то были уверены твёрдо…
— Всё хорошо, матушка, правда, — сказала Камилла. — Столько всего за год узнала, столькому научилась. Я же не только в лаборатории прибиралась. А что мастер и на руку скорый, и на язык, так другие и похуже бывают. Он как-то про Корвина сказал, что ученик — это ближе, чем родная кровь, ну и мне кажется, мы ему вместо… не детей, понятно, но вроде племянников, что ли.
— Да вижу я, — то ли вздохнула, то ли усмехнулась та. — А то не отпустила бы. Масло льняное подай. И печурку растопи.
— Ага. — И можно было даже не поправляться, некому было давать подзатыльники за «деревенские словечки». Но растапливая крошечную печурку, на которой готовились зелья, Камилла подумала про стоящие в лаборатории Змея гномские горелки, к которым только зачарованную палочку поднести и сказать: «Ignis», — и сразу же можно, подкручивая фитиль, выставлять пламя той силы, которая тебе нужна, чтобы хоть быстро довести до кипения воду для отвара, хоть тихонько кипятить её потом. Был у Змея и атанор для медленного и осторожного нагревания всяких составов, которые опасно было ставить на открытый огонь, но обычно все трое пользовались горелками на горном масле. «Надо будет скопить денег и привезти матери такую же», — подумала Камилла.
— Иди-ка спать, — сказала матушка вдруг. — Затемно ведь встанешь, чтобы до солнца успеть хоть чего-то набрать.
Понятное дело, Миха пошёл с ними. Камилла и Яна-то пыталась дома оставить, не собиралась она заходить дальше плёса, только корней ножелиста накопать, пока к нему хоть подойти можно, а то к середине лета и не сунешься, когда он свои страшенные листья растопырит на два-три локтя во все стороны. Но парни, беспрерывно зевая, увязались за нею — понятно, просто-напросто смотались оба из дома, чтобы выспаться в тенёчке и потом соврать, будто помогали ей, а Михин дядька, надо думать, и на неделю племянника отпустит, не то что на денёк, чтобы он крутился поблизости от Камиллы.
— Это где вас ночью носило? — проворчала Камилла. — В замок, что ли, ходили после «Подорожника»?
— Да никуда мы не ходили, чего привязалась, — недовольно буркнул Ян.
— Скажи ещё, тебе кто-то из девочек госпожи Розалии такой засос поставил, — хмыкнула она.
— Где? — всполошился почему-то Миха. — Бля! Правда, Ян, на самом виду. — Вид у него был как у нашкодившего кота — куда это он братца таскал ночью?
— Иди сюда, — вздохнула Камилла. — Тесёмки развяжи и ворот распахни пошире. — Всё равно же ведьма поднадзорная, чего теперь скрывать?
— Голова ведь разболится, — возразил Ян, но без особого напора. Светить засосом ему точно не хотелось, так что он послушно распутала тесёмки у горла.
— Не разболится, — отмахнулась Камилла, — тут ерунда совсем.
Она приложила пальцы к багровому пятну над ключицей. Это что за баба так впилась? Прямо упырица какая-то. Братец молчал, только сопел, Миха тоже помалкивал, но он прямо дышать забыл, глядя, как под пальцами Камиллы засос бледнеет и меняет цвет с багрового на лиловый, потом зеленоватый, потом жёлтый… Совсем избавиться от него не удалось, но выглядеть он стал так, будто ему уже недели две, а то и больше. У Михи, видно было, язык и так и чесался что-то спросить, но он то ли не посмел (это Миха-то?), то ли… да Создатель его знает, только он ни словечка так и не сказал.
— Ты как? — тревожно спросил Ян и мазнул Камиллу пальцами по лбу, стирая проступившие капельки пота.
— Нормально, — заверила она, и он хмыкнул на это непривычное “нормально”. — Но ты уж поаккуратнее, а? А то если у тебя ещё и спина ногтями исцарапана…
— А спина-то с чего? — удивился Ян.
А вот Миха прищурился и посмотрел на Камиллу этак пристально-пристально.
— Горячая у тебя подружка в городе завелась, — сказал он вроде бы шутливо, только в глазах никакого веселья не было. — Или не подружка?
— Лекарства я готовлю для бандерши, — вздохнула Камилла. — Каждую неделю хожу к ней с пузырьком. Заодно с целой толпой девчонок познакомилась, которые на неё работают, а они такое болтают — уши сворачиваются. Имён ничьих не называют, понятно, но зато подробностями друг с другом делятся… — Она только головой помотала. — Честное слово, про некоторые я бы охотно не узнавала никогда.
Накопать корней парни ей всё-таки помогли, но потом нашли на маленьком мысе старую иву и увалились спать в тени у воды, где так и не унявшийся ветер сдувал всех кровососов. Никаких плащей никто с собой не брал, и Камилла, пофыркав, стянула из-под платья нижнюю юбку, чтобы хоть под головы подстелить, а то и трава щекочется, и всякие козявки из неё в лицо лезут. В следующий раз, подумала она, надо будет прихватить с собой рабочие штаны. Привыкла уже в штанах, бесят подолы до пят, путающиеся в ногах. Оставить в городе одно-два платья на всякий случай, а остальное сюда привезти. Той же Дине отдать, или кому там матушка решит. А портнихе заказать всю одежду, как для мальчишки — ну, совершенно идиотски смотрятся кисейные платьица с обритой головой, а парики носить… вот ещё! Она алхимик!
***
— …Теперь к Высокому Солнцу, наверное, — сказала Камилла. — Так же, денька на три-четыре. — Больше ей было просто не выдержать, никого не отравив. Не насмерть, понятно, Создатель упаси, а так… заставить эти же три-четыре дня не вылезать из уборной, держа перед собой поганое ведро, чтобы блевать одновременно с поносом. Хорошо, хоть уходила из дому она ещё затемно, да и возвращалась порой после заката. Однако та же Клара Длинноносая умудрялась подкараулить её даже в сумерках. Дряхлая, немощная, подслеповатая и тугая на ухо бабулька.
Сак, из которого вытащили все подарки, заметно опал боками, зато обратно в Ясень Камилла везла здоровенный ящик, в котором, аккуратно перестеленные холстинками, лежали и ею собранные травы, и те прошлогодние запасы, которыми поделилась мать: «Свежее уже на подходе, забирай».
— Ты как в городе-то? — спросил отец. — Неудобно одной такой ящик тащить.
— Да не собираюсь я его таскать, найму извозчика.
— Ага, — сказал отец и полез за кошельком.
Камилла хотела было отказаться, потом вспомнила про горелку и взяла несколько монеток. И госпожа Изольда, и цирюльник, и аптекарь тоже то и дело совали ей по паре серебряных децимов, но Змей всегда отмахивался от «медяков», которые Камилла честно пыталась отдать ему. Так что не к следующему разу, понятно, но вот к следующему лету запросто можно будет скопить нужную сумму. А гномам человеческие зелья подходят? Может, и с ними можно как-то договориться? У ювелира наверняка глаза страшно устают к вечеру, а у какого-нибудь… жестянщика, к примеру, на руках совершенно точно должны быть рваные порезы и ещё, наверное, ожоги. Она, конечно, всего только ученица, но все, кто хоть раз её снадобьями попользовался, все потом требовали, чтобы именно она и готовила их впредь. Магию лечебную она в них сбрасывает, как объяснил её куратор брат Хаген, оттого и действуют они быстрее и сильнее. Куратором, кстати, был мужичок с кошачьей усатой мордой и блудливыми глазками. Ничего такого со своими поднадзорными он себе не позволял, но глазками так и шарил, словно руки под одежду запускал, а уж шуточки у него были… Хромой коновал дядька Никола покраснел бы.
Возчик пристроил поверх Камиллиного ящика чьи-то мешки и захлопнул короб позади кареты. Пора было садиться. Камилла перецеловалась с родителями и братьями, заверила, что скоро приедет снова, и полезла в карету.
========== Поднадзорная ==========
Так прошло лето. Осенью, после свадьбы Якоба с Диной, Камилла вместе с приехавшей матерью сходила отметиться в Штабе Искателей. Круг зелёного света по-прежнему не доходил до первой полоски на всё те же полдюйма, а до шестнадцатилетия оставался год с небольшим.
Впрочем, Камилла приказала себе выкинуть мысли об этом из головы — что толку изводить себя раньше времени? Трав она заготовила много разных, наставник совершенно не возражал, когда она, выполнив его задания, торчала вечерами в лаборатории, вываривая, перегоняя, растирая и смешивая то и это. Работать, как Корвин, от и до, строго следуя плану, у неё не получалось никогда — Камилла то как бешеная строчила в своём журнале, попутно приглядывая за процессом перегонки, и временами спать ложилась уже под утро; то, перегорев, откровенно через силу выполняла поручения наставника, а потом тупо валялась на кровати, даже не читая, или шла в театр, а то и на арену, где азартно вопила и улюлюкала вместе со всеми и даже ставки делала по мелочи. Обычно ей везло, но она не зарывалась, помня, что удача — девица обидчивая, ветреная и очень не любящая жадин. На выигранные деньги Камилла покупала ингредиенты и готовила лекарства для приюта, полагая, что вполне искупает этим мелкие грешки вроде ставок на арене, а крупных за нею пока и не водилось. Кроме гордыни разве что, но уж ту, если верить святым сёстрам и матерям, ей было вовеки не искупить. Разве что прикрыть покрывалом послушницы бритую голову и смиренно готовить снадобья для служителей Церкви.
Вот прямо сейчас! Ей мастер Фабиан, болтая как обычно за работой, пожаловался, что всем её растирание хорошо, отёки почти не беспокоят больше, но кожу сушит оно просто зверски, приходится потом маслом мазаться. Пришлось объяснять, что состав у этой отравы такой — куда вот деваться. Цирюльник легко покивал, заверил, что маслом натереться недолго и нетрудно, главное — ноги к вечеру перестали отваливаться, однако Камиллу зацепило, и она принялась размышлять, что можно заменить в растирании или как исхитриться и добавить в него масло сразу, не нарушая структуру…
— Змейка! — возопил мастер Фабиан. — Ну, об этом ли думать хорошенькой девочке?! У тебя в твоей лысенькой головке должны быть стихи о любви и цветы от поклонников, а не рецепты вонючих настоек! Кстати, если нужен парик на вечер или даже на два-три дня, можешь брать в любое время. Бесплатно!
Камилла по поводу стихов и цветов только фыркнула, однако за предложение брать парик, если понадобится, искренне поблагодарила. Действительно, вдруг… ну, не свидание, конечно, но мало ли что.
Так прошла и эта зима, а потом ещё одно лето с новыми поездками домой, за травами и на свадьбу Вильма, поспешившего за старшим братом. Осень не порадовала Камиллу никакими изменениями в статусе поднадзорной, а на Белую Дорогу ей исполнялось шестнадцать. В общем, надо было что-то решать.
***
В солнцев день редкая лавка была открыта, а всякие конторы вообще не работали, но Искатели — это не стряпчие. Это как и стража: ни выходных, ни праздников. И у них, конечно, в здании было темновато, гулко и пусто, но дверь с сияющим на солнце бронзовым Оком не была заперта, а в холле сидел за столом всё тот же бойкий дедок, что и год, и два назад. Камилла спросила его, к кому можно обратиться, и дед послал её в архив, сказав, что там сидит дежурный — брат Герберт, его и следует спросить о своём деле. Камилла тихонько вздохнула. Кто такой этот брат Герберт, она понятия не имела. Очевидно, рядовой Искатель с чужого околотка, а не привычный уже блудливый кошак брат Хаген и не глава здешнего отделения сестра Эвелина, которая за весь дистрикт отвечает и поэтому вряд ли пошлёт не вовремя заявившуюся дуру… прийти завтра, как все нормальные люди, а не в выходной день.
Где его искать, архив этот, она толком не поняла и порядком поблуждала по гулким пустым коридорам и лестницам вверх-вниз. И да, брат Герберт, как она и опасалась, совсем чужой поднадзорной не обрадовался. Сидел он, обложившись какими-то книгами и папками, и наверняка хотел во время дежурства написать какой-нибудь отчёт, чтобы не задерживаться потом после службы.
— Вот прямо срочно? — кисло спросил он, но всё-таки встал из-за стола. — И что такое стряслось? Молоко по всей улице прокисло?
— Я целитель! — возмутилась Камилла. — У меня не может ничего скиснуть. Просто у меня… я вчера…
Она смешалась. Если бы этот лысоватый дядька с невыразительным лицом пялился на неё, как брат Хаген, шаря взглядом под мантией, она бы злилась и ей было бы легче не смущаться, объясняя, с чего она припёрлась, да ещё в неприёмный день. Но брат Герберт смотрел на неё, как на муху, которую лень прихлопнуть, и у неё никак не получалось сказать, что вчера она лишилась невинности и теперь ей ни жить ни быть надо знать, как это на неё повлияло.
— Ясно, — равнодушно сказал брат Герберт, не дождавшись ответа и, видимо, поэтому сообразив, в чём дело. — Имя?
— Камилла из Монастырских Садов. Без фамилии, какая в селе фамилия?
— Из Монастырских Садов? — он скользнул глазами по её мантии. — Но живёте здесь?
— Я ученица мастера Серпента.
— Ясно, — повторил он и пошёл добывать с полки её дело — тоненькую, но большого формата, словно сложенный городской листок с новостями, книжицу с ярко-зелёной полосой на корешке.
Потом они вышли из архивного помещения, брат Герберт дотошно запер его ключом на два оборота и повёл Камиллу в зал контроля. Она нервничала и всё норовила вытереть о мантию вспотевшие ладони: а стоило ли вообще приходить? Вдруг её вчерашнее… приключение было напрасным? Нет, с Корвином было… ну, неплохо. Он, как она и думала, был аккуратен и терпелив, а кое-что было по-настоящему приятным, хоть и всякие «бабочки в животе» из глупых дамских романов оказались полной чушью — да она в этом и не сомневалась. И вообще, если кто не знает, «бабочка» — это такой эльфийский ножичек для метания, с двумя лезвиями. Вот уж как приятно заполучить такое в живот!