***
В поведении Юнги, его движениях, взгляде - незаметная для кого угодно перемена, но для Хосока - колоссальная. Он видит, что ему открыта магия близости, и становится очевидно, что они с Намджуном успели переспать. Юнги разве что не мурлычет и не потягивается кошечкой от удовольствия быть кому-то принадлежащим. Ему-то, капризному засранцу с завышенными требованиями, и то свезло. А у Хосока на личном фронте воевать не за кого, пусть и претендентов хоть отбавляй.
Проснувшись к обеду, Юнги выплывает в одной своей длинной рубашке и потягивает клубничный коктейль, светит ключицами, молочными бёдрами и сбитыми коленками. Сглотнув, Хосок силится отвести взгляд, а в голове бьётся одна жестокая мысль: разорвать его так, чтобы от этой рубашки только клочки и остались. Хосоку жарко.
— Как дела? — Юнги наклоняется над ним и кладёт подбородок на макушку.
— Хорошо.
«Было. Пока ты не пришёл».
— Погнали с нами на концерт в субботу? У Намджуна знакомый на басухе рубит, билеты на халяву.
Намджун. Намджун. Намджун. Повсюду и везде, во всём, как светоч последнего месяца, как заклинание и проклятие. Хосоку бы порадоваться, наконец, за друга, но беда в том, что он перестаёт понимать дружбу, как таковую. Сожительство хочется свести на нет, убраться отсюда подальше и забыть всё, чего не было. Но Юнги настолько въелся в печень, что избавиться от него равно отречению от какого-нибудь важного органа.
— Нет, у меня в субботу как раз мальчишник у клиента, надо быть там.
— Ишь ты, блять, какие мы занятые, — обижается Юнги и вальяжно садится на стол. Худые ляжки теперь кажутся упитанными, подол рубашки задрался, просвечивает белое бельё. — Точно не сможешь?
Наконец, воротник, из-под которого меткой и клеймом выглядывает фиолетово-бордовый кругляшок засоса. Страшно раздражает. Ногти Хосока впиваются в подлокотники кресла.
— Не смогу, никак. Извини… — глаза Хосока заволокло туманом, в глотке пересохло.
Мольба. Хосок мысленно молит его уйти отсюда подобру-поздорову, пока он ещё держится. Следует удар ниже пояса, от которого ещё несколько минут жжётся в груди.
— Тогда в воскресенье я зову Намджуна на ужин. Пора вас познакомить. Ты мой лучший друг, он мой парень. Я ему о тебе постоянно трещу, вот он и интересуется, что ты за человек. Он тебе понравится, вот увидишь, — непринуждённо добавляет Юнги и, похлопав Хосока по плечу, уходит восвояси.
Ему-то что? Приведёт, познакомит. Как будто Хосок мать и отец в одном флаконе. А тому ужин готовить, потому что заказное не любит, тому терпеть и изображать немыслимую радость от встречи.
========== 3. ==========
Как бы то ни было, еда на столе, ужин по всем правилам этикета, а Хосок потрясающе выглядит и, любезничая, показывает себя с лучшей стороны. Юнги же без его наставлений и, пропав в онлайн-похождениях, пропустил момент прихода гостя и зашёл на кухню в домашних трениках и футболке. Водички попить. Невзначай. Замирает в проёме, медленно переставая чесать пупок.
— Намджун…? Ты когда?
— Десять минут назад где-то, — отвечает тот и неловко улыбается. — Привет. Здорово выглядишь.
Юнги багровеет. То ли подъёб, то ли… Хуй проссышь, короче.
А Хосок, хихикнув в кулачок, скалится в сторонке. Пиздюк. Предатель. Извинившись, Юнги хватает его под локоть и выводит в коридор. Пока Намджун пробует деликатесы под музыку, эти двое ругаются шёпотом.
— Э, слышь, чё за дела?!… — Юнги пихает Хосока к стене, наезжает, как первый парень на районе. — Не мог предупредить?! Я когда играю, время не контролирую, ты же знаешь!
— Твои проблемы, Юнги, — злобно шипит Хосок. — Я свою задачу выполнил. Пока ты был чертовски занят, я успел и стол накрыть, и приодеться. Чудо, правда?
— Бля, погоди. Ты что, специально это устраиваешь?
Секунды проницательного взгляда. Хосок дрогнул, испугавшись, что перегнул палку и стал сыном стекольщика, то есть, бесконечно очевидным.
— Не хотел этой поеботы, мог бы сразу сказать, — обижается Юнги, потому что и в самом деле непонятно, чего так заморачиваться, если можно было обойтись словами. — Придурок.
— От придурка слышу, — вскипает Хосок, а через минуту обречённо выдыхает: — Переодевайся, я пока с ним потрещу.
— Выбора-то у тебя особо и нет, — кривляется Юнги, в который раз выходя сухим из воды. Все виноваты, а он - божий одуванчик.
Намджун Хосоку понравился по-человечески, но принять его кандидатуру он не смог, постоянно испытывая желание вытолкать в шею вон и подальше. Точила какая-то непознаваемая досада. Ничем этот Намджун не лучше. Не лучше кого? Правильно. Его самого.
А дальше не вечер, а холодная война, только сталь столовых приборов сверкает. Между «лучшими друзьями» летали молнии и искры, но Намджун и сквозь эти тучи разглядел что-то такое, чего им двоим со стороны ни разу не увидеть. Химию, душное облако тесной связи и красные нити. Поэтому и насторожился, вмешивался во всякие шуточки и приколы, а когда перешли играть в гостиную, наотрез отказался от «твистера», сославшись на скуку из-за малого количества участников. Пришла очередь дженги, и Юнги, ловко составив башенку, огласил:
— Любимая игра Намджуна. Ломать не строить, — рассмеявшись, он пихнул рядом сидящего Хосока в бок, но повеселел тот ненамного.
— Какое наказание проигравшему? — интересуется Намджун.
— Х-м-м… — Юнги задумался и непростительно по-кошачьи ухмыльнулся. — Поцелуй в щёку человека, сидящего слева. Это же сближает.
Издевается ещё. Сидит же в середине, хитрожопая козлина, просчитывающая сто шагов наперёд. С ним вообще лучше не связываться в любых играх: мухлевать, наёбывать и изображать няшку ему удаётся на раз-два. Хосок его ни разу не закладывал, хотя и стоило.
— Не спи, замёрзнешь, — Юнги шлёпает его по руке, призывая делать ход.
Ах, они уже и играть начали. Отряхнувшись, Хосок вытянул деревяшку. Первые два кона, как он и предполагал, Юнги проигрывает спецом, чтобы целовать Намджуна. Хосок видел краем глаза, взбунтовался и в последнем кону проиграл быстрее, чем его успели подловить. Намджун насупился, а Юнги закатил глаза, подавая знак, что прекрасно видел, как Хосок подтолкнул пальцем лишний блок.
— Давай уже, — он придвигается и подставляет щёку.
От шеи пахнет пряным парфюмом. Сглотнув, Хосок считанное мгновение дышит ему на ухо, а потом переключается к поцелую. Лёгкое прикосновение без всякого подтекста, но Юнги вдруг беспомощно сводит коленки и чувствует, как тесно в груди, и сотни бабочек в животе, долго просидев в засаде, взвились кверху. И это после того, как они мылись в одном душе, ходили друг перед другом в чём мать родила и даже отпускали шуточки по поводу размеров члена. Нервно посмеявшись, Юнги отодвинулся и остаток вечера опасливо продержался рядом с Намджуном, пожалел, что вообще затеял хреново знакомство.
Ночью вписалась бессонница. Юнги ворочался, несколько раз шнырял на балкон курить, оглядывался, как бы кто не зашёл, не стал причитать, ругаться и пылить за то, что выбегает в одной майке на холод. Оглядывался и ждал, наверное, что раздастся голос. Но Хосок в это самое время по старой памяти, кашляя, сбивал пепел на своём балконе, тоже стоя в одной футболке. Ему бояться нечего.
***
Руки не те, прикосновения не той силы, поцелуи несладкие, всё какое-то неправильное и хрупкое, выдуманное. Словесное очарование, как и любое другое - тает. Когда открыли доступ к телу, стал получаться трах за трахом, жёстче и жёстче, а искры больше не высечь. Юнги не понимает, чего ему не хватает и что не так, мучается и мучает Намджуна. С Хосоком не делится, думает, будто тот поднимет его на смех и снова скажет не выёбываться. Впрочем, подозревает, что это его же мысли, а Хосок, напротив, аргументирует красиво или скажет какую-нибудь неординарную правду, слышать которую не сильно-то и хочется.
Встревать в глубины многолетней дружбы - риск вовсе не благородный. Всё равно, что разделять сиамских близнецов: неясно, на пользу ли и долго ли протянут разделённые половины. Хосок не посмел. Ему кажется, он задушит их близость и исчерпает степень откровенности, развалит весь замок, как ту башенку дженги, а в наказание будет пустота и навсегда потерянное доверие.
Атакованный такими скверными размышлениями, он пропускает комментарии заказчицы и отчуждённо смотрит, как флорист делает пометки в каталоге с букетами. На всё наплевать. А раньше удавалось отвлекаться.
На улице уже стемнело давно, а Юнги всё ещё не вернулся домой, на звонки не отвечает. Хосок мечтал расслабиться, в ванне полежать. Охуенно расслабился, нога танцует твист, и глаз дёргается. В выходной день, в который Юнги не обещал быть с Намджуном - пропажа. Хосок не встревает в их дела, но в курсе держится. В «какао» тоже молчок. Изжевав губы, Хосок ломится к выходу, потом возвращается обратно, пинает с дивана подушки и, выругавшись, всё-таки идёт к лифту. Ты подумай! Черти его носят, где ни попадя! Найти и отпиздить хорошенько - как мотивация.
Он к нему на работу: там другой бармен, тоже парниша знакомый - говорит, был двадцать минут назад, пил. Отерев лицо ладонями, Хосок почти всплакнул. Потому что в таких случаях искать Юнги особо не надо - он в соседнем заведении. В караоке. Снял себе кабинку, заказал еды. Не вдрабадан, на ногах держится, но его тянет геройствовать и показывать миру, кто тут батька. Юнги корчится перед телевизором и орёт в микрофон, мимо нот, мимо законов и правил, переделывая песню на свой лад. И песня эта о разбитом сердце. Хосок смекает, что за те десять-двенадцать часов, что они не виделись, произошло какое-то дерьмо. Он обнимает его сзади. Юнги перестаёт петь не сразу, вникая, чьи это руки. На фоне остаётся одна музыка и печальный всхлип.
— Мы расстались, — поясняет Юнги и подаёт Хосоку второй микрофон.
Тот перенимает без слов и пулей вступает в следующий куплет. Они традиционно рвут глотки вдвоём, выкладываясь по полной. Если кому-то медведи на уши и наступали, то им откусывали. Но это совсем не важно. Потому что в плясках по дивану и столу, в этом крике и бесновании, где любой приличный человек с воплями бросится за экзорцистом, и есть особенная прелесть.
Всё еще не отдышавшись, Юнги прильнул к Хосоку с объятиями и тихо выдохнул:
— Я люблю тебя.
Он пьян. Он себя не контролирует и назавтра наверняка всё забудет, к тому же, не стоит воспринимать буквально: спустя столько лет эти слова можно произнести и по отношению к человеку несомненно близкому. Они и не раз баловались. Кивая, Хосок лишь похлопывает его по спине и спрашивает, не желает ли маэстро ещё одной песни.
Бесились до хрипоты, домой вернулись за полночь. Всё, на что хватило Юнги - упасть ничком на диван в гостиной. Хосок подсунул подушку ему под голову и принёс плед, а потом и тазик. Ожидалось, что минут через двадцать Юнги попрощается с выпитым за вечер. Так оно и случилось. Потом помощь в ковылянии до ванной, где Юнги, шатаясь, чистит зубы. Он ничего не понимает, как же его, такого мерзкого и безнадёжного, можно выносить. А Хосок молчком, без криков и не потому что голос подсел.
Почти до утра Юнги продолжал ныть о том, что у них с Намджуном разрыв, и это его бросили, сказав, будто им не по пути, потом ещё деньги какие-то в лицо швырнули. Если бы Хосок заранее знал, чем это закончится, ни за что бы в тот вечер не настаивал на выходе Юнги из дому.
Помимо жуткого похмелья на следующий день накрывает и соль-боль от расставания. Хосок притопал с антипохмелином, помогает встать, Юнги сидеть страшно: всё продолжает вертеться и крутиться, сотрудники вестибулярного аппарата разъехались в отпуска.
— Ты вчера наебенился сильнее обычного, — Хосок протягивает стакан.
— Ага. В щи.
Где-то между рюмками с водкой глотал и пиво, мешал по-страшному, чтобы сделать себе похуже. Сегодняшней катастрофы тогда не предвидел. Расходился только к вечеру, и то потому, что Хосок вытянул на прогулку. Прохлада приободрила.
— Насчёт того, что я вчера устроил… Давай не обсуждать, лады? — просит Юнги.
— Без проблем, — соглашается Хосок.
После они возвращаются, Хосок садится за макбук и ваяет новые планы, Юнги устраивается рядышком и виновато смотрит. Вообще-то кое-что ему бы обсудить не мешало. Он прекрасно помнит, что проболтался.
— Хосоки? — эта редкая форма обращения действует на того магически: дела сразу же заброшены.
— Что? — Хосок поворачивает голову.
— Я… сказал тебе кое-что, да?
— У тебя вчера рот вообще не закрывался, — напомнил он.
С Юнги происходит безумная перемена, из уличной драчливой шавки он вдруг - воплощение нежности, залезает к Хосоку на колени и, обняв, передаёт скрытое послание.
— Эй-эй-эй, ты чего?! — Хосок ощущает его пьянящий запах, невольно стягивает руки на талии. — Обнимашек захотелось?
— Не совсем, — чуть отстранившись, Юнги выразительно смотрит ему в глаза. — Ты, правда, не шаришь?
Безумная пауза. Хосоку кажется, они идут по хрупкому льду, и именно сейчас всё пойдёт по пизде, Юнги отшутится, улетит и его уже не поймать. Ложная тревога.
— А ты это серьёзно? — на всякий случай спрашивает Хосок.
Вздохнув, Юнги льнёт к его губам и прижимается несколько коротких раз, пробует на вкус. И Хосоку моментально сносит крышу. Он впечатывается в него, подлавливает языком язык и хватает за волосы, оттягивая назад. Поцелуй глубокий, дерзкий и немного озлобленный. Юнги в стервозности не уступает: кусается, давит на член и извивается в руках.
Вот оно. То, что он искал. Дух захватывает, грудную клетку продавливает прессом. Хосок цепляет клыком нижнюю губу и тянет, слышит утробное рычание. Продравшись сквозь одежды, они оказываются на ковре, Юнги бесстыже стонет и надеется взять в рот, но Хосок настаивает на шестидесяти девяти и, шлёпнув Юнги по заднице, принимает его член сверху, разводит половинки и продавливает большим пальцем промежность. Изгибаясь, Юнги продолжает сосать, но с каждой минутой заглатывать труднее: язык Хосока вытворяет вещи, от которых севший голос хрипит в припадке.
Уложив Юнги на спину, Хосок подминает его под себя и плавно ныряет между бёдер, продолжая сводить с ума поцелуями. Юнги чувствует его точечно, каждой порой и клеточкой, жаждет его целиком, сложить их года, достоинства и недостатки, спаять в единую массу.
Хосок знает его, как свои пять пальцев, а Юнги верит и отдаётся. Вылизывая ему шею, Хосок отвлекает внимание и, подхватив худую ножку под колено, входит. Юнги вскидывается выше, и открывает самую красивую на свете линию челюсти, он шипит и ругается. Изнывая, наталкивается и, зарыв пальцы в фиолетовые волосы, массирует затылок, находит момент, чтобы мокрыми глазами высматривать взаимность.
Хосок припадает с поцелуем и толкается резво, Юнги сотрясается, пылает и точит о его позвонки ногти, приближаясь к развязке. Слизывая с век Юнги слёзы, Хосок движется медленнее и последние минуты замыкает на повторе: «Люблю тебя». Растаяв, Юнги посмел улыбнуться. Он смог. Прозрел. И больше никто другой, каким бы невъебенно классным он ни был, шансов не имеет.
«Вот и получается, что среди миллиардов нужны единицы, найти которые сложнее всего».
Хосок думал, что проснётся, и возлюбленный будет ангельски красивым в утреннем свете. Юнги же спит, раскинув конечности, с приоткрытого рта - слюна. Что ему снится - чёрт знает, но это мило.
Накрывая его и притягивая в объятия, Хосок целует выбритый висок. Хосок не любит пиво, сигареты, его ночные смены и тягу к распиздяйству. Да он в нём процентов двадцать, от силы, может обнять, остальные дубасить без передышки, критиковать и подрывать. Но, господи, как же это всё ему нужно.