Огосподи. Да чтоб мне в жизни после этого хоть еще раз захотелось секса. Я угукаю в ответ.
— Тогда уверен, что все нормально.
— Ты уверен, что все нормально? — Я сажусь, весь оторопелый, и он протестующе мычит, когда я случайно утягиваю за собой одеяло, обнажая его спину… и все оставленные мной на ней отметины. — Кто из нас тут доктор, а? Ты и пациентам своим так же говоришь? «Хм-м, у вас странное пятно на МРТ, но уверен, что все нормально».
— Я доктор… — отвечает он совсем другим тоном. Ни следа от недавнего безразличия. Я из-за этого даже немного злюсь на него за ту дурь. — …но, тем не менее, брал твой член в глотку и засовывал язык тебе в задницу. Так что, как видишь, мое желание тебя трахать и ублажать стабильно сильнее любых политкорректных вопросов безопасности.
Ладно, больше не злюсь. Теперь мне просто не по себе.
— Лори. — Провожу рукой ему по плечу. — Разве нам не надо быть осторожнее?
Он поворачивается на спину и смеется. Но добрым смехом, а не таким, из-за которого я чувствую себя идиотом.
— Иди сюда, мой смешной чудесный мальчик.
Он кладет ладонь мне на затылок и притягивает вниз для поцелуя. Лори редко целует, когда мы не в процессе, так что это неожиданно. И приятно. Так охерительно приятно, что мы целуемся и целуемся, просто вот этот медленный танец ртов, движение в унисон под неслышную музыку.
А когда он меня отпускает, и я снова могу дышать, то пробую еще раз:
— Нет, серьезно, а вдруг у меня был бы сифилис, как у графа Рочестера? Его тоже растлили в четырнадцать.
— Милый, ты такой же растленный, как пастушка с картинки Хюммель. Если тебя это успокоит, я могу еще раз провериться, но если нет, пожалуйста… дай мне тебя трахнуть. Войти в тебя. Хочу почувствовать, как ты от этого кончаешь. У меня… у меня так уже давно не было.
— Да я под тобой кончил с полчаса назад.
Он подчеркнуто вздыхает.
— Ты же знаешь, о чем я.
— Знаю, но хочу, чтоб ты сказал словами.
Его руки все еще меня обнимают, тело напрягается под моим, становится нетерпеливей и — почти незаметно — податливей. Я за чертой. Точно знаю.
— Я уже давно не был так близок с кем-то. И не хотел быть.
Надо, наверное, вести себя как взрослый человек и настоять, чтоб мы точно удостоверились — никаких «все нормально» — но такой момент с Лори слишком особенный, чтобы его упускать.
И мне тоже хочется. С ним.
Все не так… не так, как я думал. И хоть мы уже весь дом у него обкончали за последние недели, мне внезапно опять неловко. Как не было с того самого первого раза, когда он меня разложил задницей кверху и ногами к изголовью кровати.
Просто это мой настоящий первый раз. Со мной раньше никто вот так не был. И не касался. Чтобы без барьеров.
Я дрожу, стесняюсь и сгораю от нетерпения. Пусть даже мы и опять на грани неловкости, а Лори изводит чуть ли не пол-литра смазки, потому что моя задница практически превратилась в замок Спящей Красавицы, заросший колючим бурьяном.
Кожа. Она шершавее, чем кажется.
Но господи. Господи.
Как же мне нравится это трение, этот привкус боли, растяжение, шероховатость и жжение, потому что они от Лори. Потому что так я чувствую Лори, когда он осторожно входит в меня.
В физическом плане разница небольшая. Но сейчас все по-другому. Совсем по-другому. Сам же и надумал наверняка, но все равно я в таком, ну… шоке от всего этого. И лежу тут, как оглушенный кролик, и смотрю на Лори у меня между ног, а в голове проносится только, что… он внутри меня. Вот этот незнакомец, в которого я, кажется, влюбился, внутри меня.
Я знаю, что говорят про мальчиков, которым нравится, когда их в попку. Знаю, что имеется в виду.
Вот только все совсем не так.
Я жадный, и сильный, и даже не представлял, что можно быть так близко к Лори. Мы буквально соединены, наши тела вложены друг в друга, все секреты оголены.
Я улетаю.
Потому что вот так оно и должно быть. Когда отбросишь догмы, политику и всякие бла-бла-бла. Вот это и есть секс. Это и есть любовь. И это и есть мы. Я и Лори. Вместе. Чувствуем прикосновения друг друга и касаемся в ответ. Настолько глубоко, насколько могут двое.
Он смотрит вниз, на место, где мы соединяемся, где я принимаю его в себя, и какое-то время мы оба разглядываем, как наши тела приладились друг к другу — я обхватываю его, а он вжимается в меня сантиметр за сантиметром. Но потом я велю ему смотреть на меня, и когда он поднимает взгляд, вижу в нем страх даже в полумраке комнаты. Страх и желание. Которые он мне показывает и дает, как когда я завязал ему глаза галстуком.
Жестом призываю его ближе, и он накрывает меня собой.
Целует. Неуклюже и грубо, издавая стоны прямо мне в рот. И я пою ему в ответ. Ту же песню.
Мы оба такие оголенные.
И когда я готов, то говорю ему: «Давай», и он выходит почти до конца и засаживает мне, как я люблю. Крепко сжимает горячими руками лодыжки и держит мои ноги широко раскинутыми и открытыми для всего офигительного, неземного удовольствия, которое может выбить из меня его бесподобный член. А сейчас все еще круче. Красиво, с полной отдачей и только кожа к коже. Только мы.
Я лежу — его разнузданный принц — и позволяю ему мне прислуживать.
А он сейчас просто само совершенство: каждая жила натянута, а кожа играет тенями и блестит от пота. Натруженное дыхание и отчаянный самоконтроль. Не мужчина, а дикий жеребец, который для меня становится ручным. И вот тут-то я и кончаю, разбрызгивая горячие струи по груди и животу, как будто мой член и сам удивлен такому повороту событий.
Чувствую себя почти разочарованным.
Не потому, что было плохо, а наоборот — так хорошо все это время, что не хочется, чтобы оно заканчивалось. Не хочется терять этот жар, эту наполненность и эту близость.
Не хочется терять Лори.
— Боже. Тоби. О, Тоби.
Он нагибается, и мне на секунду кажется, что он тоже кончил, но потом чувствую на себе его губы. Трепетное теплое дыхание на груди, а за ними — мягкие прикосновения языка, которым он слизывает все только что излитое из меня. Кожа сейчас настолько чувствительная, что мне почти щекотно, но все равно — так нравится. Особенно учитывая, что его все еще твердый член до сих пор внутри меня. Зная, что он с ума сходит от желания.
Я думаю, не поиграть ли с ним. Притвориться, что не разрешу кончить, заставить умолять. Знаю, нам обоим понравится.
Но не сейчас.
Сейчас никаких игр.
— Лори, — глажу я его по голове, — кончай. Для меня.
Он пытается что-то сказать — ужасно мило и нечленораздельно — и опирается на локти. Вжимается лицом в мою шею и начинает двигаться. Знаю, что он и тут думает обо мне, когда так осторожно берет собственное удовольствие, раз я уже получил свое. Я обнимаю его макаронинами рук и держу крепко, как только могу. И ногами бы обнял — ему нравится — но я еще слишком хорошо оттрахан, чтобы двигаться. И когда он кончает — хотя телеграфируется оно обычным способом, и я вообще не уверен, что именно сейчас чувствую в заднице, там все так скользко — все равно еще раз накрывает с головой, что Лори внутри меня.
Кончает внутри меня.
Кажется, несмотря на все свое недавнее безразличие и невозмутимость, он тоже понимает. Потому что практически всхлипывает. И какое-то время мы просто лежим, хватаясь друг за друга.
Когда он выходит, немного жжется. У меня там точно… тепло и мокро. Остро ощущается, что часть Лори еще осталась внутри. Хотя, думаю, рано или поздно оно ведь… выльется.
Я честно не знаю, почему дальше так делаю. Что на меня нашло. Ничего подобного не планировал, но когда мы с Лори вместе, и он весь такой — когда я за чертой — у меня появляется вот эта смелость, которой больше никогда не бывает.
После него я верю, что могу все.
Так вот, пока он стоит на коленях между моих раскинутых ног, я переворачиваюсь на живот и встаю на четвереньки.
Ему не надо объяснять, чего мне хочется. Его рот уже там, на мне, язык внутри меня. По новой наполняет все тело мягкими пульсами удовольствия. Недостаточно для еще одного стояка. Хотя дрочить мне теперь на это всю жизнь. Лори, вылизывающий собственную сперму из свеже- и тщательно оттраханной задницы Тоби Финча. Так же, как пил мою с моей кожи.
Господи, нам точно надо что-то придумать со светом и зеркалами. Я хочу это видеть. Хоть иногда.
Иначе не поверю, что мне не снится.
Когда он отстраняется, а я уже наполовину вырубился просто… от всех этих ощущений… он укрывает меня одеялом и осторожно целует. Сомкнутыми губами, которые я открываю языком и влезаю прямо в его рот. Где все такое вкусное и порочное — он, я сам и незамутненный секс.
— О, Тоби. Тоби.
Я широко улыбаюсь в ответ. Касаюсь его губ.
— Твое с моим здесь… смешано сейчас[14].
И после этого мы, кажется, засыпаем.
Не знаю, чего именно я ожидал на утро. Чего-то другого. Но он целует меня как обычно прямо в лоб и оставляет стоять на крыльце в розовеющей рассветной дымке.
И уходит жить своей жизнью. Бросает меня на произвол моей.
Следующие несколько дней проплывают в тумане сомнений.
Блин… и что это было? Как он вообще мог? Это нормально, да? Я что, один тут веду себя странно? Может, и черта — это все плод моего воображения, а на самом деле Лори просто такой по жизни. Просто взрослые все такие. Проблема-то в том, что мне и сравнить больше не с кем, и спросить некого, а сам я уже даже не пойму, чего мне надо. В смысле, еженедельный крышесносный секс с извращениями у меня уже есть, и мужчина, с которым я им занимаюсь, все остальное время хорошо ко мне относится. Но все равно я… похоже… до сих пор чем-то недоволен.
И тут наконец доходит. Мне хочется быть пригодным не только для секса. Да, круто, конечно, что мы с ним друзья по перепиху, и все, что в постели делаем, я люблю, но вот если б Лори во мне увидел еще что-то.
А как он увидит? Мне девятнадцать. Талантов нет, будущего нет, перспектив нет, планов тоже нет. А он — сильный, образованный красавец-мужчина. С престижной работой, сказочным домом и, скорее всего, настоящими отношениями, по сравнению с которыми я всегда в невыигрышном свете.
Потому что я ему не ровня.
Просто… ни в чем.
Вот такого леща от реальности мне и не хватало. Как раз когда стою с руками по локоть в раковине, полной мыльной воды и жирных тарелок от обеденного наплыва посетителей. Мысль, конечно, депрессивная что пипец, но… лучше уж смотреть на вещи трезвым взглядом, правильно? И я прямо тут обещаю себе, что больше к нему не вернусь. Партнера для перепиха Лори найти — раз плюнуть, а меня уже тошнит играть в русскую рулетку с собственным сердцем.
Вот только я не сделал поправку на свой долбаный дебилизм.
Без Лори вся моя жизнь сводится к одному «Сальному Джо» до пенсии. А теперь, когда я нашел то, что всегда искал — когда знаю, каково это на самом деле, поставить взрослого мужчину на колени — ёпт, как я после такого вообще вернусь к неуклюжим потрахушкам с мелюзгой моего возраста?
Да с какого хрена я вообще решил пойти на бесполезный принцип?
Выискивать еще какие-то недостатки в самом офигительном сексе всей, скорее всего, моей жизни. Дед бы это назвал: «Отрезать себе нос, чтоб лицу кузькину мать показать» — и был бы прав.
Естественно, я вернусь. И даже если между нами не будет ничего, кроме секса — если я на один секс только и гожусь — то уж по его-то части я стану спецом, вот увидишь, Лори.
На хер универ, на хер будущее. Может, вот где лежит мой талант: знать эту часть Лори как свою собственную. Знать, как вскрыть его и взять то, что он хочет, чтоб я взял. Секс, подчинение, боль.
Не-ет, я вернусь, еще как вернусь.
И, на хрен, отымею его до потери пульса.
Так что в пятницу я прямо с порога смотрю в его дикие холодные глаза и говорю:
— Хочу еще раз тебя связать.
Он чуть отшатывается, но я знаю, что не от меня или от самой мысли. А потому что тоже хочет. И кивает в ответ:
— Хорошо.
— Захвати что-нибудь типа веревки. Встретимся в спальне.
Даже странно — и одновременно совсем неудивительно — как это все легко. По правде, я люблю отдавать ему приказы, а он любит их исполнять, и я обожаю нотку неуверенности, с которой он это делает. Потому что когда говоришь такое с… ожиданием, что он подчинится, это кажется так неправильно, в хорошем смысле. То есть он в любой момент может просто развернуться и отказаться, но не отказывается.
Поднимаясь наверх, я обмозговываю кое-какие идеи. После той минуты дебилизма я, можно сказать, весь остаток недели посвятил планированию того, как его трахну.
Да, знаю, не надо заморачиваться. Лори четко дал понять, что на всем, что касается его тела, заморачиваться не надо. Можно просто делать, что хочешь. И проблема тут не во власти — я люблю, как он мне засаживает, правда. Это полный улет, естественно, но еще и появляется такое ощущение, что он типа у меня под контролем. Словно мое удовольствие — это цепи на его запястьях. Ошейник на шее.
Поэтому я не вот чтобы думаю, будто, засунув небольшую часть моего тела в тело Лори, я что-то хоть как-то поменяю. Но — особенно сейчас, без разделяющего нас латекса — хочется узнать, каково это. Взять его другим способом.
Но тут есть одна проблема. Понимаете… Как бы объяснить. Не слишком у меня хорошо получается. Я пробовал пару раз. И знаю, что кому скажи, покрутят пальцем у виска — с моими-то мечтами о том, чтобы вязать мужиков по рукам и ногам и заставлять их страдать. Но как следует кого-то трахнуть — это такая большая ответственность. А, знаете ли, сложно оставаться ответственным, когда, стоит тебе попасть внутрь, член сразу такой: «оодакрасавчик» и бросается как нищий на застолье. Хотя, если уж совсем быть честным, до Лори у меня хоть сверху, хоть снизу все разы включали кучу извинений и «ничего-ничего», а это хоть и нужно, и, там, вежливо, но не слишком… ну… эротично, верно? Так что, думаю, дело тут в опыте и в том, чтоб знать, что ты хочешь и как это получить.
Но по правде, я просто никогда до этого ни к кому такого не чувствовал. И если отбросить все сантименты, то остается похоть. Всепоглощающая, грязная, жадная, собственническая похоть. Такая, от которой все горит. Как коктейль Молотова у меня в груди.
В общем, я знаю, что скорее всего взорвусь в фонтане дурацкого неконтролируемого блаженства, как только ему присуну. И знаю, что Лори — по какой-то своей непонятной причине — мои фонтаны дурацкого неконтролируемого блаженства вроде как заводят, но все равно это не то, чего я хочу сегодня вечером. А хочу я заставить Лори почувствовать то же, что сам чувствую в его руках. И, похоже, не знаю, как это сделать. По крайней мере, не силой одного ствола.
Но вот другим способом, думаю, получится.
Если довести его до отчаяния, до беспамятства, до такого экстаза, что он будет принадлежать мне без остатка, будет умолять меня его трахнуть, что сломается, как только я в него войду, тогда сломаться мы сможем вместе. И стать потом целыми.
— Раздевайся, — говорю я ему в спальне.
И пока он снимает одежду, разглядываю принесенный им арсенал. Веревки, цепи, наручники. Рулон чего-то вроде изоленты, который меня на секунду пугает, пока не вижу, что она не липкая. И только уже с мотком веревки в руках я вдруг вспоминаю, что вообще-то ни хрена об этом не знаю. Сама веревка такая шелковистая, и ее приятно перебирать пальцами. Но меня выгнали из скаутов за курение травки позади дома культуры, и, в принципе, единственное, что я регулярно завязываю — это шнурки. И то обычно стягиваю и надеваю кеды просто так, без расшнуровывания.
Внезапно меня сзади обнимает уже голый Лори. Я прижимаюсь ближе к его рукам, теплу его тела.
— Это всего лишь веревка, — шепчет он, — ты не обязан брать именно ее.
— Но с ней вроде как традиционно.
Он пожимает плечами.
— Кому-то веревки нравятся, кому-то нет. Кто-то любит притворяться, что это своеобразный статусный символ только потому, что обращение с ними требует некоторого навыка.
— А ты что думаешь?
— Если б тебе нравилось, то и мне бы понравилось. Если б для тебя был важен ритуал.
Я размышляю над его словами. Может, когда-нибудь и попробуем. Но сейчас мне слишком нестерпимо хочется видеть его беспомощным, сделать его беспомощным. И даже не приходится ничего объяснять — он каким-то образом умудряется прочесть ответ по моему телу.