Невероятно, но факт. Ей был больше по душе бородатый лесоруб, чем респектабельный бизнесмен.
Вот тебе мисс Меркантильность.
И что теперь с этим делать? Что-то подсказывало мне, что она не захочет со мной говорить. Не сейчас, ни потом. А поговорить очень хотелось, чтобы все недоразумения разрешить и наконец зажить спокойно. Вместе!
Да-да. Я хочу жить с ней. Быть с ней. Семью с ней. А значит придется напрячься и как-то убедить разобиженную красавицу, что в моих действиях не было злого умысла.
Только что? Оббивать ее пороги, в надежде, что устанет дуться и соизволит выслушать? Не то.
Преследовать? Брать измором?
Глупости.
Петь серенады под окном?
Тогда точно не скоро поговорим, потому что меня упекут за нанесение тяжкого вреда здоровью жителей, ибо певец я еще тот.
Нам нужна новая точка отсчёта. Стартер для отношений, который позволит им выйти на новый виток. Надо вернуться к тому этапу, когда все у нас было хорошо.
Хорошо нам было в лесу, в маленьком покосившемся домике.
Вот она наша точка отсчёта. Нам нужно туда, где кроме нас никого не будет, где мы сможет оказаться наедине и обсудить, разобраться со всеми нашими разногласиями.
Нам снова надо в лес. Вот только Юля вряд ли обрадуется этой затее.
Придётся мне ее похищать и везти силой.
Кошмар. Хотя…первый раз я ее так же притащил, и это было мое самое верное решение за всю жизнь.
На следующий день я позвонил Николаю, и сказал, что приеду на пару дней в избушку. Тот не растерялся и залупил цену, как за номер-люкс в пятизвездочном отеле. Вот уж кто не стеснялся был меркантильным, так это Колян.
Самолично похищать Юлю я не мог — мы бы тогда вряд ли доехали до спасительного места и начали бы ругать уже в дороге. Поэтому отправил на ее поимку Гришу. У того аж тик нервный начался, когда я объяснил, что от него требуется. Он попытался увильнуть, но я и слушать ничего не хотел.
Нам с Юлькой надо в лес. В домушку. Точка.
Там у нас все началось, пусть там все и вернется на круги своя. Не знаю почему, но я был уверен, что лес поможет. Там все по-другому, все иначе. Там хочется жить и быть счастливым. Там она меня точно услышит.
В общем с утра пораньше я был на месте. Николай встретил меня возле сторожки, передал ключи, дотошно пересчитал наличность, которую я ему привез, и весело насвистывая удалился в лес.
Едва услышав мой голос из домика, выскочил Бродский. Замер на мгновение, навострив уши, а потом бросился ко мне, визжа как маленький несмышленый щенок. Господи! Да мне в жизни так никто не радовался. Он кружился вокруг меня, прыгал, ластился, молотил хвостом из стороны в сторону, падал на землю, подставляя пыльно-серое брюхо.
— Я тоже рад тебя видеть, приятель, — у меня внезапно ком поперек горла образовался, и глаза защипало.
Я тормошил его, гладил, обнимал несмотря на то, что он испачкал и обслюнявил всю одежду. Плевать. Это все такие мелочи.
Коза тихо мекнула, как бы говоря «опять ты приперся» и дальше продолжила щипать траву. Я не сдержался и ее тоже поймал, чтобы помучить внезапным приступом нежности.
— Ух, морда рогатая! — чесал между рог, трепал за ушами, а она смотрела на меня как на чокнутого, удивленно хлопая своими глазищами с прямоугольными зрачками, а когда я ее отпустил, тотчас отошла от греха подальше, и потом еще долго подозрительно оборачивалась в мою сторону. В общем, не прониклась. Ну и фиг с ней. Мне главное, чтобы Юля оценила.
Они с Гришей появились спустя несколько часов. Сердитая, как маленькая фурия девушка, и смущенный, красный как помидор, помощник.
— Ты считаешь это нормальным? — набросилась она на меня, — хватать людей и везти из к черту на рога?
— Она так орала, — пробубнил Гриша, склонившись ко мне, — матом! У меня уши скрутились в трубочку.
— Спасибо. Дальше мы сами, — усмехнулся я, представляя, как она отчитывает этого медведя. Это что такое надо было говорить, чтобы он так покраснел, — можешь идти.
Гриша свалил моментально. Просто, вот он был, и вот его нет.
Мы остались вдвоем. Снова.
— Жду объяснений, — она сложила руки на груди и посмотрела на меня холодно, с вызовом. Зубы от этого взгляда заломило. Будто мы чужие. — Зачем ты меня сюда притащил?
— Помириться хочу.
— И ты решил, что это захолустье нам поможет?
— С этого захолустья все и началось.
— Что началось? Твой маскарад? — Юля уперла руки в бока и выглядела, как маленькая разъяренная фурия.
— Самые лучшие отношения в жизни.
— Нет. Никаких. Отношений, — отчеканила она практически по слогам.
— Значит будут, — сказал коротко, таким тоном от которого обычно подчиненные начинали дрожать и писаться.
Юлю не проняло. Руки на груди сложила и посмотрела на меня, как матерая учительница на хронического двоечника.
— Прости. Я был не прав, когда решил скрыть от тебя правду. Надо было сразу во всем признаться.
— Ну что ты, дорогой. Ты же боялся, что я окажусь расчётливой стервой, которая ходит в лес за богатыми мужиками, как за грибами.
Вот язва. Но делать нечего, надо признаваться. Любая ложь в нашем случае смертельна:
— Да.
— Какие же люди тебе на пути попадались, если ты все сразу под одну гребенку чешешь и подвох во всем видишь? — ужаснулась она.
— Дело не в том, какие люди появлялись. Дело во мне. Я привык все просчитывать, контролировать. И высшие материи предпочитал обходить стороной.
— Это не я меркантильная, Паш, а ты, — внезапно выдала Юля, — Потому что меряешь всех толщиной кошелька и словно Кощей над свои златом чахнешь.
— Ни над чем я не чахну! Я щедрый!
— Это разные вещи, — устало отмахнулась она, — я говорю о другом. О том, что ты так боишься быть использованным, что сам без зазрения совести используешь других. Каково это жить по принципу: или ты, или тебя?
— Не очень весело.
— Правда? А мне вот показалось, что все тебя устраивало.
— Мне было хорошо с тобой.
— А без меня, видимо, еще лучше, — в глазах сверкнула обида, — потому что отпустил ты меня с преогромным удовольствием.
— Да не было никакого удовольствия. Я просто обалдел от того, как быстро все происходит.
— Так сильно обалдел, что потом почти месяц в себя придти не мог? Или желание начать отношения, — на последнем слове она небрежно сморщила свой нагленький нос, — возникло только когда встретил меня в магазине. Типа увидел, и в голове щелкнуло, отношениям быть!
Как с ней разговаривать, когда она похожа на колючего ежа?
— Хорошо, — я поднял руки в пораженческом жесте, — скажи, что мне сделать, чтобы все исправить?
— Ничего не надо! — сердито огрызнулась она, — все что мог ты уже сделал. Зря ты затеял все это, — широким жестом обвела дом и поляну, — ничего не получится. Я ухожу.
— Ты забыла, что отсюда так просто не выберешься? Машины здесь — большая редкость, а свою я не дам.
— Ха! — она достала телефон, — один звонок и проблема решена.
— Связи здесь тоже нет, — выхватил из рук мобильник и небрежно опустил его в бочку с водой.
У Юли чуть глаза на лоб не вылезли.
— Что ты творишь? — заверещала она. Подскочила к бочке и, опустив руку в воду, пытаясь нащупать свое имущество.
— Он уже на дне, можешь не стараться. Если только нырять соберешься.
— Я тебя сейчас убью! — прошипела, подступая ко мне, — ты…ты…
Тут в наш разговор решила вмешаться Агриппина. До этого она с интересом наблюдала, за нашей перепалкой, а теперь ей не понравилось, что Юлечка никак не могла подобрать слова. Поэтому она подошла и привычно боднула ее под зад.
Я как истинный джентльмен, распахнул объятия на встречу летящей прямо на меня девушки. Она вцепилась мне в плечи и замерла, вскинув испуганный взгляд.
Ее тело. В моих руках. Сердце сделало кульбит в груди и заколотилось как бешенное. Она здесь рядом. Со мной. И больше ничего не надо.
— Отпусти, — прошептала девушка.
— Не могу, — тоже шепотом, потому что голос сорвался.
— Отпусти меня, пожалуйста! — девушка уперлась руками мне в грудь. Я только сильнее к себе прижал, не желая отпускать. Она пискнула как-то испуганно, тихо, по-детски, и в голубых глазах сверкнули слезы.
Делать нечего, пришлось разжать руки. Юля оттолкнула меня и убежала в дом, а потом и вовсе закрылась в своей комнате.
Вот и поговорили.
И снова я здесь. В этом доме. В этой комнате.
Здесь все по-прежнему. Свалка барахла в углу, покосившийся шифоньер, вонючий плед на диване с отломанными ножками. Все то же самое, что и раньше. Или нет? Я не знаю.
Паша меня не трогал до самого вечера. И лишь когда на часах высветилось восемнадцать ноль-ноль, он тихо постучал в дверь.
— Чего тебе? — откликнулась неласково.
— Открой.
— Не открою!
— Пойдем ужинать. Я картошку потушил. Чай заварил.
Есть хотелось, а пить еще больше.
— Тот самый, который ссаным веником пахнет? — встрепенулась внезапно, вспомнив дивный аромат того пойла.
Кому-то огурцы соленые подавай, кому-то сладости, а мне вот до дрожи в коленках захотелось вонючего чая.
— Да.
— Спасибо, не хочу, — фыркнула громко, хотя на самом деле слюнями давилась.
— Все, Юля, хватит, — он бесцеремонно распахнул дверь и шагнул в комнату, — хватит.
Стоило только его увидеть, как сердце снова подпрыгнуло, едва не выскочив через рот, а потом забилось быстро-быстро, почти больно.
— Я никуда не пойду!
— Пойдешь, — Павел схватил меня за руку и запросто вытащил на кухню, даже не заметив моего жалкого сопротивления. Бугай здоровенный! Чтоб тебя!
Отпустил меня только возле стола, на котором было накрыто на двоих.
— Садись и ешь, — строго указал пальцем на лавку.
— Тоже мне командир нашелся! — фыркнула я, но за стол сел, и тарелку к себе подвинула.
Картошка пахла божественно. А, на вкус! Мммммм. В жизни ничего вкуснее не ела. Активно орудуя ложкой, я ревностно косилась в сторону чугунка, стоящего на краю стола. Там еще осталось? Все съем! Даже если лопну, все равно съем!
Павел сидел напротив меня и с самым несчастным видом равнодушно копался в тарелке, время от времени посматривая в мою сторону. Я тщательно игнорировала его грустные взгляды, но постепенно это начало раздражать. Даже стремление умять всю картошку сошло на нет.
— Ну хочешь я ради тебя бороду снова отпущу, — обречённо предложил он, когда я торопливо закончила с ужином и вскочила из-за стола, намереваясь снова спрятаться в своей комнате.
В голове что-то щелкнуло.
— А знаешь что? Хочу! — во мне вскипела вредность. Обернулась к нему, руки на груди сложила и снисходительно скривила губы, — такую же как была в лесу! Лохматую! Лопатой!
Он пригорюнился еще больше.
— Нет. Такую не смогу. На работе не поймут.
— Тогда нам не о чем говорить, — хмыкнула пренебрежительно и попыталась уйти, но он не отпустил, встал поперек дороги.
— Я могу оставить современную трехдневную щетину, — Павел предложил альтернативу лопате.
— Меня это не интересует.
Снова попыталась его обойти, и он снова не отпустил, крепко схватив за руку.
— Не трогай меня, — прошипела я, отталкивая его в сторону, — нет бороды — нет разговоров.
— Юля, прекрати пожалуйста. Ты ведешь себя глупо!
— Нормально я себя веду.
— Ничего подобного. Я тебя вообще не узнаю. У тебя поведение, как у пятнадцатилетней истеричной девицы! Ты же такой не была!
— У меня поведение гормонально-нестабильной беременной барышни, которая вынуждена тратить свое драгоценное время на разговоры ни о чем!
Он не понял.
Я призналась в том, что беременная, а он ни хрена не понял. Только нахмурился, пытаясь найти разумное зерно в моих словах. Видать, не нашел, потому что продолжил строго:
— Нет. Именно пятнадцатилетнего подростка!
Вот тугой. Павел был уверен, что я шучу, просто так для красного словца про беременность говорю.
— Нет. Беременной барышни, — упрямо рявкнула я и, оттолкнув в сторону дровосека, бросилась к себе. Схватила сумочку, рывком раскрыла ее, едва не сорвав молнию, и принялась копаться в боковом кармашке. Павел стоял на пороге и хмуро наблюдал за моими действиями. Наконец, пальцы нащупали узенькую бумажную полоску, на которой ярко выделялись две поперечные черточки. Победно ухмыляясь, я сунула бумажку в руки леснику.
— Наслаждайся!
Павел минуты две смотрел на нее, нелепо вскинув брови, а потом сдавленно выдал:
— Ты беременна?
Слава Богу! Дошло! Гений из глубинки.
— Да, Паша! Да! Беременна! — я всплеснула руками, — и, если ты спросишь от кого, обещаю — тресну тебе по голове.
— Даже мысли не было спрашивать такое, — глухо отозвался он, — почему раньше не сказала?
— Я сама недавно узнала. Собралась уже ехать в гости к леснику и осчастливить его новостью, а внезапно выяснилось, что никакого лесника и нет! И никогда не было. Был только какой-то странный тип, играющий со мной в кошки-мышки, — я снова начала заводиться.
— Не было никаких игр. Я же говорил.
— Ах да. Тебя все бесили, и ты спрятался ото всех в лесу. Отшельник, хренов.
— Сейчас меня бесишь ты. Мы же взрослые люди…
— Так, может, мне уйти? Ты только скажи. Я запросто, — грозно шагнула в сторону выхода.
— Все поздно, — схватил за руку так крепко, что я даже охнула, — Никуда не уйдешь.
Попыталась высвободиться — бесполезно. С ним бороться все равно что со стеной каменной бодаться.
— Ух ты, как решительно. Большой начальник проснулся? Надоело добродушного дядьку с топором изображать? — меня заносило, но я не могла остановиться.
— Да. Теперь будет добродушный дядька без топора, — внезапно улыбнулся недодровосек и бесцеремонно руку мне живот положил. Меня аж прострелило до самых пяток, а тело налилось приятной истомой. — А не уйдешь ты потому, что я тебя не отпущу. Больше никогда.
— Ха! — презрительно усмехнулась, скидывая с себя его лапищи. — В прошлый раз легко отпустил. Просто играючи.
— Прости, Юль. Каюсь. Дураком был, — просто сознался он, — Опешил оттого, как все быстро происходило. Не смог вовремя осознать, какое место ты занимаешь в моей жизни.
— А теперь вдруг осознал?
— Осознал.
— Ну и какое? Бесплатного развлечения во время каникул в лесу? Доступной девицы, которой можно мозги полоскать?
— Нет. Скромнее. Просто любимой женщины.
— Все бы такие любимые были, — ядовито ответила я и, смерив его сердитым взглядом, ушла к себе, громко захлопнув за собой дверь.
Каков нахал! Просто нахалище!
— Я тебя не отпущу, — передразнила сердитым шепотом, обращаясь к нему через стену, — то же мне! Властный мачо. Не отпустит он меня. Ха! Уйду и спрашивать не стану.
Опешил он. Растерялся!
Да мне плевать!
Я!.. Да я!.. Да он!.. И вообще!... Вот!
Внезапно приступ беременной ярости погас, словно его и не было, и тут же вернулась способность трезво мыслить. Я обессиленно опустилась на край дивана, подперла щеку рукой и грустно уставилась на стену.
М-дя.
Дурочка я все-таки. Говняюсь тут, выпендриваюсь, а ведь это он. Мой Пашка. Пусть без зарослей на физиономии, но он. Хороший, надежный. Тот самый, от кого сердце замирало и кровь в венах закипала. Мой.
Эти перепады настроения меня точно с ума сведут.
Я на цыпочках подошла к двери. Прислушалась, а потом тихо выскользнула из комнаты.
Павел сидел на крыльце и, сцепив ладони в замок, смотрел наверх, на седые облака, лениво ползущие по розовому небу. Широкая спина, обтянутая белой футболкой, крепкие руки, непослушный вихор на затылке. Под ложечкой засосало от нежности, от жгучего желания быть с ним.
Конечно, я его простила. Да по большому счету и не за что было прощать. Он никогда не делал мне больно, не предавал, не был грубым. А этот маскарад с лесником… Что же будем считать, что он просто хотел произвести на меня впечатление. Правда, обычно для этого все наоборот делают: представляются принцами, да большими боссами, на деле ровным счетом ничего из себя не представляя. А у него все наоборот. Все шиворот—навыворот. Затейник.