Когда пальцы мужчины поддели края разрезанной по центру сорочки, Аре показалось, что сердце вот-вот остановится. Маркиз не дотрагивался до нее, только до ткани, но на Ару буквально обрушилось его возрастающее наслаждение, когда лорд Кройд начал раздвигать шелк, обнажая ее тело: открывал аккуратную белую грудь с чуть вздернутыми бледно-розовыми сосками, которую не видел еще ни один мужчина до него, легкие контуры ребер, нервно поднимающийся и опускающийся живот с небольшой впадинкой пупка и стройные бедра, между которыми белел последний клочок ткани.
Забыв про путы, Ара дернулась в тщетной попытке прикрыться, но ленты не позволили скрыть от мужчины сгорающее от смущения тело, распятое, беззащитное, полностью открытое для взора.
Маркиз распахнул сорочку полностью и отстранился. Он ничего не говорил, не издавал ни звука, и девушка дрожала все сильнее от этого затянувшегося молчания. Не видя выражения его лица, не видя вообще ничего, кроме бесконечной темноты, она не знала, что и думать. Почему он молчит? Она… уродлива?
Какая глупая мысль в подобной ситуации – волноваться о мнении раздевшего ее негодяя! И все-таки вопрос мучил…
Маркиз вдруг шумно выдохнул.
– Вы восхитительны! Настоящее преступление прятать такую грудь и такое тело. И за это преступление я приговорил бы вас отбывать пожизненный срок в моем доме без одежды и заниматься со мной любовью минимум трижды в день.
– Пожалуйста, отпустите… – прошептала Ара. – Вы ведь уже сделали, что желали… наказали меня.
– Отпустить? О нет, милая Ара, игра еще не закончена. Я хочу свой приз.
И его чувственный чуть хрипловатый голос отозвался дрожью у нее между бедер.
– А теперь последнее, – он поддел лямки ее трусиков по бокам, чуть сдвинул, нежно поглаживая пальцами кожу, на которой отпечаталась ткань.
– Нет! – испуганно возразила девушка, неловко пытаясь сомкнуть колени, насколько позволяли натянувшиеся ленты. – Это против правил! Вы должны предложить мне следующий предмет. У вас же еще, что-то осталось, я знаю! – То самое пугающее шипение горелки…
– Вы забыли, что я пропускал ход, – мягко напомнил маркиз. – И намерен его наверстать прямо сейчас. Хотя… – палец неторопливо прошелся по краю трусиков, заставив Ару втягивать живот и дышать поверхностно и часто от испуга и… чего-то еще, – если вы предложите мне заманчивую альтернативу, – палец сделал завиток прямо над треугольником плоти, продолжая касаться лишь белья, а не кожи, – готов уступить. У меня действительно осталось кое-что еще.
Девушка напряглась и, в равной степени страшась, как того, что он откажется, так и того, что согласится, произнесла севшим голосом:
– Вы можете касаться… трогать меня не только предметами, но и сами…
Неужели она правда это сказала?!
Повисла тишина, и сердце заколотилось в горле.
– Хорошее предложение, – согласился маркиз. – Оно принято.
Ара выдохнула: она надеялась, что отсрочка, как-то поможет: маркиз одумается, или возникнут новые обстоятельства, его вызовут дела – да, что угодно, лишь бы последний клочок одежды остался на ней!
Маркиз вернулся и предупредил:
– Перестаньте бледнеть, вы же не в пыточной.
– А, что это тогда по-вашему о-о-о… – Ара осеклась, дернувшись, когда грудь обожгло. Но через секунду стало ясно, что боли нет, а то, что показалось напряженному истерзанному касаниями телу обжигающим – просто горячее или даже теплое и теперь медленно скользит по ее груди вниз. А маркиз продолжал лить на нее это липкое и пряное, стекающее по нежному телу Ары ручейками, заставляющее вздрагивать, кусать губы и ерзать в тщетной попытке увернуться, но увернуться не получалось: тягучие капли протягивались ароматным ожерельем, замирали на сосках, набухали и скатывались с кончиков, затекали во впадинку пупка, пропитывали трусики…
Он ошибался: это была настоящая пытка – задыхаться во тьме его шейного платка, чувствуя на себе запах маркиза, слышать хриплое тяжелое дыхание рядом и извиваться, пытаясь уклониться от горячих соблазняющих капель, гладящих и раскаляющих тело. Не иметь возможности отказаться от того, что он предлагал. А, что он предлагал?
– Что вы чувствуете? – спросил маркиз, усаживаясь рядом. Его голос сбивался, но все же не так сильно, как ее, когда Ара выдавила:
– Помимо ненависти к вам?
Слова вырвались сами собой, потому, что девушка безумно боялась, что лорд Кройд догадается о ее настоящих ощущениях, которые сейчас были далеки от ненависти, как луна от земли. Ненависть просто утонула в них, захлебнулась в дразнящем терпком жаре.
Что-то мягкое и теплое обвело ореол соска, и Ара всхлипнула, осознав, что это палец маркиза. Выгнула грудь, пытаясь избежать мучительно интимного оскорбительного касания, обнажавшего каждый нерв, совсем позабыв, что сама разрешила ему трогать. Ха, «разрешила» – как будто у нее был выбор…
– Знаете, а вашему телу я нравлюсь, – задумчиво произнес мужчина, продолжая обводить чувствительную вершинку, но при этом не дотрагиваясь до нее самой. И под его касаниями полутвердый сосок быстро каменел. Аре казалось, что все ее чувства, все ощущения сосредоточились сейчас под подушечкой пальца маркиза, и еще чуть-чуть, и произойдет… девушка сама не знала, что. Нечто, после чего не будет обратного пути. Точка невозврата.
– Я и тело – это одно целое, – задыхаясь, процедила она.
– Неужели? Тогда почему бы вам не договориться между собой.
Маркиз перешел к другому холмику, размазывая такими же ленивыми круговыми движениями густую теплую массу по ореолу второго соска, и Ара металась и горела, безуспешно пытаясь скинуть с себя осторожные, но настойчивые пальцы.
И теперь уже кусала губы не от страха, а сдерживая неприличные звуки.
«…Можете постонать для меня, как в прошлый раз? …»
Девушка готова была сейчас не только стонать. В, какой-то момент память замкнуло: она совершенно забыла, что эти умелые опытные руки принадлежат мужчине, который из-за задетого самолюбия, из банальной низкой мести разорил ее семью, довел отца почти до помешательства, а теперь хочет лишить Ару последнего – ее гордости и чести.
Наконец, маркиз нажал большими пальцами сразу на обе твердые горящие горошины, и Ара прикусила язык, зажмурившись под повязкой, чтобы не закричать от той горячей волны, что обрушилась на нее.
– Никогда не смейте сдерживать то, что чувствуете от моих ласк, – задыхаясь от страсти и раздражения, прорычал мужчина и ущипнул за оба соска.
И Ара закричала, потому, что уже не могла сдерживаться, потому, что сдалась, потому, что ощущение оказалось сильнее ее, подбросив девушку с кровати, выгнув спину и самым выгодным образом выставив распаленную грудь на обозрение маркиза. Путы на запястьях натянулись и снова расслабились, когда она обессиленно упала обратно на подушку, влажная и дрожащая от возбуждения.
А маркиз уже накрыл оба холмика ладонями, поглаживая, перекатывая маковки, слегка сжимая. И от этого, что-то в низу живота Ары тоже сжималось, а в бедрах нарастал ритм, ускоряясь по мере того, как движения мужчины становились настойчивее, интенсивнее, стискивая груди уже не мягко и осторожно, а собственнически, почти грубо.
Но эта грубость лишь усиливала чувственное удовольствие.
Неожиданно раздался его низкий хриплый стон:
– У вас такое чувствительное тело… с бревном я погорячился, – ладони отпустили и снова сжали груди так, что Ара громко охнула, – хочу попробовать их на вкус…
Что значит на вкус? Неужели он собирается… Нет, он не посмеет! Он не…
Маркиз посмел.
Когда его жадный горячий рот вобрал в себя левый сосок, девушке показалось, что она сейчас умрет, а между ног стало так мокро и горячо, как не бывало никогда раньше.
И она ерзала бедрами, пытаясь избавиться от ощущения. Если бы она могла дотронуться до себя там, то ощущение, наверняка, пропало бы, и Ара не плакала бы сейчас от невыносимого напряжения.
Рот маркиза не знал стыда: он слизывал пряный жар с соска, надавливал на него языком, дул, заставляя истерзанную маковку покрываться мурашками, прихватывал губами, тянул, прикусывал, сосал и перекатывал, пока его чуткие пальцы творили, что-то невообразимо волшебное со второй девичьей грудью.
Ара не просто забыла обо всем – растворилась, словно ее, как личности, не стало: мысли не помещались в тело, переполненное острыми сладостными почти болезненными в своей интенсивности ощущениями. И не замечала, как стонет всеми видами стонов: от хриплых горловых звуков, до тонких беспомощных всхлипов.
Этому способствовала и тьма под повязкой, которая прятала лица, прятала стыд, прятала прошлое и будущее, общество с его запретами и нравственными законами, прятала сомнения, оставляя лишь мужчину, женщину и их неистовое обоюдное желание.
А маркиз уже спускался ниже, вылизывая ее всю, как животное: обрисовывал языком ребра, целовал горящую липкую от пота и того, чем он ее измазал, кожу, бормоча:
– Сладкая… нежная… желанная.
И каждое следующее слово разводило бедра Ары шире.
Мужские губы прихватили и потянули губами влажную ткань трусиков, и Ара вынырнула на поверхность океана вожделения, хватая ртом воздух и с трудом возвращаясь в реальность.
– Растопленный шоколад! Нет… то есть мед, я оговорилась, хотела сказать мед!
Маркиз, тяжело дыша, отстранился. И без него телу сразу стало холодно и пусто. Тело рванулось обратно к нему, но на этот раз девушка сумела удержать его прижатым к кровати.
Она чуть не пересекла черту. Замерла на самой грани, на остро заточенном лезвии…
– Вторая догадка верна, мисс Эштон, – произнес маркиз почти прежним тоном, словно не он только, что посасывал, целовал и лизал каждый сантиметр ее тела, урча по – звериному и задыхаясь от похоти. – Но, увы, засчитывается лишь первая…
Ее головы коснулись руки, и повязка упала с глаз.
Ара зажмурилась от неяркого света, резанувшего после продолжительной тьмы, поморгала и сосредоточила взгляд на мужчине.
В отличие от нее, он был полностью одет. Ну, как полностью: в рубашку и брюки. Отчего собственное обнаженное и блестящее от меда и поцелуев тело с бесстыже раскинутыми ногами, заведенными наверх руками, бурно вздымающейся грудью и красноватыми следами от интенсивных ласк и легких укусов, показалось до крайности неприличным.
Но она ошиблась, решив, что маркиз почти спокоен: его подрагивающие зрачки расширились до предела, очерченные тончайшими ободками мерцающей радужки, на штанах проступил впечатляющий бугор, а черты лица странно заострились, как три дня назад в малой столовой, напомнив о чем-то неуловимом…
– Я вас знаю? Встречала раньше? – повторила она тот же вопрос.
– Короткая же у вас память, Ара, – иронично отозвался маркиз, но взгляд остался таким же голодным, жаждущим. – Забыли того, кто изводил вас последние полгода?
– Вы поняли, что я о другом… Зачем вы это делаете? Почему именно я?
– Считайте все происходящее расплатой за свои добрые дела, – усмехнулся он.
Добрые дела? О чем он? Никаких добрых дел для лорда Кройда она не совершала. Или…
Мужчина молча взял кисточку, похожую на инструмент для каллиграфии, обмакнул в пиалу с растопленным медом, установленную над газовой горелкой, и неторопливо вывел на животе Ары надпись лицом к ней.
– Лэйн-роуд, – прочитала девушка. – Так называется улица в городе… что вы хотите этим сказать?
Но маркиз уже утратил настрой к разговорам, нарисовал еще несколько ничего не значащих замысловатых узоров на ее коже, а потом отложил кисточку и мягко улыбнулся, как хищник улыбается жертве, перед тем, как впиться зубами в горло.
– Время моего главного приза, Ар-ра.
Он встал коленями на кровать, оказавшись между раздвинутыми и привязанными ногами девушки. Положил ладони ей на бедра и подцепил кончиками пальцев лямки трусиков.
В этот момент он был непередаваемо, болезненно, чудовищно красив.
Ара сглотнула, умоляюще прошептав:
– Пожалуйста, Асгарт, не делайте этого…
Маркиз задумчиво с улыбкой смотрел на нее, слегка перемещая лямки белья вверх-вниз, словно размышляя: осуществить задуманное или прислушаться к мольбе. По крайней мере, Аре хотелось думать, что он колеблется.
Но, как оказалось, никакой внутренней борьбы в маркизе не происходило.
– Вы знаете, что для вселенной не существует частицы «не»? И вы только, что попросили: «Пожалуйста, Асгарт, сделайте это».
Сказав так, он медленно потянул шелк вниз, не отрывая глаз от лица девушки, наслаждаясь мелькающей на нем гаммой эмоций: от испуга и стыда, до обреченности и затаенного робкого предвкушения.
Ара попыталась сомкнуть веки, но он жестко велел:
– Нет, смотрите на меня.
И она смотрела: смотрела в жадно горящие глаза, пока его пальцы безжалостно стягивали последнюю преграду. Преодолев примерно половину пути до колен, трусики застыли, натянувшись до предела, остановленные позой, и маркиз, улыбнувшись еще опаснее, резко порвал одну лямку, заставив девушку дернуться и прикусить губу. Потом точно так же порвал и вторую и откинул ненужный насквозь мокрый лоскут шелка.
Еще пару секунд не отпускал взгляд Ары, а потом посмотрел вниз, прямо на средоточие ее женственности. И до слез смущенная тяжело дышащая девушка все-таки не выдержала: прикрыла веки.
– У вас непередаваемо красивые губы, – сбивчиво выдохнул он. – Даже лучше, чем я себе представлял… Влажные для меня, бархатистые сладкие губы.
Ара распахнула ресницы: маркиз по – прежнему жадно рассматривал ее ярко-розовое потайное местечко. Девушка чуть не застонала от смущения, сообразив, что он имеет в виду.
– Перестаньте так их называть, это… не губы, – прошептала она, отворачивая горящее лицо и тут же невольно возвращаясь взглядом к маркизу.
– Как же не губы, если они созданы, чтобы их целовали? Вам понравилось, как я целовал вас туда в прошлый раз? Я умею по – разному. Позвольте показать… – на удивление в его голосе проскользнули почти просящие ноты, словно не Ара, а он был связан и обездвижен.
– Нет, только не ртом! – испуганно вскинулась она.
Если он снова коснется ее там языком, только теперь уже без преграды трусиков, Ара потеряет себя, не удержится, позволит ему все. А потом… пожалеет.
Мужчина вздохнул, словно сокрушаясь о ее выборе, но неожиданно принял его. А следом медленно порочно улыбнулся.
– Значит, не ртом? Что ж, я могу по-разному, – повторил он.
Опустил указательный палец в пиалу с медом и поднес к Аре, роняя на ее живот обжигающие сладкие капли, наслаждаясь сперва непониманием, а затем осознанием в ее расширяющихся глазах, и, опережая протест, погрузил его в сокровенную расщелину, раздвигая нежнейшую девичью плоть, смазывая нетронутые девственные лепестки горячей сладостью.
– Нет, Асгарт! – почти прорыдала Ара, откидывая голову на подушку и конвульсивно приподнимая бедра, вгоняя ногти в ладони.
– Мне нравится, как вы стонете мое имя. Но еще больше мне понравилось бы: «Да, Асгарт, не останавливайся!»
Источник наслаждения двинулся дальше, проникая глубже, скользя вверх-вниз, то усиливая, то ослабляя нажим. Лишая остатков разума и воли и заставляя бедра девушки подниматься и опускаться, совершать круговые движения за ускользающим пальцем, замирать, когда он вдавливался слишком глубоко, слишком остро и подрагивать от желания более быстрых резких движений. А мучитель словно и не подозревал об этом желании, продолжая томное тягучее, развратное скольжение.
Оказывается, это неважно, чем дотронется тот, кто умеет одним прикосновением сводить с ума, сносить все запреты, превращать «нет» в «да-да, еще!», срывающееся с пересохших губ Ары.
Она распахнула бедра максимально широко, до ломоты в мышцах, до сведенных икр, до покалывающих мысков, но немыслимый экстаз, постоянно блуждая где-то рядом, на набухших от возбуждения текущих лепестках, на изнывающем сверхчувствительном бугорке, на кончиках пальцев маркиза подбирался, подталкивал Ару к пропасти и… ускользал в последний момент.
– Я могу продолжать так долго, Ара, очень долго, – прошептал ненавистный хриплый от сексуальной жажды голос. – До утра, потом до вечера, до следующего утра…
Она лишится рассудка гораздо раньше. Ей нужно сейчас, сию же минуту!