— Угу.
Олежка Замкадыш раньше был одним из протеже Глеба Арнольдовича, но отошёл от дел, когда его карьера в компании, занимающейся оптовыми поставками лаков и красок, пошла в гору. Олег начал регулярно ездить в командировки в Германию и Финляндию, влез в ипотеку и купил квартиру. Именно ей он и был обязан своим прозвищем.
Прозвища на удивление метко умел раздавать Глеб Арнольдович, и у всех его мальчиков кроме «творческого псевдонима» для клиентов была ещё и кличка «для своих», но к Олегу не пристала ни одна. Но когда он, уже уйдя из клуба, купил ту самую квартиру, которая находилась ровненько за МКАДом, на Белой Даче, и сам себя назвал замкадышем в разговоре, прозвище приклеилось моментально.
Никита добирался в Котельники из центра около двух часов — времени поразмыслить над ситуацией было полно, и поэтому, когда Олежка спросил его, как у него дела вообще, безотносительно Бусыгина, он смог точно и определенно ответить, что погано.
— Не ужасно, но денег впритык. Я эти три месяца не работал, а тратил много… Ну и кредит за квартиру ещё.
— Слушай, а я думал, за курсы Влад платил, — Олежка достал из холодильника две новых бутылки пива и поставил на кухонный стол.
— За сами курсы и за проживание — да, а всё остальное я сам… Мог у него попросить, не вопрос, он бы не отказал. Но я что, на еду и шмотки себе сам, что ли, не заработаю?
Никита сделал первый глоток и поморщился, когда от пузырьков газа защекотало в носу.
Живя с Владом, свою зарплату он не то чтобы спускал на ветер, но тратил, не задумываясь, потому что было кому поддержать. Но богатенький папик Бусыгин помахал ему ручкой, а он остался на мели. Сбережения, однажды уйдя на первый взнос за квартиру, из-за кредита и прочих трат накапливаться не торопились; восьмого числа с карточки снимут очередные сорок пять штук за ипотеку — почти половину того, что на ней было. Зарплата не предвиделась до пятнадцатого, а жильё надо было искать уже сейчас: у Замкадыша можно было перекантоваться недельку, не больше.
— Я завтра позвоню по объявам, — сказал Никита, выбирая из стоявшего перед ним блюда креветку покрупнее. — Буду искать что-нибудь поближе к работе.
— Пока можешь не париться, живи здесь. Я через две недели в Анталию уезжаю, заодно за квартирой присмотришь. Только до твоей работы добираться отсюда — полная жопа.
— Ничё, доберусь. Я, может, раньше съеду, но спасибо по-любому.
— Ага, — Олежка кровожадно оборвал креветочью голову. — А с машиной что? Тебе оставил?
— Ну да, она и оформлена на меня была. Я сначала думал, щас так красиво ключи ему в рожу швырну! А с другой стороны, какого хрена? Какая, на хрен, гордость — без тачки остаться?
— Правильно сделал, — подытожил Олежка, — если б швырнул, наши над тобой ржали бы не переставая, что ты за два года даже на машину не насосал.
Никита только пожал плечами и сделал очередной глоток.
У него не было цели сбить с Влада побольше бабок. Возможно, в тот вечер, когда он подсел за его столик, основной мотивацией и были золотые горы, на которые намекал Глеб Арнольдович, но встречался он с Владом не только из-за денег. Влад ему нравился. Умный, уравновешенный, симпатичный, заботливый. Не без недостатков, с частью которых иногда было трудно смириться и которые со временем раздражали всё больше и больше. Но у кого их нет? Правда Никита затруднялся, к чему следовало бы отнести расчётливость и целеустремлённость Влада — чисто теоретически это было достоинством, но в практическом применении к нему, Никите, обернулось готовностью выкинуть его из дома и из жизни вообще, когда на горизонте появилась невеста с приданым в виде депутатского мандата.
Никита подумал, что в глубине души всегда ждал от Влада чего-то такого. Сегодня его вывело из себя не столько «нам придётся расстаться», сколько то, что Влад ему несколько недель пел про люблю-скучаю, а сам в это время вовсю крутил с генеральской дочерью. Вот такого Никита не ожидал. Думал, что в случае чего его пошлют сразу и без разговоров, а получилось совсем иначе: Влад то ли стыдился, то ли боялся признаться и даже пару раз извинился. Но если подумать, Бусыгин был очень даже неплохим мужиком — не ревнивым, добрым, щедрым…
— Ебать… — даже не произнёс, а простонал Никита, хлопнув себя по лбу.
Он отставил пиво в сторону и выскочил в коридор, где вдоль стены стояли в строй пять его чемоданов и три коробки.
— Лошадь! Блядская лошадь!
Обеспокоенный Олежка тоже бросил пиво и вышел в коридор:
— У тебя всё нормально?
Никита раскрыл первый чемодан:
— Любовь Сергеевна точно должна была положить… Тут вроде… Нет!
— Ты чего потерял-то? — спросил Олежка.
— Документы, там целая папка была, — он взялся за второй чемодан. — Документы на лошадь. Я тебе не говорил, что ли? Влад же мне лошадь подарил…
— Блядь, на хуя тебе лошадь? В смысле, Влад ничего нормального не мог придумать? Полезного.
— Мы с ним осенью в Вене были, ходили в Испанскую школу смотреть на выступление лошадей. Потом ездили кататься под впечатлением. Мне понравилось, но я у него лошадь точно не просил… Вот точно! А он взял и через пару месяцев повёз меня в отель один на выходные. Тебя ждёт сюрприз, говорит. Я ещё такой думаю: нет, чтобы на выходные в Европу куда-нибудь слетать, если хочет сделать сюрприз. Почему мы в область едем? Какие сюрпризы меня ждут в Ленинском районе? А там при отеле конюшни, и он мне эту лошадь дарит! — Никита перешёл к третьему чемодану. — Вообще приятно. Лошадь красивая, породистая… Но можно же было спросить. Вот правда, на хуя мне лошадь? Я даже ей управлять…. в смысле на ней ездить толком не умею. Я так вежливенько Владу говорю, спасибо, дорогой, но я как-то не по лошадям и вообще. Будешь учиться, говорит, тебе же в тот раз понравилось.
— Нда… — протянул Олежка. — Это дико романтично, но вообще тупо.
Никита только вздохнул. Он тоже считал, что дарить, не спросив предварительного согласия, лошадь — немного странно. Закончив рыться в последнем чемодане, он перешёл к коробкам. Все три тяжёлые, будто свинцовые — внутри лежали книги и прочие вещи, не относящиеся к одежде.
— Ага, вот! — Никита вытащил толстую кожаную папку с серебристым тиснением по корешку. — Мелюзина, две тысячи шестого года рождения.
— Никит, а ведь она, наверное, стоит прилично? — предположил Олежка.
— Тридцать семь тысяч евро, — Никита довольно помахал перед ним договором продажи. — Сейчас, наверное, дешевле… А может, наоборот, дороже. В ценообразовании на лошадей я не особо разбираюсь. Вдруг они с возрастом только дорожают, как бренди.
— Вот это вряд ли… Так что, будешь продавать?
— Конечно, — Никитин голос звучал гораздо бодрее, чем когда они сидели за столом: оказывается, с финансами у него дела обстояли очень даже неплохо. И как это он раньше про лошадь не вспомнил?
— А не жалко тебе её?
— Как сказать… Я на этой лошади за всё время четыре раза успел покататься. Может, пять. Потом уехал учиться. Короче, это не собака, с которой десять лет в одном доме прожил. Продам без сострадания.
— Только вряд ли быстро, — с сомнением заметил Олежка.
— Изучу этот вопрос, — пообещал Никита, укладывая папку с документами обратно в коробку.
Потом они с Олежкой перебрались на балкон. Вместо перил была поставлена широкая столешница, так что получалось что-то вроде барной стойки в длину всего балкона — можно было сидеть за ней и любоваться видами с высоты семнадцатого этажа. Никита так и сделал: отставил надоевшее пиво в сторону, руки положил одна на другую, как школьник за партой, и упёрся в них подбородком. От трёх бутылок расслабило и пригрузило.
В узкий просвет между соседними домами было видно автостраду — пульсирующий в густых сумерках поток огней, а в другой просвет, ещё более узкий, — желтоватое зарево от фонарей над кольцевой.
— Отсюда красиво, — заметил Олежка, поняв, на чём подвис Никита. — Можно втыкать часами. А вблизи я МКАД ненавижу.
— Это потому, что ты живёшь по эту сторону, а не по ту, — не удержался Никита.
По ту сторону была Москва: внешне никаких отличий, всё те же жилые кварталы с кусками промзон между ними, однако формально — Москва. Город возможностей. Неисчислимых возможностей согнуть тебя, сжевать и выплюнуть косточки. Никита знал, что не пропадёт и выберется, именно благодаря тому, что возможности здесь для этого были. Это не городок на Северном Урале, куда после окончания вуза честно вернулся Артём и оказался в ситуации, когда оставалось лишь биться лбом о стену: место на единственном предприятии, где специалист его профиля мог быть востребован, уже было занято, а освободись оно, туда сразу выстроилась бы очередь из родни и друзей руководства. Артём, покрутившись на родине полгода, уехал назад в Москву. Правда, работать по специальности он и тут не стал.
— Может, передумает ещё, — Олежка щёлкнул зажигалкой над ухом у Никиты.
Тот вспомнил, как прошлой осенью говорил примерно то же самое нажравшемуся в сопли Олегу, когда того «уволил» мужик, с которым они долго — и тайно — встречались. Мужик был успешным кардиологом, и в тридцать девять его вдруг настиг кризис среднего возраста. Он внезапно почувствовал, что прожил жизнь зря, потому что только дом построил, а ни дерева не посадил, ни сына не родил. Никита не знал, насколько успешно произошла посадка дерева, но сына этот мудак какой-то девке заделал и собрался на ней жениться. Олежка удивил и Никиту, и Артёма своей бурной и тяжёлой реакцией на расставание: у него, по-видимому, всё было серьёзно. Трёхдневное Замкадышево бухание закончилось торжественным спуском вещей бывшего в мусоропровод и клятвой никогда больше не связываться с бишками, принесённой на «Основах маркетинга» Котлера; это было самое близкое к Библии, что нашлось в квартире.
Олежкин бывший, естественно, не передумал, и Никита был уверен, что Влад тоже не передумает. И даже если бы и передумал — он для себя уже всё решил. Там, у Влада в квартире он чувствовал себя униженным и выброшенным, как старая тряпка; а потом ему резко похорошело. В расставании была и положительная сторона: ему больше не надо будет притворяться.
— Я не передумаю, — сказал он, когда Олежка уже и не ждал его ответа.
— Да ладно, позвонит и побежишь.
— Нет. И он не позвонит, у него теперь Злата, — уныло ответил Никита. — Свадьба скоро.
— Да ясно же, что без папаши он на неё и не посмотрел бы. Захочется мужского тепла, вот увидишь…
— За ним папаша следит, чтобы ни-ни, а то в Думу не пустит.
— А прикинь, Влад будет свою женушку обхаживать, а с выборами его наебут! — злорадно заявил Олежка. — И останется у него одна Злата без мандата.
— Это мы с тобой два безмандата, — зло отозвался Никита. — Неудачники… По уши в кредитах, а мужики шлют на хуй, стоит удобной бабе появиться.
***
Утро воскресенья у Никиты наступило ближе к полудню. Проснулся он от звона посуды на кухне: Олег, судя по запаху, что-то жарил.
Вчера, когда он ехал из аэропорта домой, думал о том, что на следующий день — вот счастье! — не надо на работу. Они с Владом поваляются в кровати с утра, потом неспешно сделают кофе, выпьют его в постели и опять поваляются… О чём он точно не думал, так это о том, что проснётся на разложенном кресле в квартире Олежки с мутной после вчерашнего головой, переполненным до боли мочевым пузырём и мыслями о мудацком Бусыгинском поступке. И попробуй решить, что из этого хуже…
Когда он вышел из ванной, оказалось, что Олег уже разморозил и поджарил блинчики с мясом. Никита, когда зашёл на кухню, бросил взгляд на валяющуюся возле мойки разорванную картонную упаковку, перевернул отогнутый край и произнёс:
— «Арбатские Премиум». Это Яковлева проект, замдира нашего.
— Да? — равнодушно переспросил Олежка. — Первый раз вижу, честно говоря. Взял по акции.
— Остатки распродают, они отказались от этой марки. Заказчик — Бусыгинский конкурент, не особо серьёзный, конечно. Яковлев хотел часть моих ребят себе оттянуть на два часа в день, прикинь! Я упёрся и не дал. Это же в чистом виде конфликт интересов. Мы Бусыгину тоже блины и пельмени продвигали. Он крупнейший клиент, и если мы будем одновременно на конкурента работать, это же… Пиздец, короче.
— Но он всё равно сделал?
— Сделал, но своими силами. Своей командой, то есть. Когда концепт согласовывался, они меня попросили высказаться. Я и высказался. Наверное, тоже не совсем прав был. В смысле, не по-деловому разговор повёл, а просто с ноги объявил, что хуйня. Сказал, что и дизайн хуйня, и идея тупая, и что с позиционированием проёб — на премиум не тянет. Что, блядь, потребители того премиума, на который они замахиваются, замороженные пельмени по определению не жрут. Ну, Яковлев решил, что я вроде как завидую и вставляю палки в колёса, потому что не мой проект.