— Лестат…
— Черт тебя дери! — Лестат вырвал свои руки из рук Луи. — Как можно сравнивать вообще? Как?! Да если бы было сотни таких как Клодия, или кого другого, я бы все равно выбрал тебя! И совершенно не потому, что ты был богат, черт бы тебя побрал! Я тоже был не так уж и беден!
— Прости… — Луи вновь завладел руками Лестата и сжал их, проникновенно смотря в перекошенное от бушевавших эмоций лицо, — прости меня… Если бы можно было все исправить, я бы отдал все, что имею, чтобы не доставлять тебе той боли и тех бед, что причинил… Я не разделял твоего образа жизни, называл пошлым, безнравственным негодяем, ты пользовался моими счетами, жил в моем доме и вел себя со мной подчас не лучшим образом, — он еще сильнее сжал его руки, почти до боли, — но я не должен был идти у нее на поводу. Не должен был… я… я боялся за нее и за себя, я думал, ты меня не любишь…
— Ты не знал о моих чувствах, — горьким голосом, пламя в глазах постепенно угасло, — хотя я не уверен, что чтобы изменилось, если бы даже и знал…
Он не успел договорить, так как Луи потянулся к нему и поцеловал горячо и страстно, продолжая удерживать кисти его рук. Лестат замер, а затем все же ответил, они не соприкоснулись языками.
— Что, — с мрачной иронией, — мои все эти излияния стоили того, чтобы почувствовать твои губы на своих губах?
— Поцелуй за эти слова слишком малая плата…
— Ты сейчас мне пальцы сломаешь, — с такой мягкостью в голосе, что Луи содрогнулся. Он ощутил, как к горлу подкатывается ком…
Только не это…
— Луи, mon cher, я безумно был в тебя влюблен несмотря ни на что, более того, несмотря ни на что я любил тебя, а ведь это чувство считается сильнее влюбленности. Я был влюблен и любил. Такое бывает. Фатально. Страшно. И жил с этим из года в год, а когда мы делили крышу над головой, каких усилий мне стоило, чтобы не спугнуть тебя еще и этим?! Интересно, сколько же раз, — продолжая горестно улыбаться, — я произнес слово «любовь» за эту минуту?
Глаза Луи защипало, а затем выступили слезы.
— Вот я и отвечаю на твой вопрос, — горько прошептал Лестат, — почему я не налегал, ни проявлял инициативы, и тем более не взял силой! А ведь я мог, я мог, Луи! Потому что ты итак не особо горел желанием разделять со мной долю вампира, что уж говорить об остальном… правда, один раз я попытался, а ты отшатнулся от меня как от прокаженного… и я блокировал как мог все свои чувства и эмоции, иной раз мне так это удавалось, что я гордился собой! Я прятал все в себе и весьма успешно, и дико уставал, бывало, а потом старался просто не думать… отключаться… а то не долго и сойти с ума… Луи?
Де Пон дю Лак склонился к коленям Лестата, спрятав лицо. По его щекам текли слезы.
Комментарий к Ни черта не в прошлом, Лестат…
1. «Autumn Leaves» («Осенние листья») — первоначально, в 1945 году, это была французская песня “Les Feuilles mortes” (буквально “Мертвые листья”) с музыкой Джозефа Косма (Joseph Kosma) и стихами поэта Жака Превера (Jacques Prevert). Ив Монтан (с Ирен Иоахим) представил “Les Feuilles mortes” в 1946 году в фильме Les Portes-de-la Nuit. В 1947 Американский композитор Джонни Мерсер написал английский текст этой песни, и Джо Стаффорд был одним из первых кто исполнил новую версию композиции. “Осенние листья” стали джазовым и поп стандартом на обоих языках, а также и в инструментальной версии.
2. Соната для фортепиано № 17 ре минор, op. 31 № 2, была написана Бетховеном в 1802 году. Трехчастную сонату отличает лирико-психологический, страстный, бурный тон высказывания, психологические контрасты высокого уровня напряжения, приёмы импровизационной, фантазийной музыки. В отличие от других сонат, она идёт без посвящения.
3. Трехчастная соната для фортепиано № 23 фа минор, op. 57 («Аппассионата») — сочинение Людвига ван Бетховена, одна из самых известных сонат композитора. Сочинялась в течение 1803, 1804, 1805 и, возможно, 1806 годов. Впервые была опубликована в Вене в 1807 году.
========== Попробуем начать… ==========
— Знаешь, мне кажется, мое состояние стоило того, чтобы увидеть твои слезы…
— Я не планировал… я не хотел…
— Я верю тебе… — Лестат взглянул в мокрое лицо Луи, которое тот, наконец, поднял. — И я дрожу от робкого счастья, что ты… раскаиваешься… Я никогда не думал, что увижу тебя таким. Почему, Луи? Почему ты вернулся? Почему тогда остановился?
— А разве не очевидно?
— Я хочу… услышать, — несмело произнес маркиз.
— Стало быть, я тоже… не совсем равнодушен к тебе, — грустно улыбнувшись, — раз меня остановили твои признания. Я тоже ловил себя на определенных мыслях, когда мы жили под одной крышей, но так далеко все это прятал, что потом стал думать, что мне все показалось, померещилось, надумалось, что с твоей, что с моей стороны. Убеждал себя в этом, да и моя вечная депрессия сыграла не последнюю роль. Я дико испугался тогда твоей той попытки…
— Да, я помню…
— А потом ты не так уж пытался…
— Но я объяснил, почему…
— Да, объяснил, но я не уверен, удержался бы снова, если бы ты был более настойчив.
— Хм… приятно слышать…
— Это хорошо…
— Но я боялся и не решался…
Луи лишь на это молча кивнул.
— Заметь, ты все еще держишь мои руки…
— Ты против? — Луи тут же разжал пальцы.
— Ну что ты! Что ты! Как я могу быть против? — Лестат сам взял его руки в свои. — Говори еще! Говори, прошу!
— Ну, а что говорить? — Луи сладко защемило в груди от столь горячего тона Лионкура. — Я столько думал за эти недели, что, казалось, голова просто взорвется… Я представить не могу, какого было тебе! — Он виновато посмотрел на блондина, а Лестат в благодарность молча сжал его пальцы и судорожно сглотнул.
— Я трус…
— Мы оба.
Луи молча кивнул, склонив голову вновь к коленям Лестата.
— Я не думаю, что если бы мы попробовали, у нас бы получилось… что вышло бы что-то путное…
— Почему ты так думаешь? — спросил Луи, испытывающе смотря в лицо напротив, тут же вспомнив голос в голове, который говорил про Клодию…
— Ты знаешь, почему, — красноречивый взгляд.
— Клодия…
Наступила тишина. Лестат ждал, пока Луи заговорит. Он хотел, чтобы он заговорил первый.
— Да… возможно… тем более, было бы еще горше, еще хуже, если бы мы, к примеру, были любовниками, — Луи на этих словах резко смутился, что если бы он смог покраснеть, то покраснел бы, — а потом случилось все то, что привело тебя к тому состоянию, в котором я тебя обнаружил.
— А ты бы… поступил так тогда?
— Лестат! — Вампир так резко поднялся, что тот аж вздрогнул. — Я не могу знать!
— Не нервничай, я просто спросил, — попытался успокоить его маркиз.
— Нет, это не просто вопрос, Лестат, но я не знаю! Не знаю! Я говорил тебе не раз, что защищал в первую очередь ее… — Лицо его исказилось страданием. — Я не знаю, что было бы, если бы мы были вместе!
— Луи, — серьезно сказал Лестат, — все, забудь этот вопрос, а то я чувствую себя как-то паршиво…
— Поэтому я и сказал, что если бы мы были парой, то случись такое…
— Если бы мы были парой, Луи, — тихим спокойным тоном перебили его, — Клодия бы была нам не нужна. Никто бы на нее не наткнулся и следовательно не обратил. В этом бы просто не было нужды.
Воцарилась пауза, Луи удивленно смотрел на Лестата. Он осмысливал сказанное.
— Но если бы мы стали вместе после того, как она у нас появилась… — начал было он, но светловолосый вампир лишь покачал головой. — Что?
— Если бы так случилось, ты бы все равно выбрал ее, потому что она слабее, более беззащитна, ребенок… В каком-то смысле она тебе заменила твоего умершего ребенка, если можно так выразиться. Даже если она во многом была неправа…
Луи вздрогнул и закрыл лицо руками. Он отошел к журнальному столику у окна, и устало облокотился об него. Рассвет еще даже не наступал.
Долгий-долгий разговор…
— Да, — вздохнул он, так как Лестат молчал, — она была не права…
— Что? — не удержался от возгласа Лионкур. — Так ты согласен со мной?
Луи посмотрел на него исподлобья тяжелым взглядом и открыл рот через несколько секунд:
— Я согласен с тобой. Она была не права, а я… не сказал ни слова.
Лестат выжидающе молчал. Луи делал паузы, но все же говорил.
— Когда она порезала тебе ножницами лицо и кричала, что у нее была мать, а у меня жена, что она была человеком и я тоже, но не ты убил мою жену и ее мать, так что ее просто занесло от злости и отчаяния… Она умственно хоть и не была уже ребенком, но не понимала некоторых вещей, она несла чушь, а я молчал. Да, ты сделал нас такими — холодными бессмертными, навечно застрявшими в своем облике при обращении, но она свалила все в кучу. Если бы ты тогда не нашел нас, она бы умерла.
— Или выросла и стала женой и матерью, — успел вставить Лестат.
— Когда я злился на тебя и ненавидел, я прогонял в мозгу именно эту мысль, но ведь вероятнее всего она бы умерла, оставшись сиротой, учитывая, где мы ее обнаружили, или могла выжить и стать проституткой, чтобы только иметь возможность прокормить себя.
Лестат понуро молчал.
— Все началось с того, когда она увидела ту обнаженную креолку в окне… Ее как переклинило… — вздох и вновь молчание. — Она говорила у берега Миссисипи, что ты заслужил смерть, но я был не согласен. Мы все ее заслужили. Она была еще более жестока, чем ты и я, но ей было не объяснить.
Наступила слишком долгая пауза, Лестат уже открыл рот, но Луи договорил:
— Мы все были связаны и все натворили ошибок, но что произошло, то произошло. Клодия мертва, я, несмотря на то, что она фактически убила тебя, очень переживал ее смерть и даже сжег «Театр вампиров» и…
— Что?
— Ты не знал? — Луи смотрел на удивленное лицо.
— Нет, я не знал, Луи. Я не ездил в Париж и не посещал тот театр долгие годы, — и спустя паузу, задумчиво: — Так ты знал Армана…
— Довелось.
— И как он?
— А ты волнуешься за него?
Лестат удивленно вскинул брови, но Луи лишь усмехнулся.
— У нас были напряженные отношения, — лаконично пожелал ответить Лестат, неотрывно наблюдая за Луи.
— У тебя, наверное, со всеми напряженные отношения, Лионкур.
Несмотря на мягкую, почти нежную посланную ему улыбку, Лестат с явным укором посмотрел на него.
— И что он тебе рассказал?
— Что ты подарил ему театр, сжалившись над ним, историю с Николя…
— Хм… вот как…
— Печально. Согласен. Я не знал. Ты мне ничего не рассказывал, — в тоне еле уловимый укор.
— Не знал, что говорить. Не хотел начинать разговоры о прошлом.
— Ты был очень скрытным, — заметил Луи. — Я, прожив с тобой не один десяток лет, многого вообще не знал. Ты был тайной для меня, Лестат!
— Я думал, тебе это было не нужно, — возразил Лестат.
Луи задумчиво уставился в пол, размышляя, прав ли Лестат. Скорее всего да. А может…
— Зато я о некоторых деталях из твоего прошлого знаю больше, — лукаво улыбаясь, — принц-паршивец!
— Ппфф! Да, меня так называли за мою прямолинейность и мой нрав перед старшими, — резкий смешок.
— Где скрипка, Лестат?
— Ты и про это знаешь?
От Луи не укрылось, как вздрогнул блондин и только медленно кивнул.
— Сгорела. Во втором нашем доме, что ты поджег. Я тебе ее никогда не показывал, она лежала в футляре с другими моими вещами, к которым ты никогда не проявлял интереса. Я возил ее по миру всегда, это была единственная вещь, оставшаяся от Ники.
Ни упрека, ни недовольства в тоне Луи не уловил, и от этого ему стало еще хуже, лишь тихая печаль по другу.
— Прости…
— Да тебя можно прозвать Луи-Поджигатель!
— Лестат…
— Ладно, извини, — вяло отмахнулся Лионкур, — это я так…
— Мне правда очень жаль! А насчет «Театра Вампиров»… Я не думаю, что ты уж так расстроен, учитывая определенные моменты!
— Мда… конфликты у нас были… Так Армана ты… — Красноречивая пауза. Луи покачал отрицательно головой.
— Ты, может, удивишься, но он спас мне жизнь.
— Да? — Лестат поддался вперед, глаза засветились живым огнем. — И как это случилось?
— Остальные вампиры напали на меня, затолкали в гроб и замуровали в стену, желая, чтобы я там страдал вечно, но Арман на свой страх и риск вытащил меня. Хоть он был их главой, он отчасти тоже рисковал. За убийство себе подобного полагается смертная казнь. Он спас меня, — повторил Луи. — И я за это ему благодарен.
Лестат молчал, обдумывая его слова.
— Почему ты не сказал, что нельзя обращать детей?
Лестат вперил в него мрачный тяжелый взгляд и проговорил сухим тоном:
— Я уже тебе говорил. Удержать тебя. Любой ценой. Я пошел даже против правил в надежде, что ее не обнаружат.
Луи отвел глаза от слишком тяжелого взгляда маркиза — он смотрел так редко. Наступило молчание, на этот раз прерванное Лестатом:
— Так и… — начал он, растягивая слова, — Арман спас тебя, а дальше? Он предлагал тебе что-то? Говорил?
— Хм…
— Что замялся? — проницательные холодные глаза вперились в лицо Луи.
— Он хотел, чтобы я следовал за ним. Был с ним.
— Был с ним? — тут же эхом повторил Лионкур.
— Н-да… во всех, как я понял, смыслах.
— А ты что?
— Допрос? — уголки губ дрогнули.
— Ну и можешь не отвечать, — сквозь зубы, Лестат отвернулся, а Луи продолжил шкодливым тоном:
— Ревнуешь?
— Аха! И не думал!
Луи тут же отметил слишком порывистый возглас, довольно улыбнулся и сказал с притворным разочарованием в голосе:
— Черт… а я думал, что будешь ревновать…
Лестат скрипнул зубами и нацепил непроницаемое выражение.
«Сердится, обижается, пытается сейчас скрыть, что ему не все равно», — заметил Луи, с умилением разглядывая блондина. Он встал и подошел к нему.
— Значит, между вами было, да? Этот жгучий брюнет добился своего?
Луи рассмеялся, запрокинув голову, а Лестат пронзил его взглядом.
— Ты ж сказал, что не ревнуешь! — в глазах плясали озорные огоньки.
— Все, забыли.
— Да, он хотел меня! — веселым голосом.
— И я его отлично понимаю, — пальцы непроизвольно сжали подлокотники. — Я рад, что вы развлеклись там…
— О, Боги, Лестат, да не было у меня с ним ничего! Я отказал ему! — И с этими словами Луи взял в ладони лицо Лионкура. — Я сказал ему, что хоть в его предложении есть что-то привлекательное, я его отклоняю, ибо он не знает раскаяния, ничего не чувствует, и если этому нужно мне будет у него научиться, я сделаю это сам. Или, — сузил глаза, — мне нужно было быть ему благодарным настолько, чтобы следовать за ним?
— С одной стороны это было бы и не так уж и неправильно, но с другой — я рад, что ты не сделал этого, — медленно выговорил мужчина. — И еще у тебя глаза улыбаются, и уголки губ сейчас растянуты в улыбке.
— Интересное замечание, — шире улыбнулся Луи, — и что это значит?
— Не знаю. Я в замешательстве. Кажется и правда, что ты… не против, что я здесь…
Луи вновь взял лицо Лестата и тот повернул его так, чтобы коснуться губами его ладони.
— У Армана я понял, что мне не за что было ненавидеть тебя и сейчас я далеко не про Клодию. Я был дураком, Лестат. Дураком, который думает только о своих проблемах, о своем аде, в который ты меня затянул.
— Все же и правда нужно прожить достаточно долго, чтобы иметь возможность услышать некоторые вещи, — с грустной полуулыбкой. — И я этого, наконец, дождался.
— Да, дождался, — Луи все еще держал его лицо в ладонях.
— И ты до сих пор считаешь свою жизнь адом?
— Уже не совсем…
Луи приблизил лицо и коснулся губами щеки Лестата. Затем дорожка из мелких поцелуев, которая вела к уголкам губ…
— Ты даже этими легкими, как перышко, прикосновениями способен вызвать дрожь в моем теле, — Лестат сидел, не шевелясь, погружаясь в ощущения. Дыхание и губы Луи щекотали его кожу, будоражили чувства.
— Правда? — игриво, он воздушными поцелуями покрывал прекрасное лицо.
— Хм… — Лионкур закусил губу, борясь с желанием впиться в губы Луи. — Дразнишь?