Действительно, с назначением наркомом обороны маршала Тимошенко вместо «луганского слесаря» Ворошилова, Красная Армия заметно преобразилась. Изменилась не только форма одежды, но была введена жесткая дисциплина, и в руках солдат вместо устаревших винтовок появились автоматы. Муссировались также слухи о создании нового сверхмощного оружия — передвижных ракетных установок залпового огня. В общем, паники нигде не наблюдалось, и особенно бодрые настроения царили среди молодежи, которую комсомол призывал быть готовой встать в первые ряды защитников Родины.
Отвечая на этот призыв, многие комсомольцы активно занимались спортом и обучались военным специальностям в кружках общества содействия армии и флоту. Наиболее популярны были стрелковые кружки, автошколы и аэроклубы. По возрасту Тёму никуда не принимали, но ему помог приобщиться к военной подготовке старшеклассник Марк Горкин, который ухаживал за его сестрой Лелей.
Марк учился с Лелей в одном классе и был школьной знаменитостью.
Он был высок, строен и чертовски красив. Черноглазый, с волнистыми, блестящими как вороново крыло, волосами, он очень походил на артиста Дружникова. Чемпион по гимнастике, он отлично учился и руководил комитетом комсомола школы. В общем, это был кумир всех окрестных мальчишек. Обладая большой физической силой, любил покрасоваться перед «хиляками», поигрывая рельефными мускулами.
Тёме Марк очень нравился, но еще больше, по-видимому, он нравился Леле, так как они были почти неразлучны.
Марк заходил за ней перед школой и после провожал домой. Они вместе делали уроки в Лелиной комнате, вместе ходили в кино или просто гулять. Анна Михеевна не препятствовала этому их тесному общению, когда оно происходило на ее глазах, но, если отправлялись за город или в парк, заставляла брать с собой Тёму.
Леле это не очень-то нравилось, но она виду не подавала, а Марк даже был рад доставить удовольствие ее братишке. Во всяком случае, он не только безропотно брал с собой эту «нагрузку», но был щедр и оказывал Тёме много внимания. В Парке культуры имени Горького он катал его на каруселях, угощал мороженым и тогдашней новинкой — очень вкусными толстыми «американскими» вафлями, которые готовились в присутствии покупателя.
Иногда Марк брал их с собой в аэроклуб, где занимался парашютным спортом. Он готовился стать воздушным десантником. В его активе уже значилось несколько прыжков. В будущем году они с Лелей заканчивали школу и ему предстояло идти в армию. Больше всего привлекала Тёму учебная вышка для прыжков, на которой тренировали начинающих парашютистов.
Глядя, как с верхней площадки спрыгивают маленькие фигурки и плавно опускаются на постоянно раскрытом парашюте, прикрепленном к вышке металлическим тросом, Тёме казалось, что это совсем нетрудно.
— Марик! Мне тоже хочется попробовать! Я ведь уже большой, — всякий раз приставал к нему Тёма. — Ну пожалуйста! Попроси, чтоб позволили!
— А не побоишься? Высота-то большая! — сомневался Марк и шутливо ему отказывал. — Нет, не стоит и пробовать. Только опозоришься.
Но это еще больше раззадоривало Тёму. Он усилил натиск и так допек Марка, что тот не выдержал и, прибавив ему два года, уговорил своего друга — инструктора, дежурившего на вышке, разрешить сделать парнишке один пробный прыжок. Недаром говорят, добрые дела никогда не остаются безнаказанными. Вышел конфуз, который обернулся Марку выговором, а Тёме запомнился на всю жизнь.
Перейдя в шестой класс Тёма был высоким для своего возраста, но худым и очень мало весил. Это его и подвело. Сначала все шло хорошо. Когда он вместе с Марком поднялся на вышку, не без труда, но все же удалось подогнать по нему ремни крепления. Заминка вышла лишь на краю площадки, когда, взглянув вниз и испугавшись огромной высоты, он невольно попятился. Но Марк грубо крикнул:
— Прыгай, трус!
Тогда Тёма, крепко зажмурившись, отчаянно прыгнул в эту пропасть, не думая о том, что с ним станет. Трусом он не был и высоты никогда не боялся: бесстрашно лазал в детстве по деревьям и крышам, спускался на лыжах с самых крутых горок. Но бросаться вниз с такой высоты испугался бы любой.
Произошло непредвиденное. Механизм спуска учебного парашюта был рассчитан на минимальный вес взрослого человека, и худенький мальчишка не смог потянуть его вниз. Тёма так и застрял наверху, дергаясь, как марионетка, на стропах под куполом парашюта. Это происшествие вызвало немалый переполох, но все закончилось благополучно. Трос освободили, и парашют сумели спустить на землю.
Марк сердился на Тёму недолго. Правда, прыжков с парашютом больше не было, зато они вместе подолгу тренировались в тире, и вскоре выяснилось, что Тёма куда более метко поражает цели, чем он. Однако упорству Марка можно было позавидовать.
— Метко стрелять мне просто необходимо, — объяснял Леле, недовольной тем, что он много времени проводит в тире. — Ну какой из меня десантник, если я буду мазать мимо цели?
Марк гордо выпячивал грудь и поигрывая мышцами, явно перед ней рисуясь, выдавал свои честолюбивые мечты:
— Вот ты знаешь, что я силен не только в гимнастике, но в борьбе, и боксе. Имею спортивные разряды по плаванию и лыжам. А если еще буду хорошо стрелять, то смогу отличиться на войне с фашистами! — И самоуверенно ее успокаивал: — Ты, Лелечка, не бойся! Со мной ничего не случится. Ведь ты знаешь, как в песне поется: «…сильного пуля боится, сильного штык не берет!», — в свою пользу заменил слова Марк. — Обязательно вернусь Героем Советского Союза!
Однако перспектива того, что его жизнь скоро подвергнется смертельному риску, Лелю, конечно же, не радовала, и, к окончанию десятого класса, когда ему предстоял призыв, а в воздухе уже запахло военной грозой, настроение у нее было подавленное и, как правило, все дома она вымещала на Тёме.
Последние годы основной задачей, решению которой была подчинена вся жизнь Сергея Ильича Наумова, было восстановление его в партии. Он самозабвенно трудился, забывая об отдыхе, брался за самую тяжелую и неблагодарную работу.
— Ну зачем ты, Сережа, так надрываешься? И на работу приходишь раньше всех, и сидишь там допоздна, — ворчала Анна Михеевна. — Я уже не говорю о том, что мало внимания уделяешь мне и детям. Подумай о своем здоровье!
— О чем ты, Аня? Будто не знаешь, что с тех пор, как меня исключили, я ложусь спать и встаю с одной лишь мыслью: о восстановлении, — обиженно ответил муж. — Нет мне жизни без партии!
— А по-моему, быть беспартийным спокойнее, — пытаясь утешить мужа, сказала Анна Михеевна. — Не нужно платить взносы и ходить на собрания! Разве это мешает работе? Тебя и начальство ценит, и сотрудники любят.
— Еще бы им меня не ценить! Кто еще так вкалывать будет? — не без самодовольства отозвался муж. — Но я убежденный коммунист и не могу быть в стороне от партийной жизни. Не могу равнодушно смотреть на то, что в ней стали верховодить перерожденцы и примазавшиеся к великому делу лицемеры-ловкачи.
— В этом ты прав! Мне кажется, Сережа, что ваш секретарь партбюро, перед которым ты заискиваешь, чтобы дал тебе рекомендацию, тоже этого поля ягода. Скользкий тип.
— Я и сам это знаю, — уныло признался Сергей Ильич. — В глаза меня всем хвалит, но исподтишка, как передают коллеги, под меня копает. Похоже, мечтает сесть на мое место.
— Вот видишь! А ты с ним еще цацкаешься, — возмутилась Анна Михеевна. — Я от твоих сотрудников слышала, что он и как врач-то доброго слова не стоит.
— Как раз поэтому мне его происки и не опасны, — повеселев, подмигнул ей муж. — А без его рекомендации не обойтись! Иначе не восстановят, — пояснил он. — Тогда в райкоме решат, что секретарь партбюро мне не доверяет.
Анна Михеевна досадливо отмахнулась:
— Не даст он тебе рекомендации, зря хлопочешь. Лучше выбрось из головы эту заботу и живи спокойно!
— А вот и ошибаешься! Написал, никуда не делся, — опроверг ее прогноз Сергей Ильич. — Не хотел тебе говорить, чтобы зря не волновалась, но уже послезавтра состоится заседание партбюро. Выходит, недаром я его обхаживал.
— Неужели правда, Сереженька? — обрадовалась Анна Михеевна. — Дай-то Бог!
Последующие два дня оба жили радостной надеждой, что наконец-то Сергея Ильича восстановят в партии и он освободится от этого морального бремени, во многом портящего им жизнь. Однако надеждам не суждено было сбыться. Заседание партбюро не состоялось. К сожалению, Анна Михеевна вернее, чем муж, оценила партийного интригана. Перед заседанием тот, очевидно, как и задумал, взял обратно свою рекомендацию.
Удар по авторитету и моральная травма, полученные Сергеем Ильичем, были очень сильны, но обладая мужественной натурой, он выстоял. Коварство парторга коллеги оценили по заслугам, объявив ему бойкот, и, чтобы не раздувать вокруг себя скандала, тот поспешил убраться из поликлиники.
— Я и не думаю сдаваться, Анечка! — немного придя в себя, заявил ёй Сергей Ильич. — Правда, теперь придется немного повременить. Но как только начнется война с немцами, попрошусь на передовую и вступлю в партию на фронте!
А тяжелая, кровопролитная война была уже на пороге.
Часть вторая
Цена Победы (1941−1945 гг.)
Глава 7
Тяжелые поражения
Страна готовилась отразить вражеское нападение. Основные силы Красной Армии были сосредоточены вдоль западных границ, но все же война началась слишком неожиданно. И было похоже, что застала всех врасплох. Народ жил своей обычной жизнью. На селе началась уборка урожая. У рабочих и служащих была пора летних отпусков, у детей — каникулы. Даже в войсках, получивших приказ о боевой готовности, не были эвакуированы семьи военнослужащих.
Тёму война застала в Крыму, в самом главном пионерском лагере «Артеке», попасть в который было совсем не просто. Он получил туда путевку, как круглый отличник и редактор школьной стенгазеты. Кроме поощренных за учебу, в этот замечательный лагерь посылались юные герои колхозных полей, дети выдающихся людей страны: партийных руководителей, военных, деятелей культуры, науки и искусства. В этот раз особенно много было детей советского актива вновь присоединенных прибалтийских республик.
Поездка в «Артек» была прекрасно организована. Тёма, в числе других москвичей, ехал в купейном вагоне, а есть их водили в вагон-ресторан. От Симферополя их везли через горный перевал на комфортабельном автобусе с остановками для отдыха. За перевалом он впервые увидел море. С высоты водная ширь казалась бескрайней и была такого лазурно-синего цвета, что и он, и другие ребята не могли понять, почему море назвали Черным.
Оказалось, «Артек», расположенный на морском берегу у подножия горы Аю-даг, состоит из нескольких лагерей, в том числе, Верхнего — для самых слабеньких, Нижнего — для самых старших и «Суук-су», по названию дворца, в котором поселили таких, как Тёма. Им выдали красивую артековскую форму, разбили на отряды, и началась сказочная жизнь под жаркими лучами крымского солнца, с ежедневным купанием в море и походами в горы.
Тёма пробыл в «Артеке» всего неделю, когда по радио объявили о том, что Германия вероломно напала на Советский Союз. Войну ожидали, и поэтому переполоха в лагере не вызвала. Все лишь с интересом склонялись над картой западных границ, и комсомольцы-пионервожатые доказывали своим подопечным, что непобедимая Красная Армия даст достойный отпор фашистам. Никто не сомневался в том, что дети проведут в лагере весь положенный срок.
Жизнь в «Суук-су» шла согласно установленному порядку, и Тёма даже успел подраться с парнишкой из своего отряда. Им обоим понравилась одна и та же девочка — белокурая эстоночка: на танцах, устраиваемых по вечерам, она кокетливо строила им глазки и охотно шла танцевать, когда ее приглашали. Гоша — так звали соперника Тёмы, был сыном начальника пограничной заставы. Повыше ростом и покрепче с виду, он был уверен в своем превосходстве и без обиняков предъявил ему ультиматум:
— Отвали, приятель! Разве не видишь, что ты мне мешаешь? Не то быстро схлопочешь по сопатке.
Но Тёму дракой было не запугать.
— Еще чего! — он бросил презрительный взгляд на соперника. — Еще неизвестно, кто кому мешает. Очень ты ей нужен, рыжий-конопатый!
Гоша действительно был не только веснушчатым, но вдобавок еще и рыжим. К тому же, на правой руке у него было шесть пальцев. Это вызывало насмешки, и, если кто-то его задевал, он, не раздумывая, тут же пускал в ход свой нестандартный шестипалый кулак. Так что Гошина угроза была вполне реальной.
Схватка вышла жестокой и бескомпромиссной. Они продолжали яростно драться даже тогда, когда их стал разнимать прибежавший пионервожатый.
Трудно сказать, чем бы все это для них кончилось. Они не только крепко поколотили друг друга, но и порвали свою артековскую форму. Однако их наказание было отменено, ибо военная обстановка резко обострилась, и лагерь пришлось срочно свернуть. В эти дни радио сообщало о том, что в районе Ровно идет большое танковое сражение, в котором участвуют тысячи единиц бронетехники с обеих сторон. По-видимому, именно оно имело решающее значение для дальнейшего хода войны, так как, одержав верх в этой схватке, немецкая армия неудержимо покатилась на восток, почти не встречая сопротивления.
Детей из «Артека» стали срочно отправлять домой, но вернуться было суждено не всем. Западную Украину и Прибалтику немцы уже заняли, и тех, кто там жил, повезли через Кавказ в Среднюю Азию. Очень боялись, что москвичам тоже не удастся вернуться домой, — как возникла угроза, что враг перережет железную дорогу. Но все обошлось, хотя и не без приключений.
Обратный путь в Москву совсем не напоминал приятную и комфортабельную поездку в «Артек». На вокзал их везли в грузовиках, а в Симферополе посадили в общий вагон, заполнив его детьми до отказа. Тёме досталась верхняя багажная полка, и на ночь его привязывали ремнями, чтобы не свалился. По дороге поезд дважды бомбили немецкие самолеты, но им все же повезло, и на Курском вокзале большинство ребят со слезами встретили счастливые родители.
Первые месяцы войны повергли всех в шок. Народ был уверен, что Красная Армия столь сильна, что даст врагу сокрушительный отпор, а она фактически была разгромлена на границе и отступала так стремительно и неорганизованно, что это больше походило на бегство. В жестоких воздушных и наземных боях немцам удалось перемолоть нашу военную технику, и пытающиеся задержать их войска, не имея авиации и танков, несли огромные потери. Используя свое подавляющее превосходство в воздухе и в танках, моторизованные части вермахта то и дело заходили в тыл, окружали, брали в так называемый «котел» крупные соединения, в плену оказались сотни тысяч красноармейцев.
Не помогло даже наше сверхмощное секретное оружие — ракетные установки залпового огня, любовно прозванные «катюшами». Впервые примененные под Ельней, они нанесли огромный урон противнику и заставили его отступить на этом небольшом участке фронта, однако перелома в ходе военных действий не произошло. Удалось лишь немного задержать наступление немцев на главном направлении, в то время как на юге они продвигались столь успешно, что уже захватили почти всю Украину.
Единственным, что на поверку оказалось правдой, так это поразительные стойкость и героизм бойцов Красной Армии; воюя с вооруженным до зубов противником буквально голыми руками, продолжали бесстрашно сопротивляться, и в самых отчаянных, и, казалось, безвыходных ситуациях верили в победу над врагом. Другой народ, другая армия, понеся такой урон, давно бы капитулировали. На это, видно, и рассчитывал Гитлер. И в этом была его роковая ошибка.
Несмотря на тяжелые поражения, на ежедневные сообщения Совинформбюро о все новых и новых населенных пунктах, оставленных врагу «после ожесточенных боев», никакой паники в народе не наблюдалось. Казалось даже, что чем больше терялось территории, тем выше поднималась волна патриотизма и крепла решимость любой ценой прогнать захватчиков с родной земли. Как это ни парадоксально, но чем хуже были военные сводки, тем сильнее люди рвались на фронт.