В себя я пришла, только оказавшись на втором этаже. Ирка была рядом.
— Ну ты даешь, — протянула она, когда мы остановились у кабинета. — Не боишься, что он решит тебе отомстить?
— И что он сделает? — фыркнула я. — Не пригласит на новогодний бал?
Ирка расхохоталась, похлопав меня по плечу.
— Кстати, он совсем скоро. Говорят, устроят сначала концерт в актовом зале, а на следующий день дискотеку. Я слышала, в этом году директор разрешил продлить дискач до десяти, — улыбнулась Ирка.
— Ну, от концерта мне, боюсь, не отвертеться, а вот на дискотеку даже не собираюсь, — проговорила я и взяла Ирку за руку, повернув запястье, чтобы посмотреть, сколько времени осталось до звонка.
— Да ты что, мы должны пойти! Мы же самые старшие в школе! Всяко будет что-то крутое! — глаза Ирки горели предвкушением, а я же осознавала, что это просто будет еще один скучный вечер.
— Не знаю, Ир, давай потом решим, — отмахнулась я. — Все, я пошла, мне еще доклад надо сдать.
— Ладно, позвони вечером! — Ирка помахала мне и помчалась на третий этаж, на свой урок.
Я прошла в кабинет и уселась за парту, где уже сидел мой сосед. Перекинувшись с ним парой фраз, увидела, что наша биологичка зашла в класс с «остатками» учеников, и тут же следом прозвенел звонок.
Как только начался урок, я обернулась и увидела, как Сорокина что-то яростно нашептывает на ухо Богатыревой, глядя при этом на меня. Потом они начали хихикать, и я отвернулась, закатив глаза. Вот же тупые куры, вместо того, чтобы делом заниматься — рисовать таракана в разрезе, так нет, сидят и явно поносят меня. Идиотки.
Таким образом прошли еще три урока, и почти на каждом я получала от Сорокиной презрительный взгляд или того хуже — неприличные жесты. Но я, конечно, в долгу не оставалась, и с удовольствием демонстрировала средний палец в ответ, при этом губами повторяя свой посыл. Странно, что Богатырева при этом отмалчивалась. Может, они что-то задумали?
***
Странно, но до самого новогоднего концерта вся элита вела себя почти примерно. Ну Чернов, конечно, не упускал возможности сказать мне какую-нибудь гадость, как, впрочем, и Сорокина Маша, которая, мне казалось, залезла бы к нему в штаны, если б не наличие Богатыревой. Всем известно, что Сорокина к нему неравнодушна еще класса с седьмого, а вот сам Чернов ее в упор не замечает. Разве что изредка мог ее облапать, в качестве шутки конечно. Но с тех пор, как он стал тереться с Богатыревой, Сорокиной его внимания практически не перепадало. С Богатыревой мы нечасто лаялись. Я даже успела соскучиться, поскольку все чаще она игнорировала мои нападки, к явному неудовольствию Сорокиной. Та, похоже, считала смыслом своего существования испортить мне жизнь. Всегда пыталась как-то меня задеть или унизить. Я, естественно, отвечала. Однажды даже чуть не прибила ее на физкультуре во время игры в волейбол — меня успели вовремя оттащить другие участницы команды.
Но когда мы все собрались в актовом зале на концерте, я поняла, что время мести «элиты» пришло.
Я должна была выступать с одной девочкой из класса — меня лично попросила Альфия Тимирязевна, хотя я отпиралась до последнего. Нет, ну правда, мне почти восемнадцать, а я должна стоять на сцене и читать стихотворение? Но классуха надавила, и мне пришлось согласиться. А вот Богатырева, Сорокина и еще несколько ребят приготовили небольшой номер в стиле КВН — маленькая смешная постановка. Каждый класс должен был представить какой-то номер самодеятельности, и они решили показать такой стиль творчества, соединив участников из нескольких классов. И конечно, их постановка явно должна была быть куда интереснее, чем мой чертов стих. Но отказаться не было возможности, поэтому пришлось тупо идти вперед.
После нескольких номеров младших классов пошли старшие. Игра на скрипке, песни, танцевальные номера и, наконец, КВН-ский пассаж, который произвел фурор. Еще бы, почти вся «элита» была на сцене. Номер был про Снежную королеву, которую играла, естественно, Богатырева, про принца (естественно, Чернов), который растопил ее сердце, и все это подвязано на школьной жизни. Им хлопали долго и громко. Настолько, что я расхотела выходить на сцену. Но меня активно подбадривала Ирка. Поэтому, когда время моего выступления пришло, я собралась и встала, направившись к входу в закулисье. Я и Наташа — моя коллега по поэтическому позору, стояли у выхода из-за кулис и ждали, когда нас объявят. Лично я ждала, когда все это закончится, потому что искренне считала, что даже школьный праздник вполне может обойтись без стихов — на дворе все-таки не семидесятые годы, серьезно, уже нулевые наступили, миллениум прошли, мать его, а у нас все совковые замашки.
Когда нас объявил один из ведущих — парень из десятого класса, Наташа кивнула мне, и мы двинулись вперед на сцену. Мы должны были читать новогодние произведения классиков — мне достался Блок, а Наташе — Цветаева. Смысл был, конечно, в самой подаче, манере — так называемое литературное чтение. Уж к счастью или нет, с литературой у меня было все слишком хорошо, поэтому Альфия меня и отправила. И все бы ничего, но, когда Наташа прочла свое произведение, для меня начался персональный ад. После первого четверостишия Сорокина начала специально громко кашлять, заглушая меня. После того, как на нее шикнули, в дело вступил Чернов. Он стал выкрикивать разные реплики типа «ты хоть разденься!» или «а можно следующую посмотреть» и другие. Естественно, учителя отреагировали, но было уже поздно — весь зал веселился, и меня никто не слушал. Но, глядя в одну точку где-то в самом конце зала, я прочла стихотворение до конца, а после, поклонившись вместе с Наташей, развернулась и ушла со сцены.
Наш номер был одним из последних, поэтому я не стала ждать завершения концерта, а сразу направилась к выходу, смешавшись с толпой стоящих в проходе учеников.
Да, нам аплодировали, да, кто-то даже слушал, но… то, что сделали эти твари… Снова решили отыграться, унизить, напомнить, где чье место. Но ничего. Бумеранг никто не отменял. Все всегда возвращается. Уж в этом-то я не сомневаюсь.
Я шла твердым шагом к лестнице, когда услышала, что меня кто-то окликнул. Из-за музыки, доносящейся из актового зала, я не сразу смогла понять, кто это, и обернулась. Еле совладала с лицом, когда увидела Богатыреву.
— Мишина, подожди! — повторила она и двинулась в мою сторону.
— Отвали от меня, — зло буркнула я и снова развернулась, припустив по лестнице.
— Да стой же ты!
Богатырева была на каблуках, а я, конечно, без, поэтому в скорости мы были не на равных. Я спустилась на первый этаж и, понимая, что она вот-вот нагонит меня, решила заскочить в спортзал, двери которого, к счастью, были открыты. Может, потому что замок давно был сломан и возиться с ним никто не хотел. Все равно в шесть придет уборщица и станет тут все мыть, к чему лишние телодвижения. Я зашла внутрь и прошла в раздевалку, решив переждать «бурю» там. Спустя несколько минут тишины я решила, что Богатырева все-таки упустила меня из виду и смылась. Но только я встала, как услышала хлопок двери.
О нет! Нет-нет-нет, только не это.
Я вышла в коридорчик, соединяющий раздевалки, кабинет физруков и сам зал. Там стояла Богатырева. Я перевела взгляд на дверь и закрыла лицо ладонью.
— Бля-я-я… Богатырева, почему ты такая тупая курица, мать твою?! — зло воскликнула я, зыркая на растерянную девушку.
— В смысле? — она нахмурилась, явно не понимая моего негодования.
— Какого хера ты дверь захлопнула, кукушка?! Как мы выйдем отсюда? Она не открывается изнутри, замок сломан черт знает сколько уже, идиотка!
— Че? — пробормотала она в непривычной для себя манере и тоже уставилась на дверь.
— Через плечо! — огрызнулась я. — Че ты вылупилась на меня? Давай, стучи, может тебя кто-то услышит! — взмахнула я руками, хотя понимала, что это бесполезно. Сейчас закончится концерт, и все пойдут домой — а это совершенно другое крыло. И просто так мы до них не дооремся.
— Блин, — прошептала Богатырева и на всякий случай подергала ручку двери. — Серьезно, что ли?
— Нет, я шучу тут стою, — изобразив улыбку, процедила я.
— А как нам выйти? Стой… Знаю! — сама себе ответила она и достала телефон. — Я позвоню своим, и они нас освободят!
— Удачи, — фыркнула я и развернулась. — Только если твой телефон обладает каким-то особым сигналом, который прорывается даже из этой жопы здания.
— О чем ты говоришь? — снова не поняла Богатырева, держа телефон у уха.
— На экран посмотри, курица! Тут нет сети! Ты в спортивном зале, алло! — почти проорала я.
— Черт! — Богатырева посмотрела на экран и поняла, что я снова права. — И что, мы до утра тут будем сидеть? Мои друзья ведь увидят, что меня нет, они же будут меня искать? — спросила она непонятно у кого. — Или Ирка твоя… Она же поймет, что ты куда-то делась? Нет?
Глаза Богатыревой буквально кричали: «Скажи, умоляю, скажи, что мы тут не застряли с тобой вдвоем!»
Я ухмыльнулась и ответила:
— Прости, но мне нечем тебя порадовать. Ирка, вероятно, решит, что я ушла домой, а твои… Твои просто будут тебе звонить и гадать, куда ты делась. На большее мозгов у них не хватит. Потом решат, что ты ушла. Не думаю, что этот гандон Чернов будет бегать по школе и искать тебя.
— И что, мы так и останемся… тут? — не обращая внимания на мои слова, снова проговорила Богатырева. — Навсегда?
— Ты дура? — устало протянула я. — Во-первых, завтра зал в любом случае бы открыли. А во-вторых, в шесть придет уборщица, тогда и выпустит нас.
— Откуда ты знаешь? — прищурилась Богатырева.
— От верблюда, — фыркнула я. Не рассказывать же ей, что буквально вчера я сама приходила сюда в шесть и убиралась. — Так что… нужно просто собраться с силами и вытерпеть все это.
— Ты умеешь успокоить, — усмехнулась Богатырева.
— Я обращалась не к тебе, а к самой себе, на тебя мне насрать, — улыбнулась я и направилась к входу в зал.
Я услышала, как Богатырева снова с силой дергает ручку двери.
— Ты так Чернову передергивать можешь, а школьную дверь ломать не надо! — громко сказала я и вошла в просторный спортивный зал.
Когда я была на полпути к сложенным в стопку матам, то услышала приближающийся стук каблуков.
— Да как ты смеешь?! — прокричала за моей спиной Богатырева, чем заставила меня остановиться и обернуться. — Почему ты постоянно оскорбляешь меня?! Ты ничего не знаешь, как ты вообще можешь так говорить?!
Я посмотрела на нее и моргнула.
— Эм-м-м… Как? Ртом. Берешь и говоришь. Ничего сложного, — пожала я плечами и собралась снова развернуться, чтобы дойти до стопки матов и усесться на них.
— Ты жестокая и грубая! — воскликнула мне вслед Богатырева, которая уже выходила из себя.
— А ты шлюха, — спокойно ответила я, — но нам всем как-то приходится с этим жить.
— Почему ты постоянно меня оскорбляешь?! Тебе доставляет какое-то особое удовольствие гнобить меня, унижать? У тебя какие-то извращенные вкусы?! — продолжала верещать она, но это заставило меня вновь повернуться к ней, хотя я была уже у своего намеченного лежбища.
Я улыбнулась и наклонила голову.
— Унижать? Тебя? Дорогуша, я еще даже не начинала. Это еще цветочки, поверь мне, — как чертов дьявол, тихим и опасным голосом проговорила я.
— За что ты меня ненавидишь? Что я тебе сделала? — также тихо проговорила Богатырева, неотрывно глядя мне в глаза.
Я сделала несколько коротких и медленных шагов к ней, оказавшись почти лицом к лицу. Почти так же близко, как тогда, в раздевалке того гребаного кафе на дне рождения Сорокиных.
— Что ты мне сделала? — тихо проговорила я, рассматривая ее лицо, которое было всего в паре сантиметров от моего. — Ты, полагаю, ничего не помнишь, верно? Мне стоит освежить твою память?
Богатырева не ответила, лишь молча сглотнула, продолжая смотреть мне в глаза. Я приняла ее молчание за согласие и продолжила.
— Первый класс. Мы учились вместе с первого класса, всю начальную школу. Ты и тогда была вся из себя — наглаженные бантики, черное платье, лакированные туфельки… Просто принцесса, а не первоклашка. И как ты помнишь, у нас у всех были отдельные одноместные парты… за исключением уроков ИЗО. Там в кабинете были обычные. И что же я сделала? — спросила я, продолжая прожигать ее взглядом, мыслями снова возвращаясь в то время. — А сделала я самую глупую вещь на свете. Я решила подружиться с тобой. Предложила сесть вместе. А ты помнишь, что было потом? — спросила я с нажимом, потому что гнев и ярость снова начали закипать во мне.
— Я не… — начала бормотать Богатырева, хотя по ее лицу я поняла, что она вообще не помнит того, о чем я говорю.
— Я напомню, — улыбнулась я. — Тогда у меня была очень короткая стрижка — летом я дралась с мальчишками во дворе, и мне в волосы засунули жвачку. Пришлось их обстричь. А ты сказала, что никогда не сядешь рядом с тем, у кого вши. И что я выгляжу, как оборванка. А знаешь, что было дальше?
Богатырева смотрела на меня широко открытыми глазами, словно не верила тому, что слышала.
— Меня почти два с половиной года дразнили «вшивой» и «нищенкой», никто не хотел садиться рядом. И каждый день. Каждый чертов день я получала тонну обзывательств, тычки, оскорбления. В меня кидались едой, меня дразнили… Пока в начале третьего класса я впервые не дала сдачи. Да, мальчик из нашего класса, Миша Андриянов, который после этого ушел в другую школу, помнишь? Он со своими дружками обозвал меня «вшой» и кинул в меня сухарики, горстью. А я врезала ему. Только после этого все начали сначала думать, прежде чем полезть ко мне. А знаешь, что было еще, помимо каждодневных издевательств на протяжении этих лет? Когда я устраивала истерики, что не хочу идти в школу, или когда приходила домой из нее вся в слезах… Бабушка не знала что делать, не знала, что происходит, ведь учителя-то были не в курсе… — я снова улыбнулась. — И тогда у нее начались проблемы с сердцем. И до сих пор они только усугубляются. А все почему? Потому что одна маленькая выскочка открыла свой рот и решила меня унизить. Просто так. И эта выскочка — ты, — я наклонилась к ее уху. — Так что не рассказывай мне про унижение, ты про это ничего не знаешь. Ты портила мне жизнь всю начальную школу, из-за тебя моя бабушка заболела, а теперь еще и твой дружок присоединился, и вся твоя стремная компания. Так что не советую тебе обвинять во всем меня. Ты сама все это начала. Моя вина лишь в том, что я захотела с тобой дружить.
Я выпрямилась и посмотрела ей в глаза. Богатырева стояла, открыв рот.
— Господи… Это было… почти десять лет назад, — покачала она головой. — Да, в детстве я была той еще дрянью, я знаю, и… прости меня за это, но… Черт, прошло столько лет!
Она смотрела на меня, а ее глаза блестели. Чертова актриса. Но со мной этот номер не пройдет.
Богатырева сглотнула и почти прошептала:
— Как долго ты еще будешь меня ненавидеть?
— Пока не погаснет солнце, — чеканя каждое слово, прошипела я. — Ты — исчадье ада. Ты лицемерка, высокомерная заноза в заднице, шлюха.
— Прекрати, — тихо, но твердо проговорила она, из последних сил пытаясь держать себя в руках.
— Что? — усмехнулась я. — Что тебя больше из этого задело? То, что ты лицемерка или шлюха?
— Хватит! — крикнула она и занесла ладонь. Такого исхода я не предполагала, потому не успела отреагировать или предотвратить последовавшую оплеуху. Звонкая пощечина украсила наш диалог. Щека горела, но я словно не чувствовала боли. Только сжала челюсти сильнее.
Казалось, и Богатырева выглядела растерянной. Словно сама от себя такого не ожидала. Хотя, что удивительного, вряд ли эта королева стиля хоть раз на кого-то поднимала руку.
Я подвигала челюстью и ухмыльнулась.
— Я так полагаю, все же «шлюха»?
И снова пощечина. На этот раз сильнее. А глаза Богатыревой почти синие. Даже привычного зеленого оттенка практически не осталось. Так она выглядит в бешенстве? Щеки румяные, губы сжаты, глаза злющие… Черт, а это красиво… Но главное, я нашла ее больное место. То, что открывает ее истинное лицо. Ее ахиллесова пята, ее криптонит, ее игла в яйце.