— Не говори глупостей! — резко отозвалась Анжела. — Охота — это вся его жизнь. Он будет уничтожен, если поймет, что никогда больше не сможет ездить верхом.
— Именно поэтому я и начал разговор про машину, — терпеливо продолжал Эдвард. — Ты можешь хоть сто раз подряд сказать ему, что он скоро вновь сядет в седло, но разве это будет справедливо по отношению к Саймону? Нам стоит исподволь, осторожно подготовить его к самому худшему.
Анжела вскочила из-за стола, раздраженно отшвырнув от себя камчатную салфетку.
— Нет, ни за что! — вскричала она. — Ты… ты же лишаешь его надежды! Ты не смеешь этого делать, не смеешь! Он поправится!
— Я и не предлагаю обрушивать на него все вот так прямо и грубо, — возразил Эдвард, уже начиная терять терпение. — Меня нельзя назвать бесчувственным чурбаном! Я просто считаю, что наш долг — раскрыть парню глаза. Мягко и деликатно.
— А я так не считаю! И вообще… теперь, когда его жизнь вне опасности, тебе больше нечего делать в Англии. — Она направилась к двери, но на пороге обернулась. Эдвард все еще сидел за столом. Его седые волосы поблескивали при свете свечей. Красивое лицо было бесстрастно. — Мы больше не нуждаемся в твоем присутствии, — раздельно и сурово проговорила Анжела. — Прошу тебя, уезжай завтра же.
Ребекка остановилась в отеле «Эйфель Дюкесн» на тенистой авеню Дюкесн, что на левом берегу Сены. Ее номер располагался на пятом этаже; из окон и с балкона открывался прекрасный вид на длинную и прямую ветку авеню Ла-Бурдонне. Вдали виднелась сказочная Эйфелева башня, возвышаясь над разноцветными крышами домов, многие из которых представляли собой настоящие жемчужины архитектуры. В Париже Ребекка была впервые. Два года назад они ездили со Стирлингом в Европу, но тогда на французскую столицу у них не хватило времени. Теперь же она буквально горела желанием поскорее познакомиться с этим замечательным городом. Она вернулась с балкона в комнату и, присев на краешек постели, еще раз прогнала в голове план предстоящей работы, составленный для нее Стирлингом. Да уж… график был довольно плотный и почти не оставлял ей свободного времени на осмотр парижских достопримечательностей.
На следующее утро, когда солнце проникло в окна ее комнаты и залило ее молочно-белым светом, она поднялась, позавтракала прямо в постели кофе с круассанами, набрасывая в уме распорядок дня. Сейчас в Лувр, а затем на первое задание к Иву Сен-Лорану — в его мастерскую.
В обед она планировала доехать на метро до Монмартра, взглянуть на Сакре-Кёр, который многие называли самым красивым собором в мире. Затем к половине третьего ее ждали в американском посольстве, где она должна была снимать посла. Если ей удастся управиться с этим без задержек, она еще успеет посетить Вандомскую площадь и прогуляться по бутикам на улице Риволи. На конец дня была запланирована съемка Роже Вадима, который давал пресс-конференцию, где думал рассказать о своем новом фильме.
Ребекка приняла душ, оделась, проверила свои фотопринадлежности и вышла на улицу ловить такси. День выдался суматошный, работы было много, и ей почти не удалось толком познакомиться с Парижем. В голове остались лишь какие-то отрывочные впечатления от прямых и широких, мощеных улиц, засаженных деревьями. Памятников знаменитых людей прошлого в натуральную величину, залитых ярким солнечным светом, какого не увидишь в Лондоне. Садов и парков с фонтанами, верхушки которых танцевали под порывами ветра, далеко разбрасывая холодные брызги. Кафе и пивных, где всем посетителям оказывается радушный прием, где в воздухе плавает дым ароматных сигарет «Житан», а из кухни пахнет чесноком. Машин и лавирующих между ними велосипедистов. Жандармов, регулирующих движение на дорогах и очень часто прибегающих к помощи своих пронзительных свистков.
Париж был в глазах Ребекки удивительным, сказочным городом. От одного только осознания, что она здесь, у нее кружилась голова. И она благодарила Бога за то, что в детстве прилежно учила французский. Впрочем, была критична к себе и понимала, что ее знаний явно недостаточно для того, чтобы чувствовать себя в этом городе свободно.
Вернувшись к вечеру в гостиницу, она плюхнулась на постель, отдыхая и радуясь тому, что удалось сделать по работе все, что было запланировано. Лишь сейчас она поняла, что умирает с голода. За весь день она не перехватила почти ни крошки. То работа, то прогулки по городу. Десятки отснятых пленок горкой высились перед ней на постели, как доказательство того, что сегодня у нее был сумасшедший день. Эти снимки расскажут Стирлингу лучше всяких слов, что такое Париж…
— Ну а сейчас поесть бы! — проговорила Ребекка вслух, подходя к зеркалу и проводя расческой по волосам.
Спустившись в вестибюль, она попросила консьержа посоветовать ей какой-нибудь хороший ресторан.
— «L'Escargot», madame, — тут же ответил тот и принялся объяснять ей, как туда проехать. Объяснял консьерж быстро и по-французски, так что Ребекка вздохнула с облегчением, когда он протянул ей ресторанную визитку, на оборотной стороне которой было написано, как туда добраться.
— Merci, — поблагодарила она учтивого консьержа и, прикинув маршрут по карточке, поняла, что лучше будет пройти до ресторана пешком. Десять минут, не больше, легкая прогулка.
— Bon appetit[4]! — пожелал он ей на прощание.
«L'Escargot» оказался типичным маленьким ресторанчиком, каких полно в Париже. Красный навес над крыльцом, выскобленный деревянный пол и несколько крошечных столиков, покрытых скатертями в красно-белую клетку. Рестораном владели три пожилые сестры, то и дело бегавшие на кухню с пустыми подносами. Смешно переговариваясь и добродушно пересмеиваясь, они рассказали Ребекке про свое меню. Американка решила начать с традиционного лукового супа, а продолжить пир телятиной с сельдереем и под соусом из базилика. Ко всему этому она заказала полбутылки «Шатонёф дю Пап». Обычно она не пила в одиночестве, но сегодня ей захотелось отпраздновать хороший день.
Ресторанчик, который почти пустовал, когда она переступила его порог полчаса назад, вскоре стал быстро заполняться посетителями. Ребекка пожалела о том, что не захватила с собой аппарат для скрытой съемки. Она получала удовольствие от вечера и сочувствовала Стирлингу, который не видел всего этого. Ей очень хотелось, чтобы он оказался сейчас рядом.
Часы показывали половину одиннадцатого. Впереди ее ждал еще один занятой день. Одна только съемка принцессы Стефании из Монако, которая должна была обедать завтра в гостинице по соседству, чего стоила!
Уплатив по счету, Ребекка пожелала сестрам хорошего вечера, и они ответили ей тем же.
— Пока, — сказала она, помахала им на прощание рукой и вышла на улицу.
Ближе к ночи заметно похолодало. Ребекке стало зябко на ветру. Застегнув кожаную куртку на «молнию» до самого горла, она быстрым шагом пошла в сторону гостиницы. На тротуары падали длинные и широкие тени от деревьев, тянувшихся вдоль улицы. На авеню Сент-Доминик не было ни прохожих, ни машин. Ничто не нарушало сумерек и тишины. Торопясь поскорее попасть в свой номер, Ребекка повернула направо, на улицу Бабилон, и… вдруг услышала сзади какой-то неясный шаркающий звук.
Почувствовав, как учащенно забилось сердце, она остановилась и оглянулась назад. Улица была исполосована тенями деревьев и походила на гигантскую решетку на тюремном окне. Впереди же все было погружено во тьму. Вокруг стояла мертвая тишина. Пожав плечами, Ребекка пошла дальше, успокаивая себя рассуждениями о том, что это Париж в конце концов, а не Манхэттен. Днем, когда город был залит ярким солнцем, она чувствовала себя в полной безопасности, радовалась жизни и гуляла по улицам беззаботно, как девочка. Два фотоаппарата болтались на груди, а сумка с фотопринадлежностями даже не была застегнута. Такое Ребекка могла себе позволить лишь здесь. Ей бы и в голову никогда не пришло быть такой легкомысленной дома.
И все же она упрекнула себя сейчас в том, что позабыла про первое правило, о котором ей рассказывал ее инструктор по самообороне: избегать темных, пустынных улиц в вечернее время суток.
Странные звуки возобновились. Шарканье сменилось шагом, словно ее преследователь прихрамывал на одну ногу. Впереди показалась залитая светом неоновых вывесок и фонарей авеню Дюкесн. Ребекка поняла, что ее спасение в том, чтобы как можно быстрее добраться до авеню, где светло и много народу.
Тяжело дыша, она побежала, стуча по мощеной мостовой каблучками туфель. Но она не слышала сейчас ничего, кроме биения собственного сердца, оглушительно отдававшегося в ушах. Преследователь не отставал. Ребекке показалось, что неизвестный даже приближается. Едва не вскрикнув от страха, Ребекка вновь резко остановилась и обернулась. Две длинные и тонкие тени на мостовой — ноги! — мгновенно слились в одну, и вновь наступила тишина.
Кричать было бесполезно. На таком расстоянии до авеню ее все равно никто бы не услышал. Повернувшись и уже не стесняясь своего страха, Ребекка сломя голову бросилась бежать на свет.
— Сегодня мы с вами научимся делать папье-маше, — объявила Дженни своим ученицам, накрыв клеенкой длинный рабочий стол, стоявший у одного из окон в классе. Затем она поставила на него несколько пузырьков с клеем, выложила широкие кисточки и заранее изрезанную на мелкие кусочки газету.
— А что такое папье-маше, мисс Дженни? — спросила Амелия. Глазки ее возбужденно горели. Она уже предвкушала удовольствие от знакомства с чем-то новым.
Дженни пригласила детей за стол и поставила перед каждым ребенком по блюдечку из алюминиевой фольги.
— Папье-маше — это красивая поделка, изготовленная из нескольких слоев склеенной бумаги. Сегодня мы с вами сделаем из папье-маше маленькие тарелочки, и вот эти блюдца послужат вам формами. Когда клей высохнет, вы сможете красиво раскрасить свои тарелки, а напоследок покроете лаком и отнесете домой показать родителям. Ну как, хотите? — Дженни села во главе стола.
Девочки согласно закивали.
— А можно я раскрашу свою в розовый цвет? — спросила Люси. — Моя мамочка больше всего на свете любит все розовое!
Дженни улыбнулась. Ей нравилось мастерить с детьми разные нехитрые поделки, будь то рисунок, горшочек или какое-нибудь украшение. Она знала, что в конце недели они относят их домой, где ими шумно восторгаются, тискают в объятиях, награждают поцелуями.
— Ну конечно, Люси. Раскрась свою тарелку в розовый цвет, — отозвалась Дженни. — А теперь давайте приниматься за работу.
Она объяснила девочкам, как нужно правильно делать папье-маше, и те сосредоточенно склонились над своими блюдечками. В классе воцарилась полная тишина. Только изредка кто-то из детей огорченно вздыхал, когда очередной кусочек бумаги прилипал не туда, куда ему было нужно. Ученицы настолько погрузились в работу, что совершенно не замечали Дженни. А та время от времени брала из шкафа очередную старую газету, чтобы разрезать ее на кусочки. Вдруг в какой-то миг ножницы замерли в ее руке, а взгляд выхватил с газетного листа — номер вышел года полтора назад — совсем маленькую заметку в одну колонку. Эта коротенькая корреспонденция произвела на Дженни такое сильное впечатление, что она вспоминала о ней и перечитывала потом весь день.
Ах, какая жалость, что Ребекка уже улетела в Париж!
Если бы во внутреннем кармане его пиджака не обнаружились документы, полиции было бы очень трудно установить его личность. Лицо было обезображено до неузнаваемости. Голова представляла собой страшное кровавое месиво из раздробленных костей, зубов, разбитой плоти и спутанных, слипшихся от засохшей крови волос. Сам труп издали походил на бесформенную кучку старого тряпья, завязанного в узел и выброшенного на свалку. В глаза бросались лишь руки с растопыренными, окоченевшими пальцами, замершими в предсмертной агонии.
На дворе было уже темно, когда молодой негр-официант из кафе «Аркос», что на Шестьдесят второй улице, выглянул на свежий воздух для короткого перекура. Заинтересовавшись поначалу тем, что валялось в сточной канаве, он решил подойти и взглянуть поближе. В следующую минуту он охнул и, закрывая рукой рот, в ужасе убежал оттуда. Даже полицейские, много повидавшие на своем веку, приехав на место происшествия, то и дело отворачивались, чувствуя подступавшую к горлу тошноту. Казалось невероятным, что человек способен был так изувечить своего ближнего.
Позже, уже в участке, дежурный сержант, ездивший по вызову из кафе «Аркос», принялся изучать личные вещи покойного, найденные на месте происшествия. Паспорт, несколько чеков, билет на самолет, какая-то мелочь, дешевые наручные часы и немногочисленные визитки, включая его собственную, еще что-то.
— Англичанин, — заметил вслух сержант. — Мать живет в Лондоне, а брат в Портсмуте. Интересно, какого черта ему понадобилось ехать в Нью-Йорк? Судя по визиткам, он здесь находился не на увеселительной прогулке.
— Вот письмо, — сказал его помощник, первым оказавшийся на месте происшествия.
— Проверь его. Проверь также этих людей. Тут главный редактор газеты, еще один главный редактор… Так… фотоагентство… Ну и остальное. Забирай карточки и проверь все. Пока, по всем прикидкам, это смахивает на немотивированное убийство. Ничего вроде не украли, а напали сзади.
— Врач считает, его зарубили топором.
— Что ж, я не удивлен, — буркнул сержант и поморщился.
Количество преступлений, в том числе на редкость бессмысленных и жестоких, возросло за последний год. На улицах пострадало очень много невинных людей. Сержанту казалось, что город медленно погружается в омут безумного насилия. Он не мог дождаться того дня, когда наконец выйдет на пенсию и стряхнет с себя всю эту мерзость.
Он поднял глаза на помощника:
— Этим делом займется детектив О'Хара. Он любит такие дела. Скажи ему, пусть разузнает об этом бедняге все, что только можно… Как его звали? — Он опустил глаза на документы погибшего. — Ага, вот! Майк Уилсон. Да, и незамедлительно.
На следующее утро Стирлинг впервые столкнулся лицом к лицу с детективом О'Харой. Полицейский пришел в агентство без предупреждения и приглашения, но Стирлинг согласился с ним встретиться, памятуя о том, что именно он имел дело с Ребеккой и высмеял ее страхи и подозрения.
— Чем могу служить? — спросил Стирлинг, не поднимаясь из-за своего стола навстречу детективу, который стремительно ворвался в кабинет и плюхнулся на стул напротив него.
— Насколько мне известно, вам на неделе нанес визит некий Майк Уилсон, не так ли? — О'Хара вперил в Стирлинга тяжелый, немигающий взгляд.
Отпираться не было смысла.
— Да, был такой. И что же?
— Вчера вечером его убили. Неподалеку отсюда.
У Стирлинга кровь отлила от лица. Он похолодел. Меньше сорока восьми часов назад Майк, пересказывая откровения «делового партнера» Слая Капры, сидел на этом самом стуле, где теперь устроился детектив О'Хара. Кому еще он хвастался, интересно? Но одно было ясно уже теперь: он слишком много знал, и за это его убрали.
— Как это случилось? — ровным голосом спросил Стирлинг.
О'Хара неопределенно качнул головой.
— Людей грабят и убивают на улицах каждый Божий день. Можно сказать, обыкновенная история. Ничего примечательного. Мы просто проводим дежурное расследование. Работа такая.
«Как же… — усмехнулся в глубине души Стирлинг. — Хочешь поиграть со мной в кошки-мышки? Ну что ж, давай поиграем».
— Понимаю, — вслух произнес он.
— Что ему от вас было нужно? — не отставал О'Хара.
Стирлинг принялся лихорадочно соображать. Что бы ни случилось, он не собирался рассказывать о том, что Майк Уилсон приходил к нему в поисках Ребекки. Ее нельзя впутывать в это дело. Тогда что ответить этому громиле?
Стирлинг решил избрать тактику полуправды, поскольку не знал, что детективу уже было известно, а что нет.