— Да, да, ты забыла шарф… — улыбаясь произносит Стефания и обрывается, когда видит на пороге меня. Она невероятно красивая. Вот такая — без косметики, с небрежным пучком, в простом домашнем платье и с круглым животом. Она пытается захлопнуть дверь, но я вовремя останавливаю ее, подставляя руку.
Стефания сглатывает и заглядывает мне в глаза, а там — океан, в котором я тону. Мне хочется прижать ее к себе и просто дышать.
— Зачем ты пришел? — ее голос разливается по телу приятной истомой. Черт, наверное, мне нужно было это время, чтобы понять, насколько сильно она мне нужна.
— Может сначала впустишь?
— Нет, сейчас должен прийти Володя, — и теперь я распознаю ложь. Она опускает глаза, и мнет платье, вызывая мою усмешку. Иду на нее, и Стефания тут же отступает, пропуская меня в квартиру.
— Прекрати лгать! — закрываю дверь. — Никого ты не ждёшь! — она убегает в гостиную, а я разуваюсь, оглядываю прихожую и понимаю, что ничего не изменилось. Снимаю пиджак, закатываю рукава рубашки и иду в гостиную. Стефания даже не наркотик, она мой яд, который отравил во мне меня прежнего. Кто я теперь? Черт его знает…
Стефания стоит у окна и смотрит куда-то в ночь, обнимая себя руками. Гостиную освещает лишь работающий телевизор и свет уличных фонарей. На столике перед диваном — мороженое в контейнере и томатный сок. Оригинальное сочетание.
Подхожу к ней сзади, обнимаю за плечи и наконец глубоко вдыхаю ее запах, который моментально пьянит, вызывая эйфорию. Стефания застывает, прекращая дышать, и я наглею, веду ладонями по ее рукам, наслаждаясь ощущениями бархатистой кожи, по талии, и к животу, аккуратно накрывая его руками. Сам замираю, прислушиваясь к своим ощущениям, и понимаю, что счастлив от того, что моя женщина носит моего ребенка. Мы неразрывны, теперь МЫ будем всегда.
— Кто у нас, мальчик или девочка? — тихо спрашиваю я, и вожу носом по волосам.
— У меня будет дочь и она не твоя, — продолжает упрямо лгать, а я аккуратно вожу ладонями по уже довольно большому животику и прикрываю глаза, представляя себе нашу дочь.
— А чья же она? Демченко отказался от отцовства. Ты имела связь с кем-то другим! Ммм? — молчит, накрывает мои ладони, пытаясь их остановить, а меня в жар кидает от ее прикосновения. Я никогда теперь не отпущу эту женщину, хочет она этого или нет. Она моя во всех смыслах этого слова. — Долго ты собиралась от меня это скрывать? Зачем ты так поступила? — отнимаю руки от живота, беру ее ладони в свои руки и, управляя, вожу ее руками по животу.
— Затем! — выдыхает она. — Затем что ты все равно никогда не оставишь жену и не будешь с нами полноценно. А я не хочу быть содержанкой, моя дочь достойна лучшего.
— Кто сказал, что я не дам вам все самое лучшее?
— Ты опять все меряешь деньгами! Дело в любви, верности, преданности, семье! — она начинает всхлипывать, пытается вырвать свои руки, освободиться от меня, но я не позволяю. Я слишком долго к ней не прикасался, я физически не могу сейчас ее отпустить. — Я не хочу жить полумерами и не хочу, чтобы так жил мой ребенок, либо мы получаем все, либо ничего! Отпусти меня! — по голосу слышу, что она плачет и отпускаю ее руки, сам накрываю живот, и в это момент моя дочь толкается мне в руку. Мы оба замираем. Я ощущаю ещё толчок и ещё, а потом плавное движение и захлебываюсь в нежности к моей девочке и ее матери. Можно сколько угодно лгать себе, но я определенно испытываю гамму чувств к этой женщине. И дело даже не в беременности, я тосковал по ней, даже не зная о том, что ребенок мой.
ГЛАВА 28
Стефания
Как я жила все это время? Для окружающих — лучше всех. Я — счастливая мать-одиночка. Я и себя в этом убедила. Мне никто не нужен.
«Я самодостаточная женщина, которая способна дать своему ребенку все необходимое», — как мантру, повторяла я. Но по вечерам, за закрытыми дверями моей квартиры, все рушилось, и я превращалась в слабую, маленькую девочку, которая очень хочет любви, ласки, заботы и просто мужского тепла. И я рыдала в подушку, проклиная свой характер. Вроде, не все так плохо и я сама так хотела, но когда играют гормоны и настроение скачет из крайности в крайность, то разум уже не работает. Были моменты, когда мне отчаянно хотелось позвонить Романову и признаться, что солгала, просить, чтобы вернулся и был рядом. Но я била себя по рукам и кусала до боли губы, чтобы не сорваться.
Особенно тяжело было ходить в клинику, где меня наблюдали.
«На первое УЗИ можете прийти с отцом»
«Отец ребенка тоже должен сдать анализы»
«Если ваш папа желает, то может приходить на приемы вместе с вами»
В один из визитов я не выдержала и прокричала моему доктору, что нет у нас отца и не будет! На меня смотрели как на сумасшедшую и кивали. Пришлось сменить клинику, и в новой я сразу обозначила статус «мать-одиночка».
Я думала, время вылечит, и я отдам всю свою любовь моей дочери. Но, как оказалось, любовь к мужчине и любовь к ребенку — это совсем разные вещи… Не было и дня, чтобы я не думала о Глебе. Я дико скучала, мою тоску усиливали гормоны. Я то срывалась на подчиненных, то хохотала над шутками бармена, то плакала над отчётами, когда цифры не сходились. Я старалась, очень старалась не думать о НЕМ, только мысли и воспоминания сами, без спросу, лезли в голову.
Труднее всего было общаться с мамой, которая отчаянно не понимала, где отец ребенка.
— Вот время пошло, мужики теперь никому не нужны, рожают для себя. Сильная она, независимая! А ребенку ты что скажешь? Что папа — космонавт?!
— Нет, я скажу, что он прекрасный человек. Просто так сложились обстоятельства.
— Обстоятельства! — отмахивается от меня мама, а сама прячет слезы. Я подхожу к ней, обнимаю и опускаю голову ей на плечо. Я знаю, что она не со зла, просто переживает.
— Он тебя бросил — да?
— Нет, все очень сложно, — выдыхаю я и плачу вместе с мамой, смотря, как кипит чайник на плите.
— Если будет девочка, назови Полиной, в честь бабушки.
— Назову, — киваю я, утирая слезы, которые никак не хотят останавливаться.
Говорят, в наше время модно быть сильной и независимой. Раньше я тоже так думала, а сейчас понимаю, что женщине просто необходим рядом мужчина намного сильнее. Плохо и страшно быть одной, особенно по ночам в холодной постели, обнимая подушку.
В один прекрасный день я поняла, что не выдержу одна. Я сойду с ума от сжирающей меня тоски, от одиночества и больной любви к Романову. Мне казалось, я сорвусь и буду умолять его вернуться, соглашаясь на все его условия.
У меня словно отняли очень значимую половину, и теперь я не могу быть полноценной. Поэтому я решила, что найду управляющего и перееду жить к родителям. Там большой дом, свой двор, сад и свежий воздух. Я почти это сделала, а потом вспомнила, что где-то рядом живёт Романов со своей семьёй. И струсила — испугалась, что могу встретиться с ним, его женой и сыном. Поэтому осталась одна в своей квартире.
Я не ждала Романова. Хотя… я лгу, где-то подсознательно мне хотелось, чтобы он пришел…
И вот он здесь, обнимает меня и обещает дать все, в чем мы нуждаемся. Честно, я думала, что Романов уже давно забыл про меня. Нашел себе новое развлечение и живёт в своих параллелях. А он пришел, когда я совсем не ждала. Все такой же красивый, сильный и уверенный в себе. Тот же неизменный идеальный костюм, рубашка, начищенные туфли и запах, от которого подкашиваются ноги. Он что-то говорит, обещает, а я ничего не слышу и не вижу из-за застилающих глаза слез. Только чувствую его руки на животе. Все, как мечтала — он аккуратно гладит мой живот, а дочка отзывается. Она реагирует на него, толкаясь в сильные ладони, и мы замираем, прислушиваясь к нашей дочери. Глеб аккуратно разворачивает меня к себе, стирает большими пальцами слезы, а потом целует соленые губы. И я теряю себя, забывая обо всем. Мне хочется раствориться в этом мужчине, мне хочется получить свою дозу любви, отпить немного счастья. Хватаюсь за плечи Глеба, чтобы не упасть, и позволяю себя целовать.
— Я безумно скучал, Стефания, — шепчет мне и опускается вниз, целует живот, через платье, потирается об него щекой. — Мои девочки, — усмехается, а мне снова хочется рыдать, потому что я дождалась его реакции на беременность спустя полгода. Может быть, если бы тогда он обрадовался этому факту, я бы не солгала.
— Глеб… — зарываюсь в его волосы. Нам нужно поговорить. Ведь я уверена, что в его жизни ничего не поменялось.
— Тихо, дай почувствовать вас, все слова потом, — и я замираю, гоня прочь дурные мысли. Я тоже хочу его чувствовать. Он нам необходим.
— Я накажу тебя, Стефания, — ухмыляется он, поднимаясь на ноги. — Как только ты родишь, я привяжу тебя к кровати и отхлещу ремнем. За то, что хотела меня лишить дочери, — у него жёсткий голос, холодный, а глаза улыбаются. Невозможно быть таким привлекательным. Он по-прежнему мой Бог. И я хочу сегодня в него верить. Совсем немного, одну ночь, глотнуть его любви.
— Я устала, полежи со мной, — прошу я и иду в спальню, слыша, как Глеб идёт за мной. В комнате полумрак, но я не включаю свет. Расправляю кровать, снимаю с себя платье, оставаясь в простом бюстгальтере и трусиках. Подхожу к Глебу, и начинаю расстегивать его рубашку.
— Стеша, — впервые произносит мое имя по-простому и так тепло. Сама снимаю с него рубашку, расстегиваю ремень, ширинку, а дальше он справляется сам. Мы ложимся в кровать, я поворачиваюсь к нему спиной, двигаюсь ближе, и Глеб понимает все без слов, прижимается ко мне голой грудью, и обнимает, накрывая руками живот. Моя попа упирается ему в пах, но нет никакого намека на секс. Наша близость сейчас гораздо интимнее. Он гладит мой живот, а я — его большие сильные руки, вожу по ним пальцами и чувствую умиротворение. Именно об этом я мечтала, воя в подушку. Я хотела засыпать в его руках и чувствовать себя защищённой. Глеб целует мои волосы, а мне хочется сказать, как я его люблю, но я заставляю себя молчать. Глеб изменился, он впервые со мной такой нежный и мягкий. Но я знаю, что это несвойственное поведение для хищника, он обязательно меня съест. Закрываю глаза, дышу полной грудью и плыву на волне его ласк, эта самая лучшая ночь за последние полгода.
— Димка будет рад, он всегда хотел сестрёнку. Именно сестрёнку, он вообще относится трепетно к девочкам, — вдруг говорит Глеб, а я не ревную, потому что это его сын и он делится со мной сокровенным. — Только как ему сказать… Знаешь, самые сложные разговоры в нашей жизни с детьми, тут не сфальшивишь.
— Уверена, у тебя получится, — сжимаю его ладонь. — Нашу дочь зовут Полина, — говорю я и замираю, мне почему-то важно, понравится ли ему имя.
— Красивое имя, Романова Полина Глебовна — звучит, — и я улыбаюсь, потому что чувствую, что Глеб тоже улыбается.
Мы ещё долго разговаривали в основном о моей беременности, о здоровье, о родах. Романов, как всегда, все решил за меня, обещая подобрать лучшую клинику и врача. Я не спросила, не хотела портить момент. Я уснула у него в руках и проснулась окутанная им.
Лежу, пытаясь надышаться Глебом. Аккуратно переворачиваюсь и рассматриваю его. Шрам на щеке остался, но этого гада ничего не испортит, тело, как всегда, подтянутое, его хочется трогать, царапать, целовать… Черт, гормоны шалят. Я хочу секса! Переворачиваюсь, смотрю в потолок и глубоко дышу. Не будет ничего, не смогу я так. Вчера это была просто слабость и тоска по этому мужику.
— Ты очень громко думаешь, — вздрагиваю, слыша голос Глеба. — Прекращай, просто будь красивой, и носи нашу дочь, остальное решу я, — он накрывает рукой мой живот, поглаживает, а потом его ладонь накрывает мою грудь, соски сейчас чувствительные, и я моментально возбуждаюсь. Откидываю его ладонь, хотя тело требует ласки и внимания. Встаю с кровати и быстро надеваю платье с запахом. А Глеб усмехается, потягиваясь на моей кровати.
— Это твой ребенок, и ты имеешь право участвовать в его жизни и воспитании, но на этом все! Я не твоя женщина! — уже громче заявляю, смотря, как он улыбается в потолок. Похоже, меня вообще не воспринимают всерьез. Он встаёт с кровати, и весь такой красивый идёт на меня и ухмыляется.
— Ты моя, — шепчет мне на ухо, убирает волосы с моего лица и целует в щеку.
— Ты женат!
— Нет!
— То, что брак гражданский, ничего не меняет! — он надевает брюки и уходит в ванную. А я — в кухню, потому что хочу чай со сливками и пирог, который передала мне мама. Пока делаю чай и грею пирог в микроволновке, в кухню входит Романов, застегивая рубашку.
— Кофе у меня нет, только чай.
— С удовольствием выпью чай, — меня бесит, что он продолжает улыбаться. И я нервно наливаю ему чай.
— Сливки, сахар?
— Нет, ничего не нужно, — он забирает у меня чашку и садится за стол. — Вкусно пахнет, — комментирует он, когда я вынимаю курник из микроволновки. Молча отрезаю ему кусок, перекладываю в тарелку и ставлю перед Романовым. Сажусь напротив него и пью чай. На самом деле, очень приятно вот так тихо по-семейному завтракать с ним утром на кухне. Но мы не семья…
— Итак, на строительство дома у нас нет времени. А я хочу, чтобы ты и моя дочь жили в большом доме со своим двором. Но есть готовые варианты новых домов, которые как раз можно выбрать за пару месяцев, — я не собираюсь делать так, как он говорит, обидно, что он хочет превратить меня в содержанку, я не слышу в его речи слово «мы». — Пока, если тебе комфортно, можешь жить здесь, — нет, он не изменился, смягчился только из-за моего положения.
— Глеб Александрович, уймите желания. Я не собираюсь жить, как вы хотите, — аппетит пропадает, и я отодвигаю от себя тарелку с пирогом.
— Стеша, я…
— Не называй меня так! И не нервируй! У меня гормоны, и ты еще не слышал, какие истерики я могу закатывать.
— Что ты хочешь от меня?! — со злостью сквозь зубы спрашивает он.
— Я ничего не хочу. Совершенно ничего…, - человека нельзя заставить любить, он должен чувствовать это сам. — Я не хочу ставить условия, их нет. Ты свободный человек и волен делать все, что хочешь, — он внимательно меня слушает, пытаясь поймать взгляд, а я не хочу вновь тонуть в его глазах. — Завтра у нас плановое УЗИ, если хочешь, можешь присутствовать, — уже спокойно говорю я и встаю из-за стола. На самом деле, очень хочется, чтобы он присутствовал. Зря это все… его присутствие в моей жизни теперь будет всегда рвать мне душу. Нужно было уехать подальше отсюда, чтобы он не нашел…
— Хорошо, — сдержанно отвечает Романов и встает из-за стола.
— Я уточню время и скину тебе адрес в сообщении, — он сдержанно кивает и подходит ко мне. Поглаживает живот, целует меня в сомкнутые губы и идёт в прихожую. А я заставляю себя стоять на месте. Хотя хочется бежать за ним и спорить, почему он так со мной поступает! Или закатить скандал, или шантажировать ребенком и заставить оставить жену. Но я ничего не делаю, потому что хочу, чтобы он дал мне все сам… а этого не будет… Такие мужчины, как Романов, не меняются, они привыкли прогибать под себя. Входная дверь хлопает и мне становится холодно.
ГЛАВА 30
Глеб
Никогда не думал, что это случится, но я еду домой, для того чтобы отпустить Оксану. И это чертовски тяжело. Но еще тяжелее — объяснить сыну, почему мы с мамой больше не будем вместе.
Подумать только, меня сломала женщина. Стефания хочет все, и я готов ей это дать. Если быть честным, мы с Оксаной давно чужие люди, живущие в одном доме и играющие спектакль для ребенка. И наша пьеса должна была когда-то закончиться. Нет, в моей жизни всегда будут параллели. Я не оставлю Оксану без поддержки. Мы в ответе за тех, кого приручили. Просто наши отношения станут более честными.
Еду домой, а перед глазами Стефания, на мне ее запах, а руки до сих пор чувствуют толчки нашей дочери. Мои девочки! Мне кажется, я готов мир перевернуть ради них. Меня распирает от любви к ним, и я готов на все, лишь бы Стефания была счастлива. Мне сорок лет, а я впервые настолько запал на женщину, что готов поменять все ради ее благосклонности. Как же я ошибался, когда думал, что никто и ничто не заставит меня измениться. А сейчас меняюсь ради маленькой женщины. Смешно. И я смеюсь над собой и своими принципами. Нет ничего нерушимого. А я наивно полагал, что никогда не окажусь у ног женщины.