Вечером ко мне зашёл Гай.
— Ну как тебе первый день на работе?
Я посмотрел на часы. Было почти семь вечера.
— Неплохо.
— Ты не вышел пообедать днём? — спросил он.
— Вышел, купил внизу сэндвич.
— Я имею ввиду, с коллегами.
— Это обязательно? — спросил я, стараясь, чтобы мой голос не звучал слишком жалобно.
— Нет, конечно — рассмеялся он — просто подумал, что ты мог бы так быстрее со всеми познакомиться. Но как тебе удобнее. Я понимаю, что после долгих лет работы из дома трудно стать душой компании. Так что — не волнуйся. Делай все, как хочешь.
Я облегчённо кивнул. Не то, чтобы я был против общества других людей. Наоборот, я согласился на эту работу, чтобы хоть с кем-то общаться, кроме своего деда. Но мне все же требовалось какое-то время.
Мы с Гаем тем временем вышли из офиса и пошли на стоянку, где стояли наши машины.
— Подвезти тебя? — спросил он.
— Я приехал на своей — отозвался я.
— Если хочешь, я могу заезжать за тобой по утрам, подвозить до работы. Мне нетрудно — сказал он.
Мне стало не по себе.
Нет, я прекрасно понимал, что он показывает свое расположение. И что он явно был во мне заинтересован. Но я сам был к этому не готов. Абсолютно не готов. По крайней мере, пока.
— Не стоит, я предпочитаю водить сам. Мне надо идти, увидимся завтра — сказал я, стараясь поставить точку на этом разговоре.
Он задумчиво кивнул мне, и смотрел, как я иду к своей машине.
Дома меня ждали дед и горячий обед. После обеда я понял, что устал за этот день сильнее, чем ожидал. Лег спать пораньше, но на свою беду, проснулся посреди ночи.
Пошел на кухню попить холодного сока.
И услышал то, что не слышал уже много лет — голос деда, говорящего во сне.
Стиснул зубы, мечтая заткнуть уши, как ребенок.
Из всей нашей семьи только я знал немецкий достаточно, чтобы понять, что говорит во сне мой дед.
Моя бабушка, на свое счастье, всю свою жизнь спала по ночам как убитая.
Отец и его сестры были очень сильно предубеждены против всего немецкого, и язык не учили из принципа, как и многие в их поколении. Их не особо интересовало то, что Яков Розенберг говорил во сне — что хорошего может сказать человек, выживший в концлагере?
Мои братья вообще не особо дружили с иностранными языками.
Со мной дед смог утолить свою тоску по родному языку. Я схватывал языки легко, и быстро стал понимать все, что он говорил. В детстве я мог даже неплохо разговаривать на немецком, но позже много чего забыл из-за отсутствия практики, и теперь у меня оставался в основном пассивный запас.
Дед научил меня на свою беду — он не знал, что разговаривает по ночам.
Мне хватило одной ночёвки у бабушки и дедушки в семнадцать лет (родители отослали нас троих к ним на ночь из-за грандиозного потопа, когда после зимнего ливня нам залило весь первый этаж), чтобы услышать то, он скрывал от всех уже полвека.
Отрывки фраз, приказы, имена. Я не хотел слышать, но дом был старым, с плохой звукоизоляцией, а я не мог заснуть на новом месте, и слушал.
В ту ночь я так и не смог заснуть.
Я не верил — не мог поверить, что такое возможно. Решил, что не так все понял.
Набирался духу более месяца.
И, в следующий раз приехав к ним, дождался, когда бабушка уйдет к соседке пить кофе, и подошёл к нему.
Разговор я начал на немецком.
— Я слышал тебя, когда ты говорил во сне.
Он даже не вздрогнул.
— В самом деле?
— Кто такой Курт Нитшке?
— Понятия не имею — ответил он.
— Ты называл его имя.
— Вот как — сказал он равнодушно. Его льдистые глаза смотрели на меня так, что мне стало очень страшно.
Больше всего мне хотелось замять этот разговор, сделать вид, что ничего не произошло. Скорее всего, я смог бы это сделать.
Но мой рот словно сам произнес:
— Ты сотрудничал с нацистами? Юденрат?
Он посмотрел на меня пару секунд молча. Потом рассмеялся. Холодно и отрывисто.
— Нет, Миха. И на твоем месте я бы закончил этот разговор прямо сейчас.
— Нет — сказал я.
— Что ты слышал? — спросил он жёстко.
Я, как мог, вывалил на него все, что услышал. И пока говорил, практически уже понял все сам.
— Бабушка знает? — спросил я шепотом, холодея от мысли, что моя любимая, добрая бабушка могла столько лет прятать опасного преступника.
— Нет. И не узнает. Ты понял? — сказал он. В ту секунду он говорил именно так, как нацисты в фильмах. Отрывистый грозный лай.
— Я понял — сказал я осипшим голосом.
— Иди к себе в комнату — приказал он.
Я повернулся и вышел из дома, даже не попрощавшись с бабушкой.
После этого я год не был у них дома — до самой ее смерти.
В школе у меня начались проблемы, и именно тогда туда вызвали мою мать.
Тайна моего деда жгла меня, не давала мне спать, дышать, учиться.
Я смотрел на своего отца и видел, как он похож на Якова. Смотрел на себя, и понимал, что и во мне его кровь обрела продолжение. Ненавидел себя за это. Моим братьям повезло больше — они пошли в мать — темноглазые, с характерным шнобелем.
К концу школы я смог взять себя в руки, и сдать все экзамены с отличием. Не оттого, что смирился с фактами, а потому, что понял, что ещё немного — и мне навяжут психолога. Почему-то я был уверен, что тот сразу же сможет выжать из меня всю правду про Якова. Сейчас я понимаю, что это было смешно — вряд ли школьный психолог стал бы копать так глубоко. Но тогда этот страх помог мне вытащить себя из того состояния, в котором я находился много месяцев.
После школы я пошел в армию — в боевые части, как и многие в нашем классе.
На похороны бабушки приехал уже в форме.
Помню, что зашёл в ее дом, и понял, что в последний раз, что видел ее, даже не попрощался с ней. Конечно, я говорил с ней после этого по телефону. Но тот последний раз…
Потом я увидел деда.
Он сидел на старом низком диване, и выглядел постаревшим лет на десять.
Я увидел одновременно и своего деда — Якова Розенберга, с которым мы были так дружны в моем детстве — ведь только я мог говорить с ним на немецком.
И в то же время — жесткое лицо нацистского офицера. Тогда я ещё не знал, как было его настоящее имя.
Он посмотрел на меня коротким взглядом, отвернулся.
Я тоже не мог подойти к нему, чтобы выразить свои соболезнования.
Так и не подошёл тогда.
Мы начали общаться только к концу моей службы в армии, когда мои родители начали все больше и больше придерживаться традиций, а потом переехали из Тель-Авива в Бней Брак.
Я не собирался переезжать с ними, не собирался перестать есть чизбургеры, ходить по субботам в кино и гулять с девушками.
Но кроме них, мне некуда было возвращаться на выходных. Вся семья моей матери уже давно была религиозной, а с сестрами отца я почти не общался. С девушкой своей я в то время уже расстался, и у меня оставался выбор — либо сидеть на базе безвылазно, а на праздники отправляться в гости к семьям, которые принимали таких же отщепенцев, как я, либо идти на поклон к деду.
Я выбрал второе.
Когда он услышал мой голос по телефону, я был готов к тому, что он просто бросит трубку.
Но он ответил.
— Приезжай на выходные — сказал обычным своим сухим голосом.
— Спасибо — прошептал я.
Ехал к нему с тяжёлым сердцем. Хорош я был — воротил нос от него четыре года, а сейчас на брюхе приполз.
Я ожидал злорадства или мести, но он просто накормил меня домашним обедом, велел мне кинуть все свое белье в стиральную машину, и показал комнату, которая отныне стала считаться моей.
В тот раз мы почти не разговаривали, но я приезжал к нему каждые три недели, и продолжать молчать и дальше было невозможно. Постепенно мы стали общаться, хоть и не так, как в детстве.
Однажды я набрался храбрости и спросил его:
— Как было твое… настоящее имя?
— Курт Нитшке — усмехнулся он.
Я очнулся от воспоминаний, запотевший стакан с соком холодил мне руку. Я выпил его залпом и, стараясь не прислушиваться, прошел к себе в комнату, надел наушники с музыкой и так и заснул до утра.
========== Глава 6 ==========
Глава 6
Следующие несколько недель прошли в адаптации к новому ритму жизни. Мне не надо было больше работать по ночам, но по выходным я все ещё брал заказы — это было неплохой прибавкой к моему теперешнему доходу, но в то же время не мешало основной моей работе.
Я начал общаться с несколькими людьми в офисе, но не мог сказать, что у меня появились друзья. Я не любил разговоры у кофемашины, не обедал со всеми, и не очень часто выходил из своего кабинета.
Пару раз за день ко мне обязательно заходил Гай, чтобы что-нибудь спросить или рассказать. Один час в день мне читали небольшой вводный курс по основам администрации и учили новым навыкам, чтобы я мог в свободное время заниматься и другими обязанностями. Пока что такого времени ещё не находилось, но я не особо протестовал.
Тот злобный шеф, которого я увидел на рабочем интервью, почти не появлялся. Как-то раз он вызвал меня и выместил на мне все свое плохое настроение. Не знаю, какой реакции он ожидал — может, моих слёз, но я просто дождался конца его отповеди, кивая в нужных местах.
— Будьте осторожны, Розенберг, иначе мигом вылетите отсюда. Я бы на вашем месте очень сильно задумался над своим поведением и начал бы работать над собой, или же вас ожидают очень неприятные последствия.
— Я понимаю. Спасибо, я учту — сказал я учтиво. Наверное, если бы я на самом деле дорожил этой работой, его слова ранили бы меня сильнее. Но я до сих пор относился к ней как чему-то временному, по принципу: легко пришло, легко ушло.
Кроме того, ещё кое-что не давало мне почувствовать себя комфортно: понимание, что Гай откровенно ухаживает за мной, как старомодно и смешно это бы ни звучало.
Он все-таки смог убедить меня, что нам обоим будет удобнее ездить на работу на одной машине и теперь мы поочередно подвозили друг друга туда и обратно.
К его чести, могу сказать, что он был удобным попутчиком: не мучал меня светскими беседами по утрам или разговорами о работе по дороге домой.
Порой мы не обменивались и парой слов за всю поездку, но мне это молчание было не в тягость. Иногда он что-нибудь рассказывал, но это тоже меня не напрягало: он знал, когда, как и о чем говорить.
Во время обеденного перерыва он иногда шел пообедать со мной, и я понимал, что другим это могло не понравиться — субординацию ещё никто не отменял. Поэтому старался под любым предлогом отнекаться от его компании. Он, казалось, даже не думал на это обижаться.
Лишь однажды он спросил меня, когда мы ехали вечером с работы:
— У тебя кто-то есть?
— Нет никого — покачал я головой.
— Иначе я подумал бы, что ты давно и прочно женат — сказал он со смешком. — уж очень ревностно охраняешь свою личную жизнь.
Я улыбнулся:
— Не женат, и ты это знаешь — видел мой паспорт во время подписывания договора.
— Ну, еще можно предложить наличие ревнивой девушки или парня — логично заметил он.
— Я живу со своим родственником. Дедом — ответил я, помедлив.
Он повернул ко мне голову.
— Он не разрешает тебе приводить в гости друзей?
Я помолчал, пытаясь вспомнить, когда в последний раз оперировал такими понятиями, как «друзья» и «пригласить в гости». Слишком давно.
Гай неправильно понял мое колебание.
— Если боишься своего деда, то можем пойти ко мне — предложил он.
— Ты же говорил, что романы между сотрудниками невозможны — не удержался я, уже, впрочем, зная его ответ.
— Я говорил о романе? — удивился он. — просто приглашаю тебя в гости, вот и все.
Я задумался.
Почему я так сопротивлялся его вниманию?
Сам не знаю.
Он был из тех, на кого заглядываются и женщины и мужчины. Высокий, харизматичный, прирожденный лидер.
Я даже не думал сравнивать его с Маджидом — они были в абсолютно разных весовых категориях. Маджид был интеллектуалом с острым умом и языком. Гай — я пока еще не знал, в какую категорию его занести.
Командир.
Только вот все, что напоминало об армии, отдавалось во мне сейчас болью и стыдом.
Я понял, что мы давно уже подъехали к моему дому, а я сижу и пялюсь в ветровое стекло. Хорошо хоть, что не на водителя.
Тот меня не торопил, ждал.
— Пошли лучше посидим в баре — сказал я.
— Уже прогресс — одобрительно сказал он, припарковывая машину.
Я мысленно согласился с ним. Немыслимый прогресс.
Мы не спеша дошли до нашего обычного бара, уселись за барной стойкой, заказали по пиву.
— Хотел тебе сказать, да все забывал: у меня ведь скоро день рождения — сообщил Гай, отсалютовав мне стаканом и отпил из него.
— Поздравляю — ответил я, гадая, зачем он мне это сообщает.
— Приглашаю всех друзей с работы и ещё будет пара моих родственников. Ты тоже приглашен, разумеется.
— Я никогда не слышал, чтобы дни рождения совмещали с корпоративами — удивился я.
— Обычно нет — согласился он — но у нас грядут большие перемены, твой «любимый» шеф уходит. Это хорошая новость, но я не знаю, как на нее отреагирует большинство сотрудников.
— Поэтому решил всех отвлечь? — понимающе сказал я.
— Да. И ещё — я займу его место.
— О, мои поздравления — я был искренне рад за него. Такие, как он, всегда стремятся на самый верх.
— Спасибо. И ещё, вишенка на торте: мое место займет мой брат.
— Брат? В фирме допускают подобный непотизм? — я не поверил.
— Компания создавалась как семейное дело. Сейчас в это трудно поверить, глядя на ее размеры, я знаю. Но пара лазеек осталась, так что…
У него везде есть пара лазеек, подумал я. Не удивлюсь, если однажды мы увидим его в кресле премьер-министра.
— Так что не строй никаких планов на четверг — заключил он. — будем праздновать в американском баре на набережной.
— Спасибо за приглашение — ответил я и отпил от своего пива.
Мы сидели недолго — завтра был рабочий день, так что засиживаться не хотелось.
Допив и расплатившись, мы вышли наружу и, разговаривая, дошли до моего подъезда — дом Гая был дальше вниз по улице. Он протянул мне руку, секунду держал мою ладонь в своей, а потом быстрым движением почти что дёрнул к себе. Я ожидал чего-то подобного, и его поцелуй не застал меня врасплох.
Черт с ним, подумал я. Черт со мной, черт с дедом и с… Нет, не черт с Маджидом. Но я устал себя наказывать. Пусть будет поцелуй. А дальше — посмотрим по обстоятельствам.
Поцелуй был долгим, но потом он отстранился.
— Продолжим в следующий раз? — спросил Гай негромко.
Я откашлялся — иначе наверняка пискнул бы что-то совсем несолидным голосом.
— Да. Увидимся завтра.
— Спокойной ночи — на миг он задержал мою ладонь, потом отпустил.
— Спокойной ночи — ответил я.
Дед сидел за столом и читал газету.
— Как прошел вечер? — спросил он, не глядя на меня.
— Как обычно — ответил я.
— Ари звонил — сказал дед. Ари — это мой отец.